Во 2-й казанской тюрьме Тада бросили в дроби – так назывались хаты (камеры) с дробями 2/1, 2/2, 2/3, 2/4. Сердце слегка ушло вниз, когда хата 2/3 распростерла свои арестантские объятия. Кубатура 1,5 х 3, туалет устроен так, что с нижней шконки видно, какого цвета у тебя геморрой, опять-таки амбре (запах). То, что называется окном, забито и приварено крест-накрест сантиметровыми полосками железа и только две дырки, величиной с ноготь, излучали свет и движение воздуха. В дверях хаты окошко на запоре, через которое арестанту дают пищу, колют уколы! в зад и руку, подают грязную тряпку для мытья полов и иной раз задают вопросы. А на дверях хаты пять внутренних и висячих запоров. «Не дай Бог, пожар, – много раз проигрывал ситуации Тад, – ведь никто не придет и не побеспокоится или сгоришь или задохнешься. Да и по МВД есть указания не спасать зэков, да и подследственных тоже. О ведомство всегда было гуманным. Так вот, где придется существовать, надолго ли придется здесь задержаться?» – окидывая хату взглядом, думал про себя Тад.

Вообще при любых передвижениях по тюрьмам Тадеуш старался не думать ни о доме, ни о родных гнал от себя мысли, специально создавая внутри себя пустоту, иначе сердце заходилось от боли и злобы. «За что? – спрашивал он себя иной раз. – Как много в мире зла, как приятно издеваться над человеком сильным и известным». Оставалось только терпеть, ждать и… тренироваться. Тад знал: надо быть готовым всегда, в любых условиях.

На встречу с нижней шконки, поднялся человек с крупной головой и широкими сильными плечами. Развитые надбровные дуги и глубоко посаженные глаза говорили о жестком характере. Геннадий Грибаков – представился он, а глаза пристально и с тревогой следили за Тадом – Какой масти арестанта привела судьба в хату?» Тад бросил пожитки на шконку и с интересом взирал на этого, почти седого мужика. Да ты не волнуйся, я из мира спорта» – ответил Тад и увидел, как обмякло тело, и, как схлынула напряженность с лица зека, а в глазок наблюдали, как произойдет знакомство, как снюхаются эти два непростых человека. Но в хате было все спокойно. С Тадом были кое-какие продукты, разобрали шмотки, заварганили чаек, и потекла беседа, Геннадий был местный, уже осужденный, и ждал этапа. Человек с кошмарно тяжелым прошлым, бывший мастер спорта по вольной борьбе, был специально по заданию Министерства Внутренних дел Татарин упрятан по грязной статье. Он знал всех и вся в своем родном городе, многие лидеры группировок родились и поднимались при нем. Это была его вторая ходка (судимость) и в МВД знали, что этот человек может повернуть молодняк в любую сторону и боялись его, желая как можно скорее убрать и опорочить его. Вот с этим человеком Тад и провел пять месяцев в одной хате.

Буквально часа через два или три после появления Тада в камере открылась кормушка и дубак (охранник), не показывая своего лица, тихо произнес:

«Касьянов, это тебе», – быстро протиснул подарок- передачу и добавил: «сам знаешь, от кого!» В передаче были чай, шоколад, колбаса, сахар, сало и малява (записка). «Батя, делюсь, чем Аллах послал, не обессудь, что мало, это пока. Кого-то из твоих, вот-вот, привезут сюда тоже. Скоро постараюсь повидать тебя, Ф.» «Смотри-ка, а тебя знают, – констатировал удивленный Геннадий, – кто этот Ф.?» Тад несколько часов рассказывал Геннадию, кто он и чем занимался в жизни, и кто такой Феликс.

