Теперь настала ее очередь хмуро посмотреть на меня.

— Ты никогда не была в «Закусочной у Пенни»?

Джорджи покачала головой.

— Тебе нравятся куриные наггетсы? А молочные коктейли?

Ее глаза загорелись, вызывая у меня улыбку.

— Приму это за положительный ответ. — Я протянула ей руку. — «У Пенни» —лучшее место в городе, где можно заказать куриные наггетсы и молочные коктейли.

Пока я ела знаменитый, восхитительный чизбургер от Пенни, Джорджи обмакнула наггетс в кетчуп и оглядела закусочную, рассматривая других посетителей. Нам повезло заполучить столик, поскольку с весны по лето в город съезжались туристы. Но я знала Джеральдину — главную официантку в «Закусочная у Пенни», и она нашла нам небольшой столик в глубине зала.

Заметив, что взгляд Джорджи остановился на чем-то конкретном, я проследила за ним и напряглась. Мама и ее дочь (примерно одного возраста с Джорджи) сидели в кабинке, на противоположной стороне устроились два мальчика постарше. Мать и дочь склонили головы друг к другу и над чем-то хихикали.

В груди заныло при виде уязвимости, показавшейся на лице Джорджи.

Она была слишком юной, чтобы испытывать такие ужасные эмоции.

Боже, как же хотелось придушить ее мать.

— Ты в порядке, дорогая?

Ее губки дрожали, когда она отвечала:

— Дженна Грин сказала, что мамочки не уходят, как ушла моя. Дженна сказала, что я, наверное, очень не нравилась мамочке, раз она уехала в Парииз.

Ох ты ж, это удар под дых.

Дженна Грин та еще паршивка. Я наклонилась над столом.

— Это не правда, милая.

— Но мамочка уехала.

— Из-за работы. Очень важной работы. — Я не знала правда ли это, но если честно, не считала, что существовала более важная работа, чем быть матерью. Насколько я понимала, это сделка, которую вы заключали с Вселенной, как только у вас рождался ребенок.

— Дженна Грин сказала, что ее мамочка сказала, что быть мамой и есть важная работа и что моя мамочка не любила меня, потому что решила, что Парииз важнее, чем я. — На глаза Джорджи набежали слезы и она того и гляди собиралась разреветься.

Мать Дженны Грин попала в мой черный список.

Я быстро помахала Джеральдин.

— Отлучимся в туалет, мы не уходим.

— Конечно, Эм. Я пригляжу за вещами.

— Спасибо. — Я встала и подхватила Джорджи, прежде чем она успела запротестовать. Она была тяжелее, чем выглядела, поэтому пришлось переложить ее на бедро. Я испытала благодарность за то, что она обвила мою шею руками и позволила отвести ее в уборную. Закрыв за собой дверь, я аккуратно опустила Джорджи на ноги. Заметив пролившиеся слезы, я присела на ее уровне и крепко обняла.  Она обхватила меня ручками. Чувствуя, как она дрожит и, слыша ее тихие всхлипы, я сдерживала собственные слезы. Этот ангелочек стремительно очаровал меня.

Через некоторое время, я отстранила Джорджи, порылась в сумочке в поисках платка и вытерла ее щеки.

— Дорогая, мама любит тебя, — сказала я ей, уверенная, что это должно было быть правдой. — Ей просто было необходимо поступить так и она знает, как сильно ты любишь папу, поэтому решила, что будет здорово, если ты проведешь с ним больше времени. — Не следовало врать пятилетнему ребенку. Я знала. Но я не могла позволить ей считать, что ее мама не любила ее. — И твой папа так рад, что ты с ним.

К моему удивлению, она также не выглядела уверенной в этом.

Несмотря на противоречивое отношение к Фостеру, я не сомневалась, что он любил своего ребенка.

Но, тем не менее, казалось, что из-за отказа ее матери от опеки, Джорджи преисполнилась неуверенностью, которую не должен испытывать ни один ребенок.

Настало время поговорить с Фостером. 

Вернувшись за наш столик после разговора в уборной, Джорджи потеряла аппетит, поэтому мы отправились домой. Вскоре прибыл Фостер. Оставив Джорджи в гостиной (которую дизайнеры очевидно преобразили за ночь) смотреть мультики, я, попросив о разговоре наедине, последовала за Фостером в его кабинет.

Когда я закрыла за нами двойные двери, Фостер прислонился к массивному антикварному столу и скрестил руки на груди. В последние дни он не брился, его волосы выглядели так, словно он взъерошил их, а в глазах читалась усталость, из-за которой он казался старше своих двадцати пяти лет.

Двадцать пять.

Когда я была в этом возрасте, ему было всего четырнадцать.

Я содрогнулась.

Не думай об этом.

— Что такое? Джи в порядке?

Я рассказала ему об инциденте в закусочной.

Повернувшись к книжной полке, Фостер выругался. Когда он стиснул зубы, на его подбородке дрогнули мускулы.

— Извини, если я сказала ей что-то не то.

— Что еще ты могла сказать, — ответил он хриплым от волнения голосом.

Я вздохнула.

