Когда уже за полдень Лариса вытянула из шурфа бадейку с породой и увидела три первых куска руды, она даже не удивилась, и, самое странное, радость ее была тихой. Только пальцы трепетали, вынимая камушки из бадейки.

Из шурфа слышалось шарканье лопаты Женьки, следом тишина, тяжелый дых парня, его голова у ее ног, голос:

- Чо молчишь, браток? Накрыли? - И Звонарев сел на край шурфа, протянул руку к бадейке и взял такой же серый кусок руды. - Вот это? - в голосе его прозвучало недоверие.

Действительно, что, казалось, может скрываться в таком сером невзрачном куске камня?… Зачем десять лет без продыха сотни людей думали о нем, искали путь к нему, месяцами шатались по тайге и болотам, обрекая себя на съедение мириадам кровососущих, рисковали?

Лариса улыбнулась и посмотрела на Звонарева:

- Ты знаешь, что я держу на ладони?

- Руду, поди…

- Не-ет, - протянула она и помотала головой.

- Откуда ж мне знать, браток?

- Мечту. Меч-ту…

На повороте тропы, почти у самого берегового обрыва, инспектор глянул через плечо и увидел - к реке за ним идет Женька, которого Семен Васильевич уж и не чаял взять в спутники. Инспектор подивился - как это упрямый моряк изменил свое решение? Женька, что раненый вепрь, обычно шел напролом.

Но вспомнив о старике Антипе, Семен Васильевич посмотрел на происшедшее по-иному. Уж куда было семидесятилетнему охотнику подыматься ни за что ни про что с уютной лежанки да топать в тайгу кашеваром, а ведь пошел, когда Лариса его попросила. Правда, после уговоров, но пошел, и не оставил ее, как и Женька, в беде; все до конца вынес старик, даром что потом едва не всю зиму корежила его лихоманка.

Пришлось Антипу и в больнице полежать.

А вот если бы Антип не попал в больницу… - остановился на мысли Семен Васильевич. Если бы Пичугина, может, к нему за последним советом пришла? Тогда как обернулось бы дело? Вся ее жизнь как бы дальше потекла?

И все-таки старик ее любил. Привечал. Он, пожалуй, один из немногих, кто не охладел к молодому геологу.

Ну а ты сам, инспектор? Ведь кабы не форма на тебе, не твоя должность, не пошел бы ни за какие коврижки на поиски этой сумасбродной девки. Не явился бы даже и в красный уголок экспедиции, где поставят гроб с ее телом. Закрытый гроб. Потому как на то, что останется от Ларисы Пичугиной после того, когда она пройдет порожные водовороты, смотреть невозможно и даже ненужно - так это страшно и безобразно.

Ты к этой Пичугиной относишься плохо, инспектор. Ясно. И эта неприязнь идет не от долга по службе. По долгу службы ты, инспектор, идешь то ли спасать, то ли искать то, что от нее осталось…

Сознавать, что это именно так, было неприятно.

И Семен Васильевич продолжал спускаться крутой и извилистой тропкой к реке.

С год уже прошло, поди, думал Шухов, когда он, инспектор, сидючи с секретарем парткома экспедиции на диване в кабинете Ивана Павловича, обсуждал мелочи дел. Старшему лейтенанту нужно было пробраться на вертолете в дальние партии, с людьми поговорить, узнать о нуждах дружинников, общественных инспекторов. Сам Иван Павлович только недавно вернулся из глубинки, и он в меру сил помогал Шухову в его делах, во всяком случае, интересовался ими непременно, а бывая в партиях, куда больше, чем инспектор, знал о порядках и ладах и неладах между людьми многое.

Оборвав Ивана Павловича на полуслове, в кабинет, широко распахнув дверь, вошла Пичугина. Берет на ее голове был надет, будто мужское кепи, и уже по одному этому инспектор догадался - настроена Лариса Анатольевна воинственно.

- Мне надо серьезно поговорить с вами, Иван Павлович.

- Сию минуту? - Секретарь парткома чуть повел головой в сторону инспектора, давая понять Пичугиной: мол, видишь, беседую я.

Но Лариса захлопнула за собой дверь, всем своим видом показывая, что не намерена откладывать свой разговор ни на секунду, и ей все равно, есть кто в кабинете, нет ли, и секретов у нее ни от кого не имеется.

