Громады волн здесь не катились. Они вздымались и проседали сами на себя. Воды дыбились в тиши, образуя вулканический конус, из которого извергалась пена. Клочья ее, будто живые, метались меж вершин.

Ему, наверное, только казалось, что стояла тишина.

Семена вдруг опять потянуло волной в сторону, вбок, едва не перевернуло вверх ногами. Но, успев схватить глоток воздушной струи, он поднырнул вроде, постарался уйти чуть глубже. Его снова сковала жуть. Только теперь он не орал про себя, а пытался уговорить свое ноющее сердце, старался сообразить, как поступать:

«Держись… Держись и подныривай, чувствуй волну, движение воды… Первый раз под водой страшно… С первого раза страх костенит… А потом держись, понимай воду… Ты же пробка - вынырнешь… Дыхание держи…»

Он действовал расчетливо, и снова и снова его выносило на поверхность.

И он увидел корабль - игрушку у подножия пирамидальной волны. Грива ее тряслась высоко-высоко над клотиком, над его огоньком. А у нока рея трепетал на паутинке фала флаг «червь» - синий лоскуток с желтым ромбом посредине: «Человек за бортом».

«Заметили! Заметили, что смыло!» - Дыхание перехватило от несбыточной, призрачной надежды.

Крейсер шел кабельтовых в трех от Семена. Шаровый цвет корпуса становился все менее заметен в тени от водяного горба. А сама пирамида горбилась все выше, пеной взорвалась над кораблем.

Дико, неправдоподобно это выглядело.

Семену стало видно, как тело водяной громады начало задирать нос крейсера. Потом пред ним предстала вся палуба, и крохотные фигурки на ней, фигурки в серых рабочих робах, которые вроде замерли и не двигались, завороженные страхом.

Так, по крайней мере, Семену почудилось.

Но флаг «червь» трепетал ведь у нока рея!

Шухов, рулевой Шухов, понимал: корабль находится в таком же бедственном положении, как и он сам. Достаточно неверного, слишком рискованного маневра, и тогда крен крейсера сложится с дифферентом от качки, тогда судно потеряет остойчивость, перевернется. Ему на миг даже представилось это, он словно воочию узрел, как среди темной воды ярко засветится красное, покрытое суриком днище.

Однако и про себя он не смог крикнуть «Нет!» и пролепетал: «Что ж… вы… делаете?…» - когда увидел: корабль начал поворот, находясь на скате волны.

Ошметок пены залепил лицо Семена.

«Осторожнее… держись, старшина», - сказал он себе.

Но, окунув лицо, он побоялся тут же открыть глаза. Ведь только сказочное мастерство командира или чудесное везение могло спасти корабль от гибели. Только тогда Семен как бы забыл о себе, о собственной неминуемой гибели, о своем безвыходном положении.

Корабль, только живой корабль мог спасти и всех, и его, прежде всех пусть не его. А пока крейсер боролся с тайфуном, пока каждый матрос на его борту делал все возможное, чтоб работали машины, а палуба была твердым островком суши в бесноватом океане, надежда выжить и ему самому оставалась. Даже скройся судно за горизонтом или исчезни из поля зрения, Семен наверняка и в самые последние секунды свои, перед тем как холод воды остановил бы его сердце, продолжал бы считать и верить: продержись он еще, еще чуточку, вот-вот, - и корабль вернется и все-таки спасет его.

Увидев же гибель корабля, старшина второй статьи Шухов мог лишь резко выдохнуть весь запас воздуха и опуститься так глубоко, чтоб уж не выплыть, как ни захоти. Тогда-то вот, может, и оставалось ему сделать последний свободный выбор - пойти на сознательную гибель или терпеливо ждать, когда она придет сама.

Находясь в центре тайфуна, в доброй тысяче миль от берега, в ледяной сентябрьской воде океана, без шлюпок, никто и не смел помыслить о спасении. Даже если бы того захотел сам бог

Это мог сделать только «второй после бога», как говаривали старые морские волки, командир корабля, капитан первого ранга Шкворень.

И, вынырнув, Семен хватил здоровый глоток воздуха от удивления - за какие-то секунды судно оказалось уже в кабельтове от него. Крейсер шел прямо на Семена. Он увидел на носу и на корме по нескольку матросов. Они стояли у лееров и держали в руках спасательные круги и куртки с привязанными к ним концами, чтоб бросить их Шухову, а сами тоже были хорошо подстрахованы товарищами у надстроек.