— Я говорю тебе об этом, потому что очевидно, что ты должен об этом знать, но также еще и потому, что у меня сложилось четкое впечатление — Джорджи не уверена, что ты рад тому, что она живет с тобой.

Не веря своим ушам, он уставился на меня.

— Что?

— Ей пять, она невероятно умна и восприимчива для своего возраста. Не имеет значения, что мы говорим, она по праву чувствует себя брошенной мамой. Из-за этого она стала неуверенной. Тебе придется выложиться на полную катушку, чтобы заставить ее почувствовать себя желанной.

Фостер продолжал сердито смотреть.

Поэтому я пододвинулась поближе.

— Я знаю, что ты работаешь в городе и стараешься как можно быстрее добраться до дома. Понимаю, что ты, скорее всего, будешь работать по ночам. Но вот мой совет — Джорджи нужна стабильность. Ей нужно, чтобы ты проводил с ней вечера, пока она бодрствует и также ты нужен ей по выходным. Не занятой...и без... — Я неопределенно помахала рукой, вспоминая великолепную рыжеволосую девушку, с которой он был на вечеринке, — непостоянных женщин.

— Закончила?

От его тона у меня напряглась спина.

Фостер оттолкнулся от стола и направился ко мне. Я заставила себя стоять на месте.

— Кем ты себя возомнила, пытаясь научить меня быть отцом для моей дочери?

— Я не пытаюсь учить тебя. Это был совет.

— И намек на то, что я не просто отец, который не обращает внимания на ребенка, но и приводит домой незнакомок.

Окей, возможно эта часть вышла немного осуждающей.

— Я только...

— Может тебе не следует совать нос, куда не просят? — Он остановился так близко, что мы почти соприкасались. — Мой ребенок — моя забота.

Бросив на него сердитый взгляд, я ответила:

 — Ты попросил присмотреть за ней. Это то, как я за ней приглядываю. Держать ее в объятиях пока она рыдала из-за того, что мать бросила ее, было душераздирающе. — При воспоминании об этом глаза наполнились слезами. — Я лишь пытаюсь помочь.

По мере того, как Фостер изучал меня, он казался все более ошеломленным. Затем к моему удивлению, выражение его лица смягчилось, взгляд темных глаз потеплел. И внезапно он стал невыносимо хорош собой.

 — Хорошо, — сказал он нежно. — Тогда я приму твой осуждающий совет от чистого сердца и прощу тебя.

Я скорчила рожицу.

— Теперь я могу умереть со спокойной душой.

Он наклонился ко мне.

— Ты такая заноза в заднице.

— То же могу сказать и о тебе. — Я сложила руки на груди. — Все, что я говорю, ты воспринимаешь неправильно и предполагаешь худшее.

— То же могу сказать и о тебе, — парировал он.

Затем он опустил взгляд на мой рот, и как по щелчку между нами возникло электрическое напряжение.

Чувствуя реакцию тела, желавшего слиться с ним, я отступила.

— Ну что ж, тогда... мы могли бы объявить перемирие. С этого момента, мы оба должны исходить из того, у другого только добрые намерения.

Фостер обдумал предложение.

— Полагаю, мы могли бы попробовать.

Воздержаться от нравоучительного ответа стоило мне больших усилий.

— Отлично. Хорошо. Тогда договорились. Увидимся завтра утром.

Я повернулась к двери, когда услышала, как он пробормотал:

 — Ты плаваешь каждый вечер?

Замерев из-за его странного вопроса, я посмотрела на него через плечо. Выражение его лица было непроницаемым.

— Стараюсь. А что?

— Почему ты этим занимаешься?

— Потому что мне...нравится.

По какой-то причине ответ разочаровал его.

Я нахмурилась.

— Я начала плавать, когда умерли родители. Мы с Джейд стали опекунами Селесты и Луны. Мун только уехала в колледж. Джейд получала степень преподавателя, почти закончила к тому моменту...поэтому я бросила обучение чтобы присматривать за девочками. — В груди все еще вспыхивала боль при мысли о том, как все могло сложиться. — Я тоже хотела стать учителем. Но девочки были важнее. Потеря мамы с папой, взгромождение на себя родительских обязанностей в двадцать один...если не вдаваться в подробности, я какое-то время плохо спала по ночам.

Выражение его лица преисполнилось пониманием и чем-то гораздо более опасным.

Чуткостью.

— Поэтому ты плавала до выматывающего состояния.

Я кивнула, с трудом выравнивая дыхание.

— Да. Потом это стало привычкой.

— Извини.

— За что?

— За то, что сказал на вечеринке. И за несправедливые комментарии, которые говорил после.

Приятно удивленная, я улыбнулась ему. По-настоящему.

Внезапно, он оцепенел, как будто я пнула его ногой в живот, затем несколько раз моргнул.

— Спасибо, — сказала я. — В свою очередь, прошу прощения за то, что оскорбила тебя в ответ. Давай вести себя лучше.

Фостер тяжело сглотнул и кивнул.

Между нами повисло неловкое, напряженное молчание, я восприняла его как сигнал, что пора уходить.