С КОЧЕВНИКАМИ САХАРЫ
Ландшафт юга Марокко напоминает очень яркие, но однообразные по сюжету тканые гобелены, застилающие стены лавок арабских базаров: скалы, барханы, пальмы, всадники, щетина кактусов… В поисках новых впечатлений я выбрался из зубчатых стен старинных городов и отправился в экзотический простор Юга, влезая в самое сахарское пекло.
Скверная проселочная дорога, какие на картах обозначают пунктиром, порой терялась, сливаясь с равниной. Приходилось останавливать машину, искать зыбкие очертания проезжей части. Во время одной из таких пауз я неожиданно увидел человека. Он удобно лежал на боку, положив под голову гладкий плоский камень, похожий на ложе ружья. Высохшее от солнца и времени темно-коричневое лицо обрамляла короткая белая борода. Голова оплетена тюрбаном и прикрыта сверху капюшоном. Ясные веселые глаза с любопытством смотрели на меня.
Я поздоровался, присел рядом, спросил, далеко ли старик путь держит. Он переменил позу, усевшись на камень, служивший ему подушкой, и ответил, что идет в Загору. Я пригласил его к себе в машину; он охотно согласился, полюбопытствовав, кто я такой. Услышав, что я русский, старик на некоторое время задумался, но, так ничего и не вспомнив, пробормотал:
— Странно, что русские говорят на таком же языке, как наш…
Оазис Загора, куда мы ехали, расположен на подступах к Сахаре. Собственно говоря, у Сахары нет каких-то четких границ начала и конца. Это плоскость, загроможденная черно-фиолетовыми камнями, отсеченная от неба круглым росчерком горизонта. От какого то места, от неведомой мне точки обугленная солнцем мертвая равнина называется Сахарой…
— Сахара там, — показал рукой вперед мои новый спутник Абу Бекр. — Началом Сахары будет последняя финиковая пальма в сторону Юга.
Свои проведенные в странствиях семьдесят лет Абу Бекр прожил необременительно для цивилизации. Налоговые квитанции, алфавит, зубная паста, формы государственного управления, кино — явления и предметы, абсолютно неведомые Абу Бекру. Вольные кочевники не признают ни государственных границ, ни таможенных формальностей. Племена скитальцев находятся в постоянном движении, они свободно передвигаются по территориям Мавритании, Алжира, Нигера, Сенегала, Чада, забредают в Марокко, Тунис, Ливию.
Абу Бекр возвращался из города Варзазат, где удачно продал верблюда марокканским пограничникам. В армии Марокко есть особые воинские части на верблюдах. Никакая техника в мире пока еще не может заменить в пустыне безотказно выносливого неприхотливого горбуна.
Итак, Абу Бекр удачно продал верблюда… Судя по торжественности, с которой он говорил, событие произошло важное, значительное для него. Мне хочется подробнее расспросить старика о его жизни, о выгодной сделке, вообще о верблюдах. Но не делаю этого, потому что арабы не любят прямых, навязчивых расспросов. Я обо всем узнаю потом, в более подходящее время.
Загора удивляет неожиданно фешенебельным отелем, выдержанным в стиле здешних ксаров — жилых крепостей с башнями, как шахматные ладьи. В Загоре есть библиотека, где хранятся пуды еще никем не изученных арабских рукописей. За две медные монеты свитки показывают туристам. Для полного представления о Загоре добавим, что здесь есть мечеть, развалины древних укреплений и слипшиеся, как соты, в одну сплошную массу глинобитные дома. Жизнь поселку дает рыжая река Дра. Роща финиковых пальм широким массивом обступает берега.
Осенью из-под резных крыльев листвы пальм свисают пудовые грозди янтарных фиников. Аккуратно развешанные в помещении под потолком грозди сохраняются годами, плоды всегда остаются сладкими и душистыми. До сих пор у жителей пустынных районов финики иногда заменяют деньги. Ими расплачиваются, например, за привозимый из Тропической Африки маис, ячмень. Существует даже определенный весовой курс фиников; в зависимости от спроса и предложения он колеблется так же, как курс валюты на международных биржах.
— Скажи, Абу Бекр, кто владеет пальмовой рощей?
Мы пообедали в плохонькой харчевне, обошли поселок и теперь от нечего делать сидим в тени деревьев на берегу ленивой реки. Время послеполуденное. Все попрятались от зноя, на улицах ни души, даже детворы не слышно. Так будет часов до четырех, пока солнце не передвинется на Запад.
Похоже, старик не понял моего вопроса. Я поясняю: здесь много тысяч прекрасных пальм, а жителей мало, и по всему видно, что они бедны. Кто же владелец финиковых богатств?
Кочевники сахарских районов Марокко
Абу Бекр, прежде чем ответить, снимает с плеча ремень с кожаной сумкой, похожий на полевую военную сумку. Такая сума есть у каждого взрослого жителя южных марокканских районов. Не иметь универсальной сумы считается несолидным, даже неприличным. Чего только нет в таком саквояже! Кусок сахара, нитки с иглой, пробка, гвоздь, щепоть табака, спички все, что угодно, кроме денег. Деньги хранят в более надежном месте — за пазухой, ближе к телу.