Тут коварная громада сулоя стала вскипать под днищем корабля. Движение массы воды потянуло Семена вроде бы к борту, а на самом деле расстояние между ним и судном почти не сокращалось. Стоячая волна росла на глазах. Она возносила крейсер прямо к небесам, и оранжевый свет пронизывал зеленую стену вздыбленной воды. И одновременно Семена проносило мимо корабля. Шухову стали видны винты судна, вращающиеся в воздухе.

Однако теперь не полоса воды, а высота волны отделяла Семена от борта.

Кто-то нетерпеливо бросил круг со снастью в его сторону. Тот упал, не долетев и мотаясь в воздухе, словно плод, до которого нельзя, невозможно дотянуться. Но Семен не мог отвести взгляда от него.

И тут что-то стукнуло его по голове. Шухов едва инстинктивно не поднырнул, чтоб увернуться от опасности. Однако понял:

«Круг! Ведь это круг!» - и вцепился в него мертвой хваткой.

Его было опять поволокло куда-то в сторону, но он уже успел влезть в круг, чувствовал его под мышками, но и пальцев не разжимал.

Корабль, огромная махина крейсер, весь, по стойки на бортах, погрузился в пучину и накренился так, что орудийные дула едва не тыкались в хлябь, а надстройки вроде бы рушились на Семена. Палуба стала на дыбы, и он смотрел на нее словно сверху.

Тогда по стоящей почти вертикально палубе, от надстроек к борту, то ли в прыжке, то ли в падении, на ходу выбирая слабину, скатился боцман - рыжий молодой парень.

- Витька! Витька! - благим матом завопил Семен, не слыша своего голоса и видя одно - его несет к кораблю. Какой-то метр - да меньше! - разделял их: Семена за бортом и боцмана, перегнувшегося через леер, чтоб схватить Товарища.

Только Семен уже не мог ждать. Он рванулся к кораблю, промахнулся мимо леера, вцепился в боцманскую штанину. Подскочили другие ребята, с трудом протащили Семена меж туго натянутыми леерами Боцманскую робу Семен так и не мог выпустить из рук. И в тиши госпитального отсека, в тепле, среди родных и знакомых лиц, Семен все равно не мог ослабить хватку пальцев. Мышцы свело, он ощущал боль и ничего не в состоянии был сделать, пока не влили ему в рот сквозь стиснутые судорогой губы полстакана спирта. Он вдруг как-то обмяк и заснул.

Его заставили проспать несколько суток. В полусне он пил бульон и шоколад, так ему рассказывали. Очнулся, когда входили в родную гавань. Врачи на берегу опасались, что он больше не сможет служить на корабле, никогда уже не выйдет в море - такие потрясения не проходят бесследно.

Семена действительно долго мучили ночные кошмары. Особенно детали, неподвижные изображения: серебристые пузырьки воздуха, застывшие в зеленоватой волне; зрак солнца на краю колодезного сруба из туч и ливня, а он глядит на все это со дна; огонек клотика на мачте и трепещущий флаг «червь» на паутинке фала у нока рея.

А на корабль он вернулся, хотя медики долго не соглашались, и что стоило опрокинуть их прогнозы, знали только он да командир корабля с замполитом. Потом Семен хотел остаться на сверхсрочную, но тут врачи взяли реванш…

- Дядя Сень, дядя Сень! - Сергунька совал ему в руку телефонную трубку. - Мамка вас просит. Мамка звонит.

- Сейчас… - выдавил инспектор, вытер холодный пот со лба, чувствовал: при одном воспоминании о случившемся с ним в океане оторопь его берет и рубашка прилипает к спине. А ведь Ларисе придется пережить на пороге не менее жуткое, и рядом никого не будет. - Сейчас, сейчас, - заторопился Шухов, словно от разговора с Марией Ивановной могло что-то зависеть. - Слушаю… Сам толком ничего не знаю… Сергунька молодцом. Ушел Федор? Моторку слышите? Добро. Я Сергуньку к Стеше отведу. Марья Ивановна, я не могу не верить Сергуньке…

Шухов поднялся, все еще продолжая держать на руках мальчонку.