— А где же ваши нянечки?

— Разбежались.

— А как же вы намереваетесь двигаться дальше?

— Как бог даст.

— Гм…

Не до приюта Землячке, решительно не до него!

— А ко мне зачем пришли?

— Как женщина к женщине. Услыхала на станции, что солдатами здесь командует женщина, и решила, что вы поймете меня. Говорят, вы в Красной Армии такая же авторитетная, как у Махно атаманша Маруся…

— Помолчите!

Только этого не хватало, чтоб ее сравнивали с какой-то бандиткой!

Кранц видел, Землячка сердится, и решил прийти ей на помощь.

— Разрешите мне?

— Что?

— Я отведу детей.

— Куда?

— Куда-нибудь.

Землячка уставилась на Кранца.

— Вы весь в этом ответе, Кранц. Куда-нибудь и как-нибудь. Дайте мне подумать. Это же дети, их нельзя как-нибудь…

Но времени на долгие раздумья не было.

— Саша! — позвала Землячка Якимова. — Пересчитай детей, и пусть в канцелярии выпишут мандат на имя Якимова и Кранца. Вы их будете сопровождать.

Кранц резко повернулся к Землячке.

— Товарищ начальник политотдела…

Но Землячка его не слушала.

— Якимова и Кранца, — повторила она. — И быстро возвращайся сюда…

Якимов исчез, он выполнял приказы без лишних слов.

— Но я не могу, — взмолился Кранц. — Я подчиняюсь штабу…

— Не тревожьтесь. Я позвоню в штаб, сообщу, что выполняете поручение политотдела. Поедете с детьми до первого большого города и постараетесь их устроить. Хоть до Тамбова, хоть до Рязани, а нет, так и до самой Москвы. И помните: за детей вы отвечаете головой.

Кранц то бледнел, то краснел, ехать с детьми для него нож острый, но и Землячке перечить не решался.

Он все-таки рискнул:

— Я не поеду…

— Тогда прямым ходом отправляйтесь в трибунал!

Саша Якимов стоял уже перед Землячкой, подал на подпись мандат.

— Сколько детей?

— Двадцать семь.

Она подписала, поднялась.

— Соберись, Саша, догонишь нас на улице. Товарищ Пузырева, пошли.

Не глядя на Кранца, вышла с Пузыревой на улицу, и тот после минутного колебания уныло потащился за ними.

Хор уже распался, дети сидели на травке, росшей по обочине дороги, играли в пятнашки, а самые маленькие пристраивались спать в канаве.

— Дети! — воскликнула Землячка и запнулась; она не знала, что им сказать, как с ними разговаривать, вот когда она почувствовала свою полную беспомощность. — Товарищ Пузырева… Организуйте их как-нибудь, не ночевать же им здесь.

Толстая женщина в солдатской шинели снова выступила на авансцену.

— Паршивцы! — крикнула Пузырева, сменив контральто на визгливый дискант. — Жрать хотите?

Дети тотчас окружили Пузыреву, точно стая воробьев слетелась на горсть зерна.

— Симочка! — позвала Пузырева.

Подошла девочка с клеенчатой сумкой, и Пузырева принялась доставать из этой сумки какие-то бурые оладьи и оделять ими детей.

Отношения между директоршей и ее воспитанниками были самые добросердечные.

— А теперь слушайте меня! — крикнула опять Пузырева, опустошив сумку и указывая на Землячку. — Сейчас мы отправимся с этой тетей на станцию, тетя отведет нам комнату, и вы ляжете спать…

Ребятишки взялись за руки и попарно зашагали к станции.

На станции заканчивалась погрузка зерна.

Землячка подозвала командира батальона и велела ему привести начальника станции.

— Отцепите один пустой вагон, — приказала она. — Погрузите детей и с ближайшим поездом отправьте на север, их будут сопровождать два политработника. Не оставлять же детей в районе предстоящих боев.

Ни начальник станции, ни комбат не спорили.

Казалось, Пузырева побагровела еще больше.

— Товарищ генерал! — воскликнула она, схватив за руку Землячку и снова переходя на контральто. — Теперь я вижу разницу… — она не сказала, между кем или чем. — Вы поняли меня! Как женщина женщину.

