— Какая ж это мати-вация, если это просто сыр? — возмутилась она, высунув голову наружу. — Так бы и сказала — «сыр»! И сразу все понятно!

— Ну, извини. Так что, ты выходишь или будешь там сидеть?

— А ты мне сыра еще дашь?

— Дам, если просидишь тихо десять минут. А я буду считать. Как скажу «шестьсот», значит, время вышло. А ты слушай, чтобы не пропустить. Идет?

— Идет-идет! — страстно закивала Брыся. — А что такое «шиссот»?

— Слово такое специальное. Оно означает, что сейчас будут кормить. Запомнила?

— Шиссот!

— Только, чур, ни звука!

Я закрыла за ней дверцу и начала ходить взад-вперед по гостиной, громко считая вслух. Брыся сидела тихо, но я видела, каких усилий ей это стоило. Она почесывалась, ходила из угла в угол, стучала хвостом и тяжко вздыхала. С каждой минутой напряжение росло. Когда я, наконец, досчитала до заветной цифры, Брыся выпрыгнула наружу, как чертик из табакерки, и заорала:

— Шиссот! Где мой сыр? Где?! Шиссот! Франц сказал, что положительная мати-вация должна следовать сразу за правильным поведением! Я правильно себя вела! Шиссот! Где мой сыр?!

— Тихо, тихо! — засмеялась я. — Пойдем на кухню, и я отрежу тебе такой кусок, какой ты захочешь. Заслужила!

Опережая меня, Брыся помчалась на кухню и в нетерпении заплясала возле холодильника. Я достала кусок засохшего «эмменталя».

— Как резать? С коркой?

— Главное — побольше!

— Ну, и как тебе «мотивация»? — спросила я, наблюдая, как Брыся с наслаждением жует сыр.

— Вкусно! — невнятно проговорила она, стараясь не уронить ни кусочка. — Если ты мне каждый раз будешь давать такой сыр, я, пожалуй, соглашусь даже спать в клетке!

— Ну, это мы посмотрим. Ты же сама сказала, что не хочешь. Не могу же я тебя принуждать! — сказала я, заворачивая сыр в бумагу. — Надо еще с кем-нибудь посоветоваться. Может, есть какой-то другой способ научить тебя спать без меня?

— Зачем?! — запротестовала Брыся. — Зачем другой способ, если и с сыром хорошо получается? Все равно вкуснее сыра ничего нет!

— Не знаю, — пожала я плечами. — Тебе виднее. Но, если ты будешь спать в клетке, я могла бы каждый вечер давать тебе кусок сыра… Правда, я сомневаюсь, что это достаточно сильная мотивация. Может, еще поискать?

— Не надо! — убежденно сказала Брыся. — Я думаю, что эта — самая сильная!

— Точно? — спросила я.

— Точно! — закивала Брыся.

— Может, еще потренируемся? — спросила я, отрезая кусок сыра.

— Конечно, потренируемся! — заверещала Брыся и запрыгала на месте. — Шиссот?!

— Давай! А я пока во двор схожу, в почтовый ящик загляну.

Она со всех ног помчалась в клетку, а я облегченно вздохнула. Как все оказалось просто! Мне ведь даже в голову не приходило, что клетка может оказаться приятным для собаки местом. Вот что значит — стереотипы…

С тех пор она спит одна. Помимо сыра, у нас с ней есть еще один договор — рано утром она зовет меня, и я спускаюсь, чтобы до самого будильника подремать с ней в обнимку на кожаном диване. ЖЛ ворчит, что я разбаловала собаку и потакаю ее капризам, но, на самом деле, все наоборот.

А когда ЖЛ уезжает в командировку, я иногда пытаюсь взять Брысю к себе. Но она, чуть-чуть полежав у меня под боком, вскоре просится к себе, на мохнатый коврик, к любимым игрушкам и одеяльцу, в которое она умеет ловко заворачиваться. Тогда я встаю и, не без сожаления, отношу ее в клетку, откуда вскоре раздается ее сонное бормотанье: «шиссот, шиссот, шиссот»…

А потом неожиданно похолодало. Ледяной дождь и промозглый ветер как-то ночью совершенно по-хулигански оборвали все листья в нашем саду, и мы поняли, что зима не за горами. Каждое утро мы теперь начинали с того, что разжигали камин, чтобы протопить наш холодный, плохо утепленный дом.