Затем были дни, когда зам. начальника тюрьмы майор Мезяев, нормальный мужик, позволял Таду и Феликсу встречаться в прогулочном дворике, поболтать и потренироваться. Наступили первые дни сентября 1992 г., но на допрос Тада никто не вызывал, а у Геннадия начались гонки (переживания) и он очень страдал5 так как дома осталась молодая жена и трудная дочка, которую Гена любил без памяти. Таду приходилось уговорами 14 массажем снимать его стрессовое состояние. За это время вышло несколько статей журналистки Ольги Белан в еженедельнике «Собеседник» о беспределе, творящемся в МВД Татарстана. Министерство было раздражено как это так, центральные газеты защищают преступника, и разразилось рядом ответных материалов по «делу Касьянова»10 ноября 1992 года по телевидению Татарстана показали тренировку по рукопашному бою, которую проводил Касьянов, с комментариями: «вот, мол, главный мафиозо, смотрите, чему учит». Вышли статьи Матвеева «Жертва на краю могилы» и Галимова «Стой, стрелять буду», в которой геройский опер Ануфриев захватывал Касьянова. Коллекция оружия, собранная за двадцать пять лет Касьяновьгм, значилась как орудия убийства. Но эти «уважаемые» люди – Матвеев и Галимов – очевидно не знали, что ту самую коллекцию показывали в свое время Андропову, уверяя, что, мол, есть у нас специалисты, могущие готовить наши спецподразделения и армию. Не обмолвились они и о том, что шестьдесят единиц совершенно невосполнимых экспонатов просто Их тривиально украли слонявшиеся по квартире во время обыска офицеры МВД РТ и от всего отперлись, мол, ничего и не было, и мы ничего не брали. Вот оно, комсомольское воспитание и закалка «мое – это мое, и твое – мое».

Вообще со стороны МВД Татарии было много провокаций и по части съемок скрытой камерой и по части засыла в хату провокаторов. Камеру 2/3 обложили и сбоку и сверху комитетскими и ментовскими стукачами. Но Гена превосходно разбирался во всейэтой тюремной азбуке, и они с Талом еще и еще раз доказывали ментам, что усилия их подсадных бесполезны, постоянно «выкупая» (обнаруживая и проявляя) провокаторов. Учеников и сочувствующих у Тада было море. Дубаки (охрана) помогали, как могли, пронося и еду, и малявы. Тут же связали Тада с Рамилем, которого тоже перевели сюда же и наладили дорогу (для писем). Рамиля же администрация всегда старалась посадить с самым тяжелым контингентом: то с убийцей девяти человек Шпагоновым. то с сумасшедшим убийцей, то с чеченом-убийцей, и делали это с подлой улыбкой, прекрасно зная, что нарушают внутренний распорядок и инструкцию. Но уж больно силен дух рукопашного боя, и когда убивцы видели, что делал Рамиль на тренировках в хате, то забивались по углам и молчали, правда седина скоро заблестела в волосах этого 24-летнего парня.

Допросы следака из Главной военной прокуратуры начались в начале ноября, и на каждом допросе следователь по особо важным делам полковник Александр Мельников убеждал и угрожал ученикам Тада, которые проходили по делу: «Валите все на Касьянова, он вывернется, а вас посадят». Последним он вызвал на допрос Тадеуша. Небольшого роста, худощавый с усиками-мерзавчиками нал верхней губой, с подбритыми височками, с огромным алюминиевым болтом (перстнем) на пальце, морскими брюками-клеш и маленькой, 39 размера, ножкой на каблучке, в советской ковбойской шляпке из провинциального магазина, с громадным желанием заработать дивиденды и выдвинуться на этом деле, получить квартиру в Москве Мельников и предстал перед Тадом. Этакое голубое чудо из Главной военной прокуратуры

Тадочень быстро понял, кто перед ним – опереточный персонаж и не более, но облеченный большими полномочиями Мельников, сразу же запретил свидания с семьей и не допустил изменения меры пресечения, т. е. подписку о невыезде. Опять два безрезультатных допроса с очной ставкой с Беляковым, и Тадеуш отказался давать показания, заявив, что то, что у него спрашивает Мельников, уже было, и что он, Касьянов, ни в чем не виноват, добавив, что хотите вы или не хотите, но наши фамилии так и будут стоять до конца дней наших вместе. Мельников посчитал, что это угроза и написал докладную начальству Особенно Тада возмущало, что все это происходит как бы на вражеской территории ведь если бы это было в Москве, можно было бы привлечь общественное внимание к процессу, а тут, в Татарии, ну никого на твоей стороне, и в то же время, как сказал опер, капитан В.Н. Горшунов: «Вашим делом никто не занимается, Вас не разрабатывают» Все просьбы и жалобы, написанные Тадом и его казанским адвокатом Людмилой Митрофановной Дмитриевской, возвращались к тому же Мельникову. Людмила Митрофановна посоветовала Таду подать прошение о переводе в Москву, может быть, там будет что-то по-новому.