О-Тори. Вот те на! И доктор Ямакагэ тут!
Ямакагэ, ухмыляясь, бросает на нее взгляд.
(С чувством.) Да-а, а какой был молодой!..
Ямакагэ (покашливает, смущенно потупившись). Кхэ…
О-Тори (к О-Кадзи). Ты-то как, жива-здорова, сестрица?
О-Кадзи (сердито). Да чего уж хорошего?! Все думаю, помереть бы поскорей, а вот скриплю еще… (Отворачивается.)
Фурумати (подносит чуть ли не к носу рукава О-Тори). До чего красивое кимоно! Как это называется?
О-Тори. Это, матушка, искусственный шелк.
Фурумати. О-о! (Еще ближе присматривается.) Уж такие частые полоски, в глазах рябит. Должно быть, дорогая штука?
О-Тори. Да что ты, это дешевка… (Смеется.)
Фурумати (еще больше льнет к ней). Ты, наверное, высоко взлетела, раз ходишь в таких роскошных нарядах… Мне вот ни разу в жизни не довелось так одеться…
О-Тори. Ну, раз уж тебе так нравится – придется подарить.
Фурумати (в волнении потирает руки, поглаживает кимоно). Ох, что ни говори, а в самом деле хочется хоть раз принарядиться, пока жива.
О-Тори. Ах, как давно я не была в этом доме, но, право, как он запущен…
Кихэй. Вот-вот! Его совсем забросили за те десять с лишним лет, что ты тут не появлялась, но я позже все подробно расскажу, сестрица О-Тори. Хозяйка, к нам словно сама удача нагрянула, надо бы посоветоваться…
О-Кадзи резко встает и идет к выходу.
Фурумати. Вот и тебе привалила удача!
О-Тори. Ха-ха-ха, боюсь, вы меня переоцениваете. Я всего-навсего бывшая фабричная работница, вряд ли смогу что-то сделать… (Уходит в заднюю часть дома.)
За ней следует Кихэй. О-Кадзи с выражением ненависти на лице выходит в сторону пролива.
Фурумати (шепотом, к Ямакагэ). У этой девчонки, видать, деньжата завелись… Ну и чудеса!
Ямакагэ. Хм! Да, везет же некоторым! Судя по ее повадкам, у нее не одна-две тысячи. Может, какой богатый простофиля попался ей на удочку?…
Фурумати. Наверное. Так и есть… Да, выходит, сэнсэй, поторопились мы с ними рассчитаться. (Сокрушенно.) Кабы знать, что она приедет, лучше б подождать еще…
Ямакагэ. Да… выяснить бы, что к чему. Она всегда была пройдохой… впрочем…
Фурумати (с жаром). Слышь, доктор, нам надо все хорошенько продумать!
Ямакагэ. Что продумать-то?
Фурумати. Ты у нас ученый, сообразишь… В самом деле, раз уж я имела дело со старухой, поневоле пришлось взять Кихэя в посредники и – по рукам. Ведь не было никакой надежды, что Мансабуро вернется. А тут появляется О-Тори… Ты что же, доктор, выходит, ничего не хочешь, кроме этой клячи и рваных циновок?!
Ямакагэ (ухмыляясь). Ты, матушка, тоже неплохо шевелишь мозгами…
Фурумати (в растерянности). Да я… ничего не понимаю. Кроме тебя на кого ж мне еще опереться в такую минуту?!
Входит Яго. Фурумати обрывает речь на полуслове.
Яго. Куда тетушка подевалась? Тетушка!
Появляется Кихэй, он идет за вещами О-Тори.
Эй, братец Кихэй, поухаживай за тетушкой. (Тихо.) Увидишь, что я теперь сделаю, скотина. Позавидуешь еще. Уж я теперь знаю, как мне быть. Мерзавец! (Громко.) Тетушка! Тетушка! Ты сразу поедешь на кладбище? Так ведь?!
О-Тори (появляясь в глубине сцены). Ну что за дурак этот парень! Ведь решили же на кладбище ехать тринадцатого!
Яго (с восторгом кивает головой). Хорошо! Правильно! Поедешь вместе со мной! У меня к тебе разговор есть. Ну, ладно! Пойду тогда переоденусь, тетушка! (Важно, Кихэю.) Слыхал, поговорим позже… (Уходит с загадочным видом.)
Кихэй. Что он мелет, этот голодранец!
О-Тори. Кихэй! Неси-ка живо вещи!
Кихэй. Иду-иду! (Подхватив багаж, удаляется в глубь сцены.)
Фурумати. О-Тори, приходи поговорить по душам…
О-Тори. Ты уж извини… А, Ямакагэ, к тебе у меня будет разговор. После, не спеша… (Уходит.)
Ямакагэ (скрывая радость). Хм!
Фурумати (с упреком). Так-так, должно быть, тот самый разговор, сэнсэй, точно. Разговор с О-Тори. Прошу тебя, замолви обо мне словечко.
