В стране всенародные выборы. Заходит товарищ Хрущев в кабину для голосования, чтобы отдать свой голос за товарища Хрущева, а там уже сидит товарищ Брежнев. И говорит товарищ Брежнев:

— Товарищ Хрущев, я вас вычеркиваю.

Говорит, а у самого глаза слипаются после вчерашнего. Не успел договорить фразу, как тут же уснул.

И приснилось ему, что он пришел на выборы. Заходит в кабину, а там Андропов, всенародный чекист. И говорит чекист Андропов:

— Товарищ Брежнев, мы вас вычеркиваем.

Думает Брежнев: как бы усыпить бдительность этого чекиста? Может, думает, уснет, тогда мы с ним разберемся.

Но чекиста не усыпишь, не такая у него работа. Как говорят на Украине, чекай не чекай, чека не перечекаешь.

Уснул сам Брежнев. После вчерашнего.

И опять ему приснилось, что он на выборах. Заходит в кабину, а там Хрущев. И говорит товарищ Хрущев:

— Учти, Леонид, я тебя вычеркиваю.

Выпятил Брежнев грудь, а там столько звезд, что Хрущеву показалось, будто наступила ночь, и он уснул под чужими звездами.

Только уснул — и сразу на выборы. Заходит в кабину, а там Сталин, разоблаченный культ. Спокойно раскуривает трубку и говорит голосом Кашпировского:

— Спать, спать, спать!

А Хрущеву — ну совершенно спать не хочется. Ему совсем другое хочется от страха.

Уснул товарищ Сталин. Он привык не спать по ночам, поэтому днем уснуть ему ничего не стоило.

И приснилось ему, что он на выборах. На первых всенародных выборах 1937 года.

Музыка, конечно, цветы. Заходит товарищ Сталин в кабину, а там Ленин, Владимир Ильич. И говорит Владимир Ильич:

— Я обратился с письмом к съезду, чтобы вас вычеркнули. Вас, как кухарку, поставили управлять государством, а вы оказались поваром, который портит все блюда подряд. А блюда нужно портить не все подряд, к ним должно быть отношение классовое.

И уснул товарищ Ленин. За столько лет привык уже спать. И приснилось ему, конечно, что он на выборах. Заходит в кабину, а там никого нет. Но только он присел к бюллетеню, как выскакивают два жандарма, еще царские: они, оказывается, устроили в кабине засаду.

Ну, как арестовали Владимира Ильича, тут он, конечно, сразу проснулся. А за ним проснулся Сталин, который видел его во сне, за Сталиным Хрущев, за Хрущевым Брежнев, за Брежневым Андропов, который, между прочим, не спал, а за Андроповым еще какие-то люди, хотя их здесь раньше и близко не было. Набились в кабине — не продохнуть, все тянутся к бюллетеню, чтобы вписать себя для альтернативного голосования.

А жандармы опять притаились в засаде. Делают вид, что уснули, а на самом деле не спят. Прикрыли глаза и подсматривают, кого бы арестовать. Так про себя и повторяют:

— Ко-Го Бы! Ко-Го Бы! Ко-Го Бы!

Что в переводе на украинский звучит так: чекай не чекай, а чека не перечекаешь!

Досрочно выполнена первая пятилетка, но сотни тысяч строителей продолжают отбывать срок.

Введена в действие первая очередь Московского метро, глубоко упрятанного под землю, чтобы не увеличивать количества наземных очередей.

Продолжение развернутого строительства социалистического строя.

Социалистический строй — это такой строй, при котором строй не строй, а оно все равно разрушается.

Мир мыслей переменчив: одни появляются, другие исчезают. Нередко исчезнувшие появляются вновь. Мысли-лилипуты легко становятся мыслями-гулливерами, нужно только им взобраться повыше, чтоб было откуда звучать.

