К счастью, вдали возникло быстро двигавшееся облако красной пыли. «Грузовик! — .вздохнули мы с облегчением. — Скоро он будет здесь». И действительно, не прошло и «пяти минут, как вокруг нашей машины оказалась целая толпа бурно обсуждавших случившееся молодых парней, а шофер возился в моторе.

— Все в порядке, можете ехать, — бросил он через плечо, опуская капот.

Мы попытались ему заплатить, — безуспешно. Правила дорожной взаимопомощи — закон для гвинейских шоферов. И вот, помахав нам рукой на прощание из окна кабины, он уже исчез в красной пелене. Мы даже не успели спросить его имени.

Снова дорога. Окрыленные починкой нашего автомобиля, мы ехали, обмениваясь шутками, забыв про голод и жажду. Но при виде небольшой деревушки метрах в двухстах от шоссе мы сразу же вспомнили, что в последний раз ели восемнадцать часов назад. Остановив машину чуть не доезжая деревни, Мамаду отправился на разведку. Я остался за сторожа.

Ждать пришлось недолго. Через несколько минут я услышал голос звавшего меня Мамаду и, забыв о машине, побежал к нему. Он стоял у затянутого разросшейся тыквой забора, разговаривая с пожилой женщиной, из-за спины которой выглядывала курчавая головка ребенка.

— Здесь нас напоят и накормят, — весело говорил мой друг. — Подожди минутку.

Женщина еще о чем-то спросила Мамаду и повернулась к хижине. Мужчин видно не было — наверное, ушли в лес на охоту. Из-за дома доносились мерные глухие удары, — в деревянной ступе кто-то молол зерно. Вдруг из хижины выбежал мальчишка с двумя тыквенными половинками в руках. Они были наполнены простоквашей, которую мы с наслаждением глотками выпили.

Мамаду договорился с хозяйкой дома и о нашем отдыхе. По его просьбе она положила в тени пару циновок. Сон сморил нас сразу.

Проснулись мы хорошо отдохнувшими. Судя по тому, что солнце стояло в зените, было около полудня. Во дворе царила полная тишина, даже вечно беспокойные местные куры укрылись где-то от полуденного зноя. Видимо услышав наши голоса, из дома вышла хозяйка. Поговорив с Мамаду, она исчезла в темном проеме двери, а когда появилась снова, в ее руках был поднос с рисом, политым красным соусом. Он этого соуса невыносимо жгло рот и горло, и каждый комок проглоченного риса приходилось запивать. Хозяйка молча стояла в стороне, поглядывая, как мы едим. В ответ на благодарность она только кивнула головой и ушла в дом.

Когда мы выехали из деревушки на дорогу, я никак не мог избавиться от впечатления, что уже бывал в этих местах. Мне казались знакомыми эти конические хижины за покосившимися заборами, дынные деревца с кронами словно из больших зеленых перьев, громадная зеленая масса хлопкового дерева в глубине деревни. И тут мне припомнилась одна интереснейшая книга, написанная больше ста лет назад французом Рене Кайе. Конечно, я просто находился под впечатлением его путевых заметок.

О Рене Кайе мало кто у нас слышал, хотя его имя может быть отнесено к числу самых смелых, упорных и самоотверженных исследователей Африки. Говоря о нем, трудно избежать громких слов. Еще юношей он решил посвятить свою жизнь исследованиям Африки. У него не было собственных средств, он не смог добиться поддержки от правительства и тем не менее от своей мечты не отказался. Много месяцев Кайе проводит среди мавров в тяжелейших условиях, чтобы лучше усвоить все обряды ислама. Великолепно изучив арабский язык, он высаживается в начале 1826 года на гвинейском побережье, выдает себя за араба, возвращающегося из рабства на родину в Мекку, и вместе с купеческими караванами добирается до Томбукту на реке Нигер. До него из европейских путешественников в Томбукту побывал лишь один англичанин — майор Гордон Лейнг, убитый кочевниками и не оставивший описания своих открытий. Кайе был удачливее. Из Томбукту он через Сахару попадает в Марокко, откуда возвращается во Францию. Его книга об этом путешествии вышла в 1830 году.

Африке везло на одаренных литературным талантом исследователей. Англичане Мунго Парк, Клаппертон, Ричард Лендер, немец Барт — великолепные рассказчики. Выдающимся литературным даром обладал и путешественник Ричард Бертон. Их книги поныне служат необходимым подспорьем для каждого, кто интересуется этнографией, историей, культурой африканских народов. Но даже в сравнении с этими именами у записок Кайе есть одно значительное преимущество: все эти путешественники наблюдали африканское общество со стороны, многое от них скрывалось как от врагов-чужеземцев, тогда как Рене Кайе увидел Африку изнутри, в том же ракурсе, что видели ее сами африканцы. От него не было тайн, он был одним из своих.

