Минутная тишина. Я слушал отдаленный вой ветра и ждал, пока они что-нибудь скажут.

Дорри выглядела встревоженной.

– Не знаю, нравится ли мне мысль найти новое оружие, – сказала она. – Все равно что… вернуть прежние плохие дни.

Я пожал плечами.

Коченор все больше и больше походил на себя.

– Дело не в том, хотим ли мы найти оружие. Дело в том, что мы хотим найти нетронутый туннель хичи со всем его содержимым. Но военные считают, что тут где-то поблизости зарыто оружие, поэтому не разрешат нам раскапывать, верно?

– Не считают. Считали. Сомневаюсь, чтоб сейчас кто-нибудь в это верил.

– Все равно, они сначала расстреляют нас, а потом будут задавать вопросы. Вы ведь сами так сказали.

– Да, я сказал так. Никто не допускается на территорию закрытой зоны без разрешения. Не из-за оружия хичи: там теперь у них своего достаточно, на что никому нельзя смотреть.

Он кивнул.

– Как же вы собираетесь решить эту небольшую проблему?

Если быть совершенно откровенным, я бы сказал, что не думаю, будто мне удастся ее решить. Честно говоря, шансы очень малы. Нас легко обнаружат, хотя я не думал, что обязательно сразу начнут стрелять.

Но терять нам нечего. По крайней мере мне и Коченору. Я только сказал:

– Попробуем одурачить их. Отошлем самолет. Мы с вами останемся и проведем раскопки. Если они подумают, что мы улетели, наблюдать за нами не будут. Нужно только не попадаться на глаза обычным пограничным патрулям, но они не очень внимательны. Надеюсь.

– Оди! – воскликнула девушка. – Если вы с Бойсом останетесь, кто уведет самолет? Я не смогу!

– Не сможете, – согласился я. – Даже если я вам дам несколько уроков. Но эта штука может лететь сама. Конечно, вы потратите много топлива и немного порыщете. Но автопилот приведет вас куда нужно. Он даже посадит за вас самолет.

– Вы так не садились, – заметил Коченор.

– Я ведь не сказал, что это хорошая посадка. Вам лучше будет лететь пристегнувшись. – На самом деле такая посадка напоминает катастрофу под контролем. Я постарался не думать, что произойдет с моим единственным самолетом. Но Дорри выживет. Девяносто девять процентов из ста.

– Что я должна буду делать? – спросила Дорри.

В этом месте в моем плане пробелы, но я и о них постарался не думать.

– Зависит от того, куда вы направляетесь. Я думаю, лучше всего вам сразу вернуться в Веретено.

– И оставить вас здесь? – спросила она, неожиданно вызывающе.

– Не навсегда. В Веретене вы отыщете моего друга Би-Джи Аллемана и расскажете ему о случившемся. Естественно, придется с ним поделиться, но это правильно: можем дать ему двадцать пять процентов, и он будет доволен. Я вам дам для него записку с координатами, он прилетит за нами. Скажем, через двадцать четыре часа.

– Мы справимся за день? – спросил Коченор.

– Конечно. Придется.

– А если Дорри не найдет его, или он заблудится, или еще что-нибудь?

– Она найдет его, и он не заблудится. Конечно, – признал я, – всегда есть возможность «чего-нибудь». Мы живем на самом краю. Если возьмем дополнительные баки с воздухом и горючим, продержимся сорок восемь часов. Но не больше. Мне кажется, времени достаточно. Если он опоздает, конечно, тогда мы в беде. Но он не опоздает. Больше меня тревожит возможность того, что мы раскопаем и ничего не найдем. Тогда мы зря потратили время. Но если мы что-нибудь найдем… – Я замолчал.

– Весьма рискованно, – заметил Коченор, но смотрел он на Дорри, а не на меня. Она пожала плечами.

– Я ведь ничего не говорил о гарантиях, – ответил я ему. – Я сказал только, что есть возможность.

Мое мнение о Дороте Кифер все улучшалось. Она хороший человек, особенно учитывая ее возраст и обстоятельства, в которых она оказалась. Она сообразительна и вынослива. Но одного ей не хватало – уверенности в себе. Ее этому просто никогда не учили. Какую-то замену уверенности она находила в Коченоре, а перед этим – еще в ком-то. Опять-таки учитывая возраст, я думал, что это был ее отец. Создавалось впечатление, что она всегда жила рядом с какой-то сильной личностью.