И еще про себя инспектор отметил, что Пичугина была не столько искренне взволнована, сколько взвинтила сама себя перед предстоящим разговором и старалась не растерять заготовленного пыла.

- Я не помешаю? - спросил инспектор. В конце концов, делом хозяина кабинета было - либо разрешить ему остаться, либо попросить обождать в коридоре, если суть беседы с Пичугиной того требовала.

- Нет, - бросила Лариса. - Совсем не помешаете.

- Ну, коли так… - Иван Павлович развел руками. Он поднялся с дивана, жестом пригласил Ларису садиться, и сам прошел за стол. Пока шла беседа между секретарем парткома и инспектором, комната незаметно наполнилась сумерками, и они не замечали этого. Но теперь, словно вдруг, оказалось, что Семен Васильевич не смог различить цвета куртки, в которую одета Пичугина. И лица ее тоже толком не было видно. Иван Павлович зажег лампу на столе. Свет словно ударил по глазам.

Инспектор заметил, как Лариса нервно поморщилась:

- Что за привычка - сидеть без света.

- Мне она не мешает, - спокойно сказал Иван Павлович.

«Лучше уж мне уйти, - подумал Семен Васильевич. - Разговор начинается не совсем мирно», - и поднялся было.

- Сидите, сидите… - остановил его Иван Павлович.

- Так вот… - начала Лариса. - Начальник экспедиции сказал, будто вы категорически возражаете против создания мне условий для моей научной работы. Так?

- Исключительных условий.

- Нормальных для меня.

- Исключительных по сравнению с другими.

- Вы забыли, что экспедиция пять лет сидела здесь и ничегошеньки не сделала! Я принесла вам открытие на тарелочке с голубой каемочкой - и все затраты оказались оправданными. Мне обещали…

- Я вам ничего не обещал.

- Не знала, что начальник экспедиции и вы служите разным богам. Он-то сулил мне золотые горы.

- И только из-за них вы перешли к нам?

- А вы ничегошеньки не знали?

- Возражал. Как и сейчас. А вы перед переходом на работу в нашу экспедицию посоветовались со мной?

- Вас не было…

- Ведь вы знали - я против того, чтобы вы переходили. Вспомните наш разговор на аэродроме! Тогда я пожелал вам успехов и счастливого пути… Куда? В Ленинград! Согласитесь - большего я не мог сказать. Ведь «ничегошеньки», как вы говорите, еще не было известно. А говорить, простите, прямо, значило обидеть вас. Может быть.

- Почему вы против меня? Ведь я ваша, - потянула она это слово, - ваша теперь. Понимаете вы? Я все отдала вам. Все!

- Подождите, Лариса Анатольевна. Вернемся к истории.

- Мне история не нужна. Мне нужны сотрудники. Мне нужны сегодняшние материалы о разведке, новая информация. Мне уже нельзя топтаться на месте, да еще прошлогоднем.

- Подождите… Вы вели работу ленинградского института. И ваша теория поисков себя оправдала, дала большой практический эффект…

Пичугина хотела что-то сказать, но Иван Павлович остановил ее движением руки.

- Так вот - большой практический эффект. Чего своими методами экспедиция в ту пору не достигла. Правильно?

- Ну… - буркнула Лариса.

- Вы вернулись с «поля». Привезли образцы. Успех полный. Мы попросили вас сделать краткое сообщение о путях ваших поисков.

- Я не обязана и даже не должна была так поступать!

- Почему? Вы по-товарищески поступили. Ведь результаты скрыть нельзя! Месяц, два от силы оставались бы мы в неведении. Но вы поступили по-товарищески. И никто не предъявлял бы к вам претензий. Вы бы сели в самолет и с рюкзаком славы вернулись в свой институт, в Ленинград.

- А Бондарю, и бывшему главному геологу, и вам пришлось бы…

- Пришлось бы, не спорю! И того больше. И просклоняли и проспрягали бы… Но Бондарь, администратор и человек деловой - заметьте, деловой человек, а не человек дела! - Бондарь предлагает вам…

- Сделку.

- С ним, то есть с экспедицией… и вам со своей совестью.

- В ваших интересах. Простите, в интересах экспедиции. Рюкзак славы, как вы изволили сказать, остается здесь. Вместе со мной.