Последовало короткое молчание, затем она серьёзно сказала:

- Сегодня днём я разговаривала с Иосифом. Он сказал мне, что завтра они должны уехать.

"Завтра!" - Воскликнул Элах. - Это невозможно.

- Это возможно. Мать молода и сильна. И если её ребёнку угрожает опасность, она не станет медлить.

-Опасность?

- Прокуратор Ирод намерен причинить зло этому малышу.

- Ах, перестань, моя добрая жена, мне кажется, ты преувеличиваешь. Какие у вас есть доказательства этого? Иосиф сказал, от кого пришло предупреждение?

- От одного человека, Элах… одного из избранных… из тех, кто не руководствуется голосами мира. Таковы были пророки… и таков он… хотя он и не пророчествует, но это хороший человек. Уверяю тебя, они должны покинуть нас и на некоторое время уехать подальше отсюда.

Он хотел что-то сказать, но сдержался. Придерживаясь своего мнения, он, тем не менее, не хотел противоречить ей, досаждать ей спорами или навязывать свою волю. Его чувство к ней было слишком сладостным, его успокоение - слишком полным. Он просто сказал с непривычной для него мягкостью:

"Завтра я встану пораньше, поговорю с твоим достойным Иосифом, образумлю его по-доброму, и уговорю его… вот увидишь".

Она поняла, что он уловил лишь слабый отблеск того, что для неё было ясно, как небесный свет, что, хотя он и дивился этой тайне, но мог видеть её лишь поверхностно. И всё же, счастье от их примирения наполнило её душу миром. И в мире они уснули.

И в самом деле, когда наступило утро, Элах, проснувшись первым, был полностью сосредоточен на своей цели. Он разбудил Серайю, велел ей быстро одеться и спуститься вниз вместе с ним. Она улыбнулась его настойчивому тону, но с удовольствием подыграла ему. Минуя кухню, когда служанки уже принялись за работу, они прошли боковым проходом в задние помещения. Всходило солнце, стены и крыши Вифлеема, очерченные на фоне пятнистого неба, были охвачены румянцем зари. Воздух казался прохладным и свежим, а над оливковыми рощами, раскинувшимися на склонах, уже кружили дикие голуби. Элах взял жену под руку, когда они шли через двор. Хотя она заранее знала, что они должны найти, Серайя, надеясь вопреки всему, почувствовала, как болезненно забилось её сердце, когда Элах постучал, а затем распахнул дверь конюшни.

Да, они ушли. Если не считать быка и осла, маленькая хижина была пуста. Медленно вошел трактирщик, за ним его жена, разочарованно оглядываясь по сторонам, как будто ища что-то, какой-то след его обитателей, что мог бы ещё остаться. Дом был аккуратно прибран, пол очищен от соломы и тщательно подметён, всё действительно было приведено в порядок лучше, чем раньше. В воздухе слабо витал смешанный аромат мирры и ладана, а на краю яслей, где лежал Младенец, остался кусок золота.

— Видишь, — Серайя не удержалась от упрёка, — Мария заплатила за свое жилье.

Элах густо покраснел: золото действительно десятикратно покрыло бы стоимость его лучшей комнаты. Он поднял драгоценный металл, который оказался не монетой, а куском странной формы, сохранившим, без сомнения, форму, в которой он был доставлен из шахты или из русла какой-то далекой реки. Долгое время он молча его изучал, а потом, как ни странно для человека, обычно столь жадного, передал его жене.

«Возьми… это твое».

Серайя взяла кусок. Она тоже с удивлением отметила его необычные очертания. Он имел грубую форму креста.

- А теперь, - Элах взял себя в руки, - мне предстоит многое сделать. Я молю тебя, оставь меня, пока я не управлюсь с делами. С высоко поднятой головой он повернулся и пошёл впереди неё к трактиру.

Вернувшись в свою комнату, Серайя некоторое время стояла в тревожном раздумье. Выполнит ли Элах своё решение отослать Мальтес и её брата? Как часто в прошлом он высказывал свои добрые намерения и, в конце концов, не смог их осуществить. Она знала его непостоянную натуру, знала также, что слабодушие не излечивается в одночасье. И всё же на этот раз она надеялась, да, она была полностью уверена, что его попытка искупить свою вину увенчается успехом.

Волна счастья захлестнула её. Вспомнив о тонкой филигранной цепочке, которую много лет назад подарил ей Элах при помолвке, она поискала её и, наконец, нашла в забытой шкатулке, спрятанной в ящике стола. Затем, нанизав свой маленький крестик на цепочку, она надела её себе на шею.

Начинался обычный трактирный день - на кухне побулькивали котелки, гости сновали по коридорам, шумели, и цокали каблучками по булыжникам двора. Были ли когда-нибудь эти дни чудес? Всё это могло бы показаться сном, если бы не крест, который лежал у неё на груди. Но для Серайи это был не сон. Мысленным взором она видела, как маленькая семья храбро движется дальше… Мария, Иосиф и Младенец… вечно продвигаясь по предопределенному пути, терпя лишения и гонения, исполняя свое небесное предназначение. Слезы увлажнили её глаза, когда она вспомнила неописуемое счастье - держать Младенца на руках. Он будет великим, подумала она… и это я видела Его, и держала в тот день, когда Он родился. Почувствуют ли другие, сейчас или в будущем