Ямакагэ (полушепотом). Будет больше толку, если каждый сам по себе…
Фурумати. Э-э! Тебе, конечно, своя рубашка ближе к телу… О-Тори и раньше не могла устоять перед мужчиной… Да ты и сам, должно быть, путался с ней? А?! (Кокетничая.) Вот увидишь, все будет хорошо! Только прошу тебя…
Ямакагэ (многозначительно зажав ружье). Дурачье! (Уходит.)
Что-то ворча, Фурумати идет вслед за ним. Из задней части дома выходят, разговаривая, О-Тори и Кихэй.
О-Тори. Ну, наконец эти собаки убрались!
Кихэй. Ох, чего я только не натерпелся. Крутился среди этого сброда, из кожи лез… Что говорить, у старушки ни гроша, они ее совсем раздели, все растащили…
О-Тори. Право, с таких мерзавцев довольно ветхих ширм и старых циновок. Это у тебя очень здорово получилось. (Смеется.)
Кихэй (торжествующе). Да что там: раз меня хозяйка попросила, я сделал все что надо. И ты погляди, как я ловко всех разогнал. Всех! Это я не ради выгоды говорю.
О-Тори. А я думала, ты только пить умеешь…
Кихэй. Я же серьезно, сестрица О-Тори! Провались я на этом самом месте…
О-Тори. Ха-ха-ха! Понимаю! (Достает бумажник.) Вот тебе, выпей в честь праздника Бон.
Кихэй (выпучив глаза, кричит как сумасшедший). Да это… это же десять иен!
О-Тори. Что, мало? Ах ты пропойца!
Кихэй. В-вот это да! (Торопливо прячет деньги.)
О-Тори. А теперь у меня к тебе несколько поручений. Будешь моей правой рукой, а?
Кихэй (с восторгом). Здорово! Черт, да я что угодно для тебя сделаю.
О-Тори. Ну, тогда за работу! Отправляйся к Ияма, переговоришь и – обратно. Скажешь так: приехала О-Тори, у нее к вам просьба – дней на пять оставьте дом в покое.
Кихэй. Если он начнет возражать, я ему покажу! Все подгонял старушку, мерзавец, мол, сегодня же очистить помещение, ни одного дня отсрочки не дам. Нет, в самом деле, вовремя ты приехала. Хозяйке пришлось бы перебираться в конюшню. Мне одному с ним не справиться. Тянуть нельзя.
О-Тори. Ну, хватит об этом, отправляйся живо.
Кихэй. Слушаюсь! Раз подобралась такая компания! Значит, нужно сказать, чтоб подождал пять дней. Выходит, у тебя есть какие-то соображения?
О-Тори. Конечно, есть.
Кихэй. Вот оно что! Черт, раз так, он у меня не пикнет!
Кихэй торопливо уходит. О-Тори вновь оглядывает помещение и погружается в раздумье.
Появляется О-Кадзи и начинает как попало упаковывать тряпье и посуду.
На кухне горит тусклая маленькая лампочка.
О-Тори. Эй, сестрица, что это ты суетишься?!
О-Кадзи. А ты чего заявилась, чего учуяла? Сама видишь, все пошло прахом, и дом тоже… Ты, наверное, приехала урвать себе кусок пожирнее. Жаль мне тебя, зря только на дорогу потратилась. Поворачивай-ка лучше восвояси, да побыстрей, пока люди не стали над тобой смеяться.
О-Тори. Ха-ха-ха, не смотри на меня волком! Я не собираюсь твою кровь пить. Не бойся!
О-Кадзи. Ишь, разоделась в пух и прах, думаешь меня провести – не выйдет! Другого, может, и надуешь… Не могла ты честным путем разбогатеть. Уж не занялась ли воровством?
О-Тори. Ты что, старая, думаешь, я воровка?
О-Кадзи. Натура у тебя такая, с самого рождения. Ты послушай, что по деревне говорят. Это всем известно. Один твой взгляд чего стоит! Что бы у кого ни случилось, ты тут как тут, так и смотришь, чем поживиться… Я это давно поняла.
О-Тори. Что за вздор, О-Кадзи! Ты можешь завидовать тому, как я выгляжу, но от брани тебе лучше не станет.
О-Кадзи. Успокойся! Помирать буду, а к тебе за помощью не пойду. С меня хватит, ухожу из этого дома. Говорю тебе: он уже нам не принадлежит. Небось забыла, как ты скандалила, когда умер дед. Мол, половина дома моя, мне ее брат завещал, отдайте… Да мне твою бандитскую рожу и видеть не надо, я ее и так по гроб жизни не забуду. Так бушевала, что полиция вмешалась. Из-за этого и обо мне по деревне дурная слава пошла. Глаза бы на тебя не глядели! Не к добру ты вернулась. Теперь хорошего не жди. Моего тут осталось всего ничего – вот эти кастрюли. Можешь не высматривать – все ушло чужим людям. (Усмехается.)