Труднее всего было убедить Дорри, что она справится со своей задачей.

– Ничего не получится, – говорила она, когда я объяснял ей работу приборов. – Простите. Не в том дело, что я не хочу помочь. Хочу, но не могу. Просто не получится.

– Должно получиться.

Я считал, что должно. Впрочем, проверять не пришлось.

Мы с Коченором вдвоем наконец убедили Дорри попробовать. Все, что можно было оставить, вынесли наружу. Полетели назад, в сухое русло, сели и принялись готовиться к раскопкам. Но я чувствовал себя плохо – болела и кружилась голова, я стал неуклюжим, и, вероятно, у Коченора тоже возникли проблемы, хотя должен признать, что он не жаловался. Вдвоем мы сумели установить бур на место.

И вот когда я стоял с одной стороны, а Коченор раскачивался с другой, вся эта тяжелая машина рухнула на него.

Она его не убила. Но порвала скафандр, сломала ему ногу и оставила без сознания, и это лишило меня всякой надежды на его помощь в раскопках района С.

Прежде всего я проверил бурильную установку, не повреждена ли она. Не повреждена. Потом затащил Коченора в самолет.

Это отняло у меня все силы. Пришлось тащить Коченора в тяжелом скафандре, убирать с дороги тяжести, а мое состояние не улучшалось. Тем не менее я справился.

Дорри была великолепна. Ни истерики, ни глупых вопросов. Мы извлекли его из скафандра и осмотрели.

Семь-восемь слоев скафандра на ноге порваны, но он удержал бы воздух, если бы не давление. Коченор был жив. Без сознания, но дышал. У него был сложный перелом ноги, и кость порвала кровоточащую плоть. Изо рта и носа у него тоже шла кровь, и его вырвало в шлеме.

В целом это был столетний старик в самом плохом состоянии – однако живой. Похоже, жара не затронула его мозг. Его сердце работало – я, конечно, имею в виду сердце, которое в нем. Хорошая инвестиция – сердце продолжало качать кровь. Что могли, мы обложили компрессами, кровотечение прекратилось само по себе, конечно, кроме ужасной раны на ноге.

Но тут нужна помощь специалиста. Дорри вызвала под моим руководством военную базу. Сначала связалась с Амандой Литтлни, а та соединила ее с хирургом базы полковником Евой Маркузе. Доктор Маркузе оказалась приятелем моего врача из знахарской; я встречался с нею несколько раз, и она объяснила мне, что нужно сделать.

Вначале полковник Маркузе хотела, чтобы я привез Коченора к ней. Я отказался. Указал удовлетворительную причину, сказал, что сам я в плохой форме для пилотирования, и для Коченора это был бы тяжелый перелет. Истинную причину я, конечно, не назвал, а именно: я не хотел оказаться в закрытой зоне и потом выбираться оттуда. И вот она дала мне подробные инструкции, что делать с раненым.

Инструкции выполнить оказалось легко, и я сделал все, что она велела: сжал края раны, накачал Коченора антибиотиками широкого спектра, залепил рану специальным желе, напылил поверх повязку и наложил гипс. Это истощило наши запасы первой помощи и заняло час времени. Наверно, Коченор пришел бы в себя, но я дал ему снотворное.

Теперь он был в стабильном положении. Оставалось только измерять пульс, дыхание и кровяное давление, чтобы удовлетворить хирурга, и пообещать как можно скорее перевезти раненого в Веретено. Когда доктор Маркузе отключилась, по-прежнему раздраженная тем, что я отказался дать ей поиграть с Коченором – я думаю, ее прельщала мысль повозиться с человеком, почти полностью составленным из частей других людей, – на экране снова появилась сержант Литтлни.

Я сразу понял, что у нее на уме.

– Милый, как это случилось?

– Неожиданно из-под земли выскочил огромный хичи и укусил его прямо в ногу, – ответил я. – Я знаю, о чем ты думаешь. У тебя порочный склад ума. Несчастный случай.

– Конечно, – ответила она. – Просто я хотела сказать, что нисколько тебя не виню. – И она отключилась.