Книга «В мире мудрых мыслей», 1963 год. 4 мысли Сократа. 10 мыслей Канта. 20 мыслей Гегеля. И 62 мысли Никиты Сергеевича Хрущева. Очень умный человек. С ним почти сравнялся его соотечественник Лев Толстой, но одной мыслью у него все же меньше. Не дотянул Лев Николаевич до Никиты Сергеевича. Теперь понятно, кто у нас зеркало русской революции, а кто просто так.

А вот книга «Мысли о религии», 1962 год. Тема узкая, специальная, поэтому здесь у Никиты Сергеевича лишь 7 мыслей. Но у Толстого-то — одна! У Канта — одна! А у Гегеля, у бедняги, и вовсе ни одной мысли.

Уж на что Сократ умный человек, но и у него ни одной мысли о религии. Как-то они избегают эту тему. А Никита Сергеевич не избегает. Нашему Никите Сергеевичу ни одна тема не страшна.

И вдруг… Что-то, видно, в мире произошло: все мысли Никиты Сергеевича куда-то исчезли. В какую книжку ни загляни — все мысли на месте, но ни одной мысли Никиты Сергеевича.

Видно, между 1963-м и 1965-м годом что-то произошло. Может, родился новый гулливер мысли, затмивший прежнего.

И точно — родился. Немолодой уже человек, но до 65-го ни одной мысли, а с 65-го — как из дырявого ведра. Видно, думал человек, не сидел сложа руки.

Но и его мысли куда-то канули. Открываем новые книги — ни одной мысли Леонида Ильича.

Ничего, без мыслей не останемся, процессы уже пошли. Вот уже на смену прежним движутся новые Гулливеры мысли.

Когда торжествует равенство над вековым неравенством, когда оно воцаряется в своей вожделенной красе, то, слыша хвалы и здравицы, с собой не умеет справиться, ему начинает нравиться быть чуточку не как все.

И в этот момент неравенство воспрянет духом, оправится и с силами собирается, чтоб ринуться в новый бой…

И снова все повторяется: воюет с неравенством равенство. Оно с ним, конечно, справится… Но как ему быть — с собой?

За границей много разных валют, но все они существуют исключительно в денежном выражении. А в неденежном выражении валюты за границей практически нет.

Возьмите магазины. Там, где они пустые, появляется возможность валютного их использования. Вас прикрепляют к закрытому распределителю или к черному ходу закрытого распределителя, или под прилавок черного хода закрытого распределителя… При пустых магазинах возможность потратить пару долларов — валюта более твердая, чем сами доллары.

Но за границей нет пустых магазинов, поэтому возможность что-то купить здесь не имеет специальной валютной стоимости.

А очередь? Возьмите обычную очередь — ведь это же банк валюты!

Допустим, вы француз и стоите у себя во Франции в очереди за носками. Очередь длинная, носков на всех не хватит, раздаются уже крики, чтоб давали по одному. И тут подходит учитель вашего сына-двоечника, освещая себе путь голыми ногами. Вы ставите учителя перед собой и сразу превращаете своего двоечника в троечника.

А потом подходит директор гостиницы «Националь», у которого половина гостиницы пустует, но при этом свободных мест нет. Вы ставите директора впереди себя и устраиваете в гостиницу знаменитого американского стоматолога, после чего можете считать, что ваши зубы в порядке.

Человек ведь живет среди людей, он постоянно вступает в какие-то отношения, и если нет ни пустых магазинов, ни очередей, то просто не знаешь, как производить взаимные расчеты.

Но самая твердая валюта — это запреты. Все самое ценное, самое привлекательное надо запрещать. Запретный плод сладок, очень сладок, и если мы будем запрещать одну дешевку, пошлятину, то для нас сладкой будет только пошлятина. А чтоб сладким было самое светлое, умное, благородное, нужно это светлое, умное, благородное — запрещать,

Вот она, твердая валюта! Там, где все запрещено, любое разрешение приобретает валютную цену.

А мы все жалуемся: много запретов! Куда ни ткнешься, всюду запрет.

А они-то, запреты, главный источник наших богатств. Не было бы их, пришлось бы нам на заграничный манер сидеть на одной-единственной твердой валюте.