- Зачем? - спросил старший лейтенант, понимая всю бестолковость вопроса. - Сама?

Мальчишка закивал, и чувствовалось, что он собирает последние силенки, стараясь не расплакаться. Ведь Сергунька видел, как человек, которого он искренне считал настоящим героем, сам пошел на верную гибель. А Лариса для него - герой из героев. И жила она не где-то, а в одном поселке с ним, и видел он ее не на фотографии в журнале, хоть были у него и снимки - красивые, цветные, из столичных журналов, - а вот так же, как Семена Васильевича. И с этим героем из героев можно было пройтись по улице, чувствовать ее руку на своем плече и знать- все наслышаны об их дружбе, или отправиться с героиней-геологом на реку ловить хариусов. Герой, она же Лариса Анатольевна, или попросту Лариса - не желала она слышать «тетю», - умела за минуту сделать из медвежьей щетинки прекрасную искусственную «муху» для приманки и спиннинг забрасывала так, как и отец Сергуньки, егерь Федор, не смог бы, пожалуй. Лариса знала названия всех камней и минералов на свете и могла рассказывать о них настоящие сказки и всякие чудесные истории. И самое-самое главное - этот герой отличил именно Сергуньку среди всех поселковых мальчишек, считал его смелым, отважным, потому что Сергунька спас ее от щитомордника. А она сама потом призналась, что до жути боится «всяких пресмыкающихся»…

- Сама! Сама пошла! - снова крикнул Сергунька, прижавшись к кителю Семена Васильевича. Он уже не сдерживал слез, и плечи его мелко дрожали.

- Подожди, подожди… - Не доводилось еще инспектору слышать, чтоб кто-то в округе решился играть в такую орлянку- «жизнь - смерть», потому никак не мог он взять в толк Сергунькины слова.

- Сказала: «Пройду и уеду».

- Когда это было?

- Сейчас, я с реки.

- Знает же она - никто никогда не проходил Змеиного!

- Знает! И пошла!

Подняв с пола Сергуньку, инспектор сел на стул, посадив мальца на колени.

- Черт знает что… На чем она пошла? - спросил Семен, будто именно это и было самым важным, хотя понимал - не в том суть. Пока он просто не понимал, как ему нужно действовать.

- На нашей оморочке пошла. Ну, на пироге!

- Доигрались… - пробормотал Шухов.

- Она меня к вам послала сказать, - маясь душой, воскликнул Сергунька. - «Сил моих нет больше, - сказала. - Пройду и уеду». Вот.

- Рехнулась? - спросил сам себя инспектор. Он не оттягивал времени для решения. Сам он уже ничего не успевал сделать. - Почему ты не домой, не к отцу побежал? Он на моторке, поди, давно бы догнал ее.

- Не пойдет отец… - Сергунька потупился.

- Ерунда какая! - придерживая Сергуньку одной рукой, инспектор взял телефонную трубку. - Чего ты выдумал?

- Не пойдет отец. Он вчера сказал ей: «Тонуть будешь - руки не протяну!»

- Чепуха! Чепуха! - кричал Семен в трубку. - Не вам! С кордоном! С кордоном соедините!

- Никакая не чепуха! Он сказал: «Тонуть будешь - руки не протяну!»

Но инспектор уже не слушал Сергуньку:

- Федор? Федор! Пичугина на порог пошла! Нет! Сама! Догони! Останови ее! Потом! Потом! Догони, она на оморочке! Потом объясню! С полчаса как ушла! Хорошо… - И бросил трубку.

Перестав плакать, Сергунька во все глаза смотрел на инспектора.

- Пошел?

- Конечно, пойдет. Мало ли что отец сгоряча скажет…

- Догонит?

- Пожалуй. - задумчиво сказал Шухов, а про себя договорил: «Пожалуй, поздно…»

- Батька догонит, - успокоенно, прерывисто вздохнув, проговорил Сергунька. - Коль пошел - спасет. Он такой.

«Поздно…» - повторил про себя Шухов. Его подмывало кинуться к реке, вскочить в какую-нибудь лодку, дать мотору полные обороты и помчаться к порогу, догнать и удержать Пичугину от сумасбродного и бессмысленного поступка.

- Где она тебя высадила? - поднявшись со стула, Шухов поднес легковатого для своих восьми лет парнишку к карте, висевшей на стене. Поселок Горный мелким кружком обозначался на узкой перемычке у большой петли, которую делала река, обходя солидный скальный массив. Синяя ленточка на карте уходила от поселка круто вверх и в сторону, чтобы только через пятьдесят километров вновь вернуться к его окраине. - Так где она тебя высадила?