В Гвинее началось путешествие молодого француза, где-то неподалеку от нас пролегал — путь каравана, с которым он шел от побережья до Канкана. Очень точно, очень добросовестно Кайе описал все, что видел, — и ремесла, и торговлю, и характер жилищ различных народов, и их сельскохозяйственные орудия, и действующие среди африканцев тайные общества. От его внимательного взгляда мало что ускользало, и в чуть суховатой, сдержанной манере он излагал свои наблюдения страница за страницей, глава за главой. Наконец, он добрался до Томбукту и был глубоко разочарован обликом этого серого, построенного из необожженных кирпичей города на южной границе Сахары. Когда-то великий город давно утратил былой блеск столицы учености и торговли.

Сейчас на пути в Канкан, где сто сорок лет назад побывал и Кайе, я изумлялся, как в общем-то поверхностны происшедшие в этих краях перемены. Конечно, нельзя преувеличивать. Там, где молодой француз видел скованных цепями рабов, всевластие вождей и военных шаек, где не было школ и полуграмотные марабуты — толкователи Корана — были самыми образованными людьми в округе, сегодня проезжают груженные товарами автомашины, существуют диспансеры и школы, в редкой деревне нет умеющих читать и писать. В этих местах появилась своя интеллигенция, развилась торговля, люди приобщаются к политической жизни, слушают радио. Некоторые — бывшие солдаты, вернувшиеся с городских заработков крестьяне — даже смотрели кинофильмы, летали на самолетах, ездили по железной дороге. Наконец, повсеместно существуют ячейки Демократической партии Гвинеи — эти каналы информации о жизни всей страны, всего мира.

Что почти не изменилось, так это крестьянский быт.

В книге Кайе есть детальнейшее описание гончарного ремесла, которым у фульбе, как и в его времена, продолжают заниматься женщины. Он пишет: «Женщины изготовляют для домашних нужд глиняные горшки. Для этого они применяют серую глину, которую находят на берегах ручьев. Ее растирают, очищают от всех примесей, и когда она достигает требуемой чистоты, то легко обрабатывается. Придав ей нужную форму, женщины полируют горшки руками. После того как сосуды закопчены, их ставят в тень, чтобы они просыхали медленно; от солнечного жара они могут растрескаться. Наполовину просохшие, они снова полируются, на этот раз специально изготовленными кусками дерева. Таким образом они приобретают блеск и снова ставятся на просушку. Прежде чем они совсем затвердеют, их выставляют на солнце, когда оно не слишком горячо, и так держат восемь-десять дней. Затем горшки ставятся один на другой между двумя рядами просяной соломы, которая поджигается для обжига. Получаемые таким путем горшки глазурованы и имеют сероватую окраску. Обычно они круглые, с небольшой полоской вверху и без ручки».

Разрезанные пополам тыквы — калебасы — издавна служат посудой по всей Западной Африке

Это описание целиком соответствует тому, что можно увидеть сегодня. Прошедшие полтора века ничего не изменили в гончарном деле.

Конечно, гончарство — дело второстепенное. Но тот же застой заметен и в земледелии, где крестьянин продолжает обходиться деревянной мотыгой, где лишь редкие счастливчики в последние годы начали приобретать плуги, бороны, тягловый скот. Почти незаметны изменения и в семейном укладе крестьянства: старики остаются хозяевами земли, распорядителями труда всех младших по возрасту, от них зависит, когда женится юноша, когда и за кого выходит замуж девушка.

Тысячи традиций, обычаев, неписаных законов опутывают деревню, и сдвинуть ее с проторенного пути — колоссальная задача, которая может быть по плечу только сильной и действенной организации. Мысли об этом невольно приходили в голову при виде деревушек вроде той, где нас накормила и напоила гостеприимная хозяйка. Я вспомнил, что мне рассказывали в Конакри о мерах, принимаемых Демократической партией Гвинеи в отношении крестьянства. Руководство партии стремится использовать энергию всех тех, кто недоволен нынешней бедностью, нынешним застоем в деревне, — энергию молодежи, женщин, — бывших фронтовиков, сельской интеллигенции. В период, когда партия боролась за независимость, эта ставка позволила добиться победы. Есть признаки, что расчет на динамичные силы среди самого крестьянства оправдается и сегодня, в борьбе за экономическую независимость.

Усталые до последней степени, приехали мы в Канкан. Мамаду довез меня до мрачного здания, где во время командировок в город останавливаются приезжие чиновники, и поехал «в дом отца. Я же, как только добрался до отведенной мне комнаты, буквально свалился в кровать.

Когда на другой день я наконец вышел в город, солнце поднялось довольно высоко и жара уже начиналась. Воздух в Канкане совсем иной, чем в Конакри, здесь он сух, обжигающ. Небо в этих местах голубое только утром да вечером, днем же в солнечном сиянии выглядит белесым. Красноватой, кажущейся уже несмываемой «пылью покрыта придорожная трава, листва на деревьях. Но дышится в Канкане, несмотря на зной, много легче, чем в Конакри.