Положив пухлую сумку возле себя, старик повел рассказ о финиках…
Роща финиковых пальм, как и источник воды, имеет много хозяев. Она принадлежит и кочевым племенам, бродящим по бескрайней пустыне, и оседлым жителям оазиса, и крестьянам окрестных деревень. Часто кочевники за неимением времени для ухода за пальмами сдают их в аренду местным земледельцам или батракам. В некоторых племенах поступают иначе: мужчины, забрав скот, кочуют в поисках пастбищ, а женщины и дети остаются в оазисе, ухаживают за пальмами. О, это дерево требует к себе много внимания, оно капризно, как годовалая верблюдица! В народе о пальме говорят: королева пустыни, она всегда держит голову в огне, а ноги в воде. Жар сахарского солнца и прохладная влажная почва — вот два обязательных условия, при которых финиковое дерево награждает человека золотыми плодами.
Но это еще не все! Если в период цветения пальму оставить на волю ветра, то осенью вместо фиников в кроне будет звенеть только ветер. Испокон веков служители пальм вручную переносят пыльцу с мужских цветов на женские. Крестьянин по стволу забирается на тридцати-сорокаметровую высоту, где, как люстры, полыхают гирлянды оранжевых цветов, набирает букет, затем лезет с ним на другое дерево, чтобы стряхнуть там желтую пудру пыльцы. Но прежде чем подняться на дерево, которое дает плоды, возле него на землю кладут верблюжью берцовую кость или череп. Таков традиционный ритуал: амулеты принесут удачу, пальма даст обильный урожай, и злые духи не посмеют к ней прикоснуться. Известен случай, когда один ксари, то есть житель ксара, не совершил обряда, и молния ударила в его пальму и погубила ее.
В жаркий период деревья, как и люди, испытывают сильную жажду, и долг тех, кто позаботился о них весной, напоить их летом. Наступает осень, и кочевники стекаются к оазисам на сбор урожая фиников. В марокканских оазисах Загора, Эрфуд и Рисани сотни тысяч великолепных пальм, они кормят миллионы людей южного края страны и пришлых кочевников. Но ни одно дерево не огорожено, не помечено каким-то знаком. Плантации разрослись сплошными лесными массивами, без межей и без изгородей. Как же крестьяне различают, где свое, где чужое? Нельзя этого объяснить. За свой век Абу Бекр не помнит случая, чтобы кто-то ошибся или возникла тяжба. Ведь даже в очень большом стаде всегда узнаешь своего верблюда. Даже темной ночью не ошибаешься дверью своего дома… Не так ли?
Хороших людей на свете больше, чем скверных. Но из ста честных всегда найдется нечистый на руку, недобрый в помыслах. Как избежать, чтобы твою пальму не обобрали? На это есть закон пустыни и оазиса: сбор урожая фиников начинается одновременно всеми сразу, в один день. Никто не имеет права под страхом суда сорвать горсть плодов даже на своем собственном дереве до начала всеобщего сбора. День урожая заранее назначается властями или вождями племен. Без телеграфа весть о дате быстро распространяется по стране, доходит в отдаленные кочевья. В день урожая владельцы плантаций, арендаторы, батраки со своими домочадцами приступают к срезу тяжелых золотых жгутов, затем пируют целых три дня, а то и дольше. С хорошей пальмы снимают до ста килограммов плодов.
В те страшные дни, когда раскаленный воздух подобен крутому кипятку, пальмовая роща застилает землю нежной тенью. Все живое забирается в эту пелену тени, спасается ею. Из пальмовых листьев плетут упругие, как пружины, корзины и циновки, а из волокна делают веревки и канаты. Древесина отстоявших свой век стволов идет на строительство жилищ.
О стройной пальме сложены стихи и песни. В пустынном, обездоленном краю это чудесное дерево дает человеку жизнь. Что бы стал делать кочевник без пальмы? Абу Бекр качает головой — такого не может быть…
В дверь моего гостиничного номера кто-то осторожно, как бы извиняясь стучит. Похоже, постучавший понимал, что в четыре часа утра беспокоить неудобно Приоткрыв дверь, я увидел алые шаровары дежурного по отелю.
— Вас хочет видеть один человек. Он ждет в фойе.
Абу Бекр пришел проститься.
— Куда же ты в такую рань? полюбопытствовал я.
— Километрах в пятнадцати отсюда базарный день — торг верблюдов. Мне нужно спешить, чтобы подыскать крепкого верблюжонка.
— Постой, Абу Бекр! Поедем вместе, — я позвенел ключами от автомашины.
— О нет! На моторе в то место не проедешь. Скалы. Дюны. Дороги нет. Туда можно только пешком или на верблюде.
И тогда я решил отправиться со стариком в пустыню пешком. Из багажника машины я достал прихваченную в поездку джеллабу. Плотная хлопчатобумажная ткань защищает тело от солнца и греет в холодную в здешних местах ночь.
Пройдя спящим поселком, миновали пальмовую рощу. Абу Бекр безошибочно вышел на едва заметную тропу, и мы начали свой нелегкий переход по пустыне. Восточный край лилового, как слива, неба стал линять, появились сиреневые и розовые тона. В пути я выспрашивал о миражах, смерчах, скорпионах. Постепенно мы подошли к теме о верблюдах.