Брыся, проникшись важностью задачи, охотно помогала. Мы носили со двора в дом поленья, а она собирала мелкие ветки, но, не успев донести их до камина, растерзывала на мелкие кусочки.

Следуя советам Франца, я объясняла всем нашим гостям проблему Брысиной социализации. Как я и предполагала, лишь немногие делали усилия, ведь нелегко идти навстречу существу, которое первым делом пытается ухватить тебя за пятку.

Вскоре с некоторыми из них контакт был налажен, однако критерии выбора друзей были известны одной Брысе. Толком объяснить она ничего не могла и разделяла людей всего на две категории — «нравится» и «не нравится». В первую чаще всего входили крупные женщины и невысокие мужчины, а во вторую — мужчины в черном, маленькие нервные женщины и дети. Если мужчина маленького роста неосмотрительно одевался в черное, он сразу переходил во вторую, совершенно безнадежную, категорию.

Чтобы восполнить пробелы в Брысиной картине мира и ускорить процесс социализации, я брала ее с собой повсюду: в гости, в город, на рынок… Обычно Брыся переживала эти походы как личную катастрофу, пряталась в складках моего плаща и бубнила «когда-же-мы-пойдем-домой-когда-же-мы-пойдем-домой…».

Собак она тоже боялась. Встретив пса, даже немного превосходившего ее ростом, она тут же пряталась за мою спину и пятилась до тех пор, пока я не брала ее на руки. Положение усугублялось тем, что все деревенские собаки защищали свои владения и яростно облаивали Брысю из-за заборов, поэтому она свято уверовала в то, что все собаки злые.

Как-то вечером, после очередной прогулки, Брыся расплакалась:

— Ну, почему? Почему они все меня ненавидят? В питомнике было лучше — мы играли, гуляли все вместе, нам было хорошо… А теперь… — она горестно всхлипнула.

— Брыся, не плачь! — как можно уверенней сказала я. — Нам просто пока не везет. Знаешь, как трудно найти настоящего друга? Это даже не всем людям удается. Мои друзья тоже на родине остались, как и у тебя. И я тоже плакала, прямо как ты.

— Правда? — всхлипнула она. — А потом?

— А потом все как-то устроилось… Ты не расстраивайся, будут у тебя друзья. Для начала перестань бояться собак, которые на тебя не лают, ладно?

— Я попробую, — вздохнула Брыся, — но я уже привыкла, что меня здесь все ненавидят…

— Да нет, Брыся, они тебя не ненавидят, просто у них работа такая — охранять дома, — как можно мягче сказала я.

— А я почему не охраняю? — воскликнула она в отчаянии. — Может, мне тоже надо бросаться на всех, кто гуляет за забором? Я тогда тоже буду, как они, и меня примут в друзья! Между собой-то они не ругаются! А как я появляюсь…

— Тихо-тихо, — приговаривала я, прижимая ее к себе. — Ты не охраняешь дом, потому что я тебя об этом не прошу. Мне это не нужно.

— Тогда зачем я тебе нужна? Здесь все охраняют, кроме йорка! Но он даже писает в лоток! И совсем маленький! А мне нужны настоящие друзья!

— Брыся, мы обязательно кого-нибудь найдем, — пообещала я, аккуратно поставив ее на пол. — Ты только не становись, как «зазаборные», пожалуйста! Я сама чуть было такой не стала, когда вот так же плакала, что у меня нет друзей. Главное, чтобы ты оставалась такой, какая ты есть. А друзья будут, надо только подождать немного… Ладно?

Она шмыгнула носом и, тяжело вздохнув, села мне на ногу в знак примирения:

— Ладно, раз ты обещаешь… А сколько ждать?

Раздавшийся телефонный звонок избавил меня от необходимости отвечать на этот сложный вопрос. Я с облегчением сняла трубку. Звонил ЖЛ, предлагал поужинать где-нибудь в городе. Я обрадовалась и перезвонила знакомой хозяйке ресторана, предупредила, что с нами будет Брыся. Жозетт ответила, что будет счастлива принять у себя в ресторане русскую собаку.