- Вот, - мальчишка ткнул пальцем в карту, показав на окраину поселка. - Она перевезла меня с той стороны и высадила…

«Выходит, Лариса не хотела, чтоб Сергунька домой побежал,- отметил про себя Шухов. - Хотя догадался бы Сергунька взять от причала любую лодку. Бывало. И назад пригонял.

Все зависит, насколько Федор разобрался в сложности положения, - подумал инспектор. - Точнее, смог ли я убедить его в этом по телефону… Обычно он понимал меня с полуслова. А сегодня?»

- Знаешь, Сергунька, я уверен, что Лариса догадается выбраться на берег раньше, чем ее поволочет на порог.

- Она не шутила!

- Когда говорила с тобой - не шутила. А ты подумал, что значит пойти на порог?

- Распотрошит он Ларису…

- Никто через Змеиный не проходил!

Сергунька опустил глаза:

- Никто не проходил…

Семен Васильевич представил себе, как на первом же перекате легкую берестянку разнесет вдребезги, а человек… Если искать, то только то, что от него останется. И идти на поиски нужно сейчас от правого края поселка. Тихо-тихо идти вверх по реке к порогу, чтоб не прозевать ненароком тело. Если, конечно, его не поволочет по дну… Тогда останки выбросит где-нибудь километрах в ста от поселка на галечную косу. Может быть, найдут их, к счастью, чтоб предать, как положено, земле.

«А нет, так нет…» - подумал Шухов и будто увидел, как, придя в себя после дурманного настроения, Лариса может попытаться направить лодчонку к берегу, а засасывающая струя неодолимого скорого потока, предпорожной быстрины, помимо желания, воли и сил ее, повлечет берестянку в пасть Змеиного.

И тут он ощутил, именно ощутил, а не просто вспомнил, как он, старшина второй статьи Семен Шухов, подвахтенный рулевой, смытый громадой волны за борт, погрузился в океанскую пучину. Это случилось, когда крейсер, на котором он служил, неожиданно попал в тайфун, словно в мышеловку.

Вот уже много лет происшедшее не будоражило его память. Теперь же оно ощутилось Семеном мгновенно, и все целиком, и в мельчайших подробностях, точно взрыв воображения. Пережитое охватило его душу столь сильно, так ослепляюще ярко, что потрясло его не меньше, чем в те минуты истинной смертельной опасности.

Семен зажмурился, когда падал за борт в струе, но, оглохнув под толщей воды, вытаращил глаза и уже не мог закрыть их - жуть охватила его. Чувство предела своей жизни было так неизбывно, что Семен едва непроизвольно не открыл рот и не заорал от ужаса. А про себя-то Семен вопил; стенала и томилась в безысходности его душа.

Даже боль молчала в избитом теле - ведь волна волокла и шибала его о палубу, о какие-то предметы на баке. Он помнил, что пытался схватиться за что-то, но не мог удержаться, а клубящаяся масса потока швыряла и колотила его обо что ни попадя, и искры сыпались из глаз, и радужные круги полыхали перед взором.

Затем - невесомость, состояние взвешенности в туго сжимавшем пространстве; тошнота, подкатившая к гортани; потеря ориентировки - где верх, где низ?

И он увидел зеленую толщу воды, пронизанную лучистым мерцающим светом, серебряные пузырьки воздуха, застывшие перед его лицом. Так продолжалось долго, так долго, что мышцы меж ребер начали судорожно сокращаться, требуя воздуха. А волна круг него точно замерла, вздыбившись, и он висел в ее толще, будто распятый.

Потом вода стала жать на плечи, вдавливая его вглубь. Цвет волны стал меркнуть, отливать синевой, а следом и сталью. И вдруг он вынырнул из серой тьмы ногами вверх под слепящие боковые лучи солнца.

Над ним распахнулось чистое и яркое, хрустальной синевы небо, огромный, в несколько миль, круг его, огражденный срубом из туч и ливня, свинцовой плотности и цвета.

Ветер низвергался с небес.

Поток его был плотен, как водяной столб. Семен едва не захлебнулся им - спасла новая волна. А потом, вынырнув, он пил воздух сквозь стиснутые зубы. Он опять увидел круг ясного неба, огражденный тучами и ливнем. Колодец, на дне которого он находился, оказался таким глубоким, что оранжевый зрак ярого полуденного солнца замер на краю «глаза тайфуна».