Стремясь беспечно ввысь, в прохладу рощи темной,

К вершинам зеленеющих холмов,

Я вижу, ищете вы уголок укромный,

Где чище ручеек, где гуще леса кров...

О вы, любовники-счастливцы! перед вами

Я на пути безмолвно слезы лью,

О, сжальтесь в час любви над горькими слезами,

Поймите их... Один я не люблю!..

«Сеньор, я голоден, устал, полуодет...

О, сжальтесь надо мной во имя Бога!..

Молю вас, помогите мне...» — «Нет, нет!»

«Во имя взоров милой!..» — «На немного...»

(Посвящается О. М. Соловьевой)

Ты смотришь весело на небо голубое

И вереницею крылатых облаков

Любуешься, смеясь; а я, дитя родное,

Ропщу по-прежнему и зарыдать готов!..

Я снова жаркою мечтою улетаю

Высоко и. в лазурь вперяя робкий взор,

Как сфинкса вещего, я небо вопрошаю,

Молю его открыть грядущий приговор!..

Напрасно!.. Ни лазурь, ни облаков гряда

Великой тайны нам, дитя, не разгадают —

Там, в небе, есть ли Бог? — увы, они не знают...

Не будут знать, как мы, быть может, никогда!..

И время пролетит, и я прощусь с землею,

И шелк твоих кудрей мороз посеребрит,

А тайну страшную, дитя мое родное,

Неразрешенной небо сохранит!..

Как милых вестников Надежды и Любви,

Как чистых ангелов, мне двух малюток нежных

Любовь послала в дни страстей и мук мятежных.

То голос неба был: «Надейся и живи!»

И я отшельником провел всю жизнь свою,

И я в тиши ночей рыдаю над могилой,

И я работаю, страдаю и люблю,

И дорог мне родной очаг с подругой милой!..

За что ж, скажите мне, средь вечных покаяний

Смешав с поэтами апостолов святых,

Вы так позорите меня, детей моих,

Что нет пригодных слов для всех негодований?!.

Уж не за то ль. что я, алтарь укрывши свой,

Не стану петь псалмов пред хладною толпой?!.

Сотни раз живой скелет.

Жалкий червь на дне могилы,—

Вновь я жизнь, и дух, и свет,

И дыханье новой силы!..

     Ф. Ницше.

Ты шел, смеясь... перед тобой стоит

Высокий крест, на нем Невинный и Закланный,

В последний раз там сердце задрожит,

Там упадешь ты, бездыханный!..

    Эллис.

Я там сидел один, исполнен ожиданья,

За грань Добра и Зла переступив душой...

Не ведал я. куда неслись мои мечтанья,

И с морем слился я бесцельною мечтой...

И свет, и тень мне в грудь вливали упоенье,

Я упивался их причудливой игрой!..

Вдруг стало двое нас. и выросло виденье —

И Заратустры тень прошла передо мной.

Вдали гремят раскаты грома,

Дождь, как педант, стучит в окно,

И каплет, каплет, все одно

Твердя, что так давно знакомо!

В окно косится бледный день

И тоже жалобно бормочет,

Как будто усыпить нас хочет:

«Все — суета, весь мир — лишь тень!»

Скучный день отзвучал, светлый полдень далек,

Снова счастье и свет пожелтели,

Скоро месяц взойдет, и дохнет ветерок!.

Я готов... Я, как плод, упаду на песок

Под дыханьем осенней метели!..

Не книга это, что бессильна,

Как саван или склеп могильный;

Здесь — жажда власти, здесь — утеха,

Здесь — разрушенье всех мостов,

Блеск якоря и рев валов,

И ветра злобного потеха,

Здесь белый дым и пушек рев,

И взрывы яростного смеха!..

Вперед, туда... Я снова обнажаю

Отважно шпагу, снова предо мной

Синеет даль морей, свободною душой,

Расставшись с Генуей, я в море улетаю!

Здесь новый мир в восторге вижу я!..

Пространство, Время спят в полдневный час безгласно,

Здесь око бесконечности ужасной

Теперь одно взирает на меня.

Колумб сказал подруге: «Дорогая,

Здесь в Генуе изменчива любовь,

Ее сыны, семью позабывая,

Вверяются мечтаньям вновь и вновь!..

Нам дорого и свято лишь чужое,

Отрадна нам лишь качка корабля!

Взгляни... в волнах сокрылось все родное,

Передо мной лишь чуждые края!..

Сын Генуи могуч в пути далеком,

Возврата нет в веселый край родной!..

И вечно в даль зовет приветным оком

И слава, и любовь, и смерть в волне морской!..»

(По цыганской пословице)

Мой черед... На месте лобном

Петля страшная висит,

Молча в нетерпеньи злобном

Вкруг толпа врагов стоит;

Молча с бородою красной

Встал палач передо мной,

Но смеется разум мой:

«Все я знаю, все — напрасно!»

Я смеюсь, в лицо врагу

Я кричу: «Я жил, страдая,

Непрестанно умирая,

Умереть я не могу!..

Сотни раз живой скелет,

Жалкий червь во тьме могилы —

Вновь я жизнь и дух, и свет,

И дыханье новой силы!..»

Посвящ. А. Белому

Так в полдень бывает, лишь в горы

Поднимется лето, как мальчик

Со взором усталым и жгучим,

И с нами беседу заводит,

Мы речь его видим, но знойно

Дыханье малютки, так знойно.

Как ночью дыханье горячки!..

И ель, и ледник, и источник

На лепет его отвечают,

Но мы их ответ только видим!

Со скал низвергаясь в долину,

Колонной дрожащею встанет

Вдали водопад, и темнее

Мохнатые кажутся ели;

Тогда меж камней, льда и снега

Вдруг свет засверкает знакомый,—

Не так ли у мертвого очи

Нежданно блеснут на мгновенье,

Когда его нежно малютка,

В слезах обнимая, целует...

И взор угасавший промолвит:

«Дитя, я люблю тебя крепко!»

Все шепчет вкруг, страстно пылая:

«Дитя, тебя крепко мы любим!»

А он, этот нежный малютка,

Со взором горячим, усталым,

Целует их, полный печали,

И греет последнею лаской,

И шепчет: «Прощайте навеки,

Я юным, друзья, умираю!..»

Потом, испуская дыханье,

Он слух напрягает тревожно,—

Все тихо, все птички замолкли...

Но вдруг по горам пробегает,

Как молнии блеск, содроганье,

И вновь все вокруг замолкает...

Так в полдень бывает, лишь в горы

Поднимется лето, как мальчик,

Со взором усталым и жгучим!..