Лычков уехал. Забрав с собой жену и детей. Похоже, его благоверная не рискнула отпустить ветреного Севу в свободное плавание не только без руля, но и без рулевого. В записке, которую мне передала соседка Лычковых, он написал, что будет отсутствовать не менее месяца. Значит Сева, кроме отгулов, взял еще и отпуск. Но адрес, по которому его можно будет найти, этот крутила так и не удосужился сообщить. Что, впрочем, для меня не имело никакого значения. Слинял – и ладно. Мне действительно очень не хотелось, чтобы Лычка вынесли вперед ногами. Мужик он шебутной, но на него положиться всегда можно. Сева был продуктом социалистической эпохи в нашей стране, когда мелкое воровство госсобственности де-факто не считалось преступлением. С такими замашками он благополучно переполз и в новый капитализм, где многое стало частным. Разве можно осуждать человека за то, что большевистский лозунг "Грабь награбленное", почерпнутый вождями революции из исторических анналов времен монголо-татарского ига, он впитал с молоком матери?

Как ни странно, но с отъездом Лычкова меня оставили в покое. Я многократно проверялся на наличие (или отсутствие) "хвоста", однако кроме бродячих собак, которые почему-то испытывали ко мне дружественные чувства, никто за мной не топал. Конечно, я мог предположить, что наблюдение ведется очень профессионально, однако это было бы чересчур. Для таких мероприятий нужно задействовать не менее двух десятков сотрудников наружки и пять-семь единицы автотранспорта. Но я не был ни американским шпионом, ни наркокурьером, а потому просто не был в состоянии представить по какой причине соответствующие органы могли меня так круто пасти. Именно органы, так как я очень сомневался, что частная охранная контора имеет в своем штате большое количество настоящих профи по части наружного наблюдения.

Парни, намеревавшиеся взять меня и Лычка на абордаж во время приснопамятной командировки на завод абразивов, как раз и числились за такой шарашкой. Это я выяснил еще тогда, просмотрев изъятые документы. У одного из них (которого мне пришлось треснуть палкой по башке) я нашел удостоверение сотрудника охранного предприятия "Центурион".

От нечего делать и на всякий случай я решил познакомиться с этой конторой поближе.

Конечно, мне очень хотелось думать, что мои приключения уже стали достоянием истории и никого не волнуют, однако гаденькое чувство неуверенности будоражило воображение, вызывая сомнения и опаску. Предупрежден – значит вооружен. Этот древний принцип не менее актуален и в нынешние времена. И мне совсем не хотелось, чтобы однажды, пребывая в глупой самоуспокоенности, я попал в ловко расставленные силки. Откуда выход был только один – на раскаленную сковородку.

"Центурион" занимал весь первый этаж помпезного здания, построенного в сталинскую эпоху. Все эти завитушки, капители, крохотные балкончики с кованным ограждением смотрелись на фоне серых облупленных стен как что-то инородное и ненужное. Дом казался выброшенным на берег испанским галеоном, который постепенно разрушался и покрывался наростами. Раньше на первом этаже размещался бибколлектор, но в эпоху повального безденежья и тотальной компьютерной дебилизации общества книга постепенно становилась совершенной архаикой, к тому же не приносящей сверхприбылей, и помещение пустили с молотка.

На входе в "Центурион" стояла охрана. И между прочим, в милицейской форме, при оружии. В городе такой шик могла позволить себе лишь солидная богатая фирма, имеющая высокопоставленных покровителей. Это я знал точно. И от такого знания мне почему-то стало не по себе. Я бы предпочел иметь в своих противниках какую-нибудь хилую шарашку, едва сводящую концы с концами.

Зайти внутрь? С какой стати? Нет, я не дрессировщик хищных зверей и голову в пасть тигру класть не собираюсь. Хотя с другой стороны мне бы очень хотелось познакомиться с шефами охранного предприятия поближе. И не только познакомиться, но и поинтересоваться, кто из клиентов "Центуриона" имеет на меня большой зуб. А чтобы моих визави не мучила совесть – как же, добровольно раскрыть такой секрет – я бы перед визитом сходил в магазин электротоваров и купил элементарный паяльник. Очень нужная вещь в доверительном разговоре подобного рода…

Немного помыкавшись возле "Центуриона" (так, чтобы меня не захватила в поле обзора видеокамера слежения, установленная над входом в бывший бибколлектор), я благополучно свалил в направлении ближайшего кабачка. Нужно было согреться – дул поосеннему холодный ветер – и обдумать сложившуюся ситуацию.