И опасаясь, как бы кто не раздумал или не отменил приказа, она быстро повела ребят к поезду.

— А вы подождите, — задержала Землячка Якимова и Кранца. — Слушай меня внимательно, Саша. Постарайтесь в Тамбове или в Рязани устроить детей — не сбыть с рук, а устроить, для того вы и политработники, понятно? А Кранца я обязываю обеспечивать детей в дороге питанием, это вполне в его силах. Ты, Саша, едешь за старшего, и если этот… — Она даже не посмотрела на Кранца. — Если этот вздумает улизнуть или поведет себя недостойно, сдай его в ближайшую комендатуру как дезертира. А чтобы ты мог выполнить приказ, я даю тебе… — Она сняла с ремня кобуру с браунингом и подала Якимову. — Вернешься — отдашь, а не встретимся, считай это моим подарком. — Решительно повернулась и зашагала прочь. Землячка не любила ни лишних слов, ни долгих проводов.

Поселок уже спал, нигде ни огонька, лишь сонно покачивались в палисадниках высокие мальвы и доносились издалека соловьиные трели.

А ведь еще несколько дней, и Касторная станет ареной жестоких боев, деникинцы рвутся к Воронежу и Курску — у Землячки сердце зашлось с досады, что ее не будет во время этих боев в армии.

Она дошла до школы, молча прошла через канцелярию. Работники политотдела устраивались на ночевку, лишь дежурный крутил ручку полевого телефона, пытаясь с кем-то соединиться.

На столе у нее стояла нетронутая крынка с молоком, принесенная под вечер Сашей Якимовым. Налила в кружку молока, выпила. Достала из папки исписанные листки, прочла начало своего обращения в ЦК, подумала и принялась — с болью, с мукой, с тревогой — дописывать свою докладную записку.

"В Ц.К. Р.К.П. и в

Политотдел Реввоенсовета

Республики.

Неудачи в 8-й армии начались с конца апреля, этому способствовал ряд причин…

Зимние переходы, отсутствие снабжения и особенно обуви — были случаи, когда красноармейцы босыми делали переходы по льду, — непрерывные бои и заболевания сыпным тифом дали громадный процент выбывших из строя уже к концу марта. В армии из 1423 коммунистов, находившихся на партийном учете, осталось 227. Мы вопили о помощи. Выполняя боевые приказы, армия истекала кровью и из-за количественных потерь становилась небоеспособной. Фронт, обороняемый 1-й Московской рабочей дивизией, протянулся на 25 верст, а находилось на нем всего 27 бойцов.

И все же, при колоссальном напряжении сил, боевые приказы удавалось выполнять в точности.

Никакие просьбы о пополнении не помогали. Истекавшие кровью части теряли последних людей и доведены были до последней степени истощения.

Недавно 112-й полк, когда-то гордость нашей армии, самый смелый, самый боевой, отказался выполнить боевой приказ. Четверо суток шли солдаты босыми под проливным дождем — и это после шести месяцев непрерывных боев!

Но стоило сказать им несколько слов, как они снова бросились в атаку!

Из 380 человек, остававшихся в дивизии, уцелело 70, остальные были убитыми и ранеными, а всего в этом бою мы потеряли ранеными и убитыми 700 человек.

В самое последнее время нам стали посылать пополнения. Но что это были за пополнения? Сплошь дезертиры. Они немедленно, без какой-либо политической обработки, посылались в бой, потому что задерживать их не было возможности. Фронт требовал людей немедленно, и мы посылали часто совершенно негодные пополнения.

И нашим старым кадрам нужно было быть особенно крепкими, чтобы не разложиться от таких пополнений. Тяжелую атмосферу создали в особенности пополнения из разных украинских частей. Четыре полка, присланные из Украинской дивизии, были расформированы за полной негодностью, после того как они оголяли фронт. Бронепоезд «Углекоп» погиб по вине 37-го и 38-го пехотных полков Украинской дивизии. Внимание, которое уделялось маршевым ротам всю зиму, и громадная боевая и политическая подготовка их в нашем Запасном полку сошли на нет из-за той спешки, с какой приходилось бросать в бой новые пополнения.

Так обстояло дело с пополнением.

Со снабжением дело обстояло еще хуже.