На удивление, водка, которую мне предложила дама-бармен с поистине выдающимся бюстом, оказалась очень даже ничего. Закусывая маслинами, я упорно размышлял и невнимательным взглядом изучал внутренне убранство питейного заведения.

Кабачок оказался баром. Весьма шикарным баром. Полуподвальное помещение имело, как это ни странно, высокий потолок и было отделано итальянским мрамором и ценными породами дерева. Солидная натуральная кожа кресел и стульчаков, хрустальные пепельницы, несмотря на осень живые цветы в вазочках, красивые шторы, зеркальная стенка с обширнейшим набором разнообразных спиртных напитков – все говорило о том, что хозяин этого заведения относится к городской элите. А иначе ему просто не дали бы спокойно жить и работать. Возможно, бар принадлежал и самому мэру, который потихоньку скупил по меньшей мере половину прибыльных торговых точек города.

Естественно, не от своего имени. И пока он, одетый в вызывающе плохонький дешевый костюмчик, с высоких трибун языком громил коррупцию, воровство и взяточничество, его шестерки исправно переправляли многократно прокрученные бюджетный деньги в зарубежные банки. О времена, о нравы…

Тем не менее, цены в баре оказались вполне приемлемыми. По крайней мере, чтобы посидеть в нем вечер с подругой, моей месячной зарплаты хватило бы.

Людей в баре, несмотря на субботу, было немного. Что и не удивительно – часовая стрелка только-только переползла на цифру "два". Обычно самый шабаш в таких шикарных заведениях начинается вечером и длится далеко заполночь. Я потихоньку наливался водкой – это был самый дешевый напиток – клевал свои маслины и, усиленно ворочая мозгами, не забывал наблюдать за окружающими.

В противоположном углу собралась небольшая, но тесно сбитая компашка, в которой я безошибочно узнал сборище проституток. Видимо, они недавно проснулись, потому что казались каким-то растрепанными, вялыми и заторможенными. Похоже, эта шобла была "приписана" к бару, потому что расторопный официант, юный и наглый парнишка с удивительно прозрачными циничными глазами, подавал им коктейли даже не спрашивая, что они хотят заказать. А между прочим у каждой из путан был свой вкус на этот счет.

Неподалеку от них сидели два мужика, судя по внешнему виду, из глубокой провинции – они были одеты в застегнутые на все пуговицы немодные костюмы, а узлы их пестрых галстуков очень напоминали те, которые применяются при казни через повешение.

Наверное, в город их привели дела, какой-то маленький и не совсем законный бизнес. И теперь провинциалы просаживали на хапок зашакаленные бабки в престижном дорогом баре с наивностью полудиких эскимосов, впервые попавших в цивилизованный мир.

Затрепанные шалавы казались ошалевшим от невиданного сервиса и падким на амурные развлечения мужикам прекрасными скромными дамами, и они пытались завязать с путанами интеллигентный разговор. Но проститутки на их попытки реагировали слабо.

Похоже, они и впрямь были не в надлежащей форме. Впрочем, не исключен вариант, что шлюхи сомневались в финансовых возможностях потенциальных клиентов.

Еще за одним столиком расположился серьезный господин в дорогом фирменном прикиде. Со своего места я не мог рассмотреть его лицо, хотя оно и показалось мне знакомым. Видимо, он кого-то ждал, потому что время от времени нервно посматривал на наручные часы. Шустрый официант подходил к нему едва не на цыпочках и изгибался в таком поклоне, что я начал бояться за его хребет. Этот солидный мэн заказывал только дорогой французский коньяк, но пил чисто по-русски – одним глотком, без всяких там европейских штучек со смакованием и обнюхиванием напитка. У выхода за пустым столиком неприкаянно маялся дюжий детина, который с собачьей преданностью ловил каждое движение солидного господина. Как говорится, и дураку ясно, что это был телохранитель. Парень зорко следил за клиентами бара, и когда его тяжелый испытующий взгляд останавливался на мне, я чувствовал себя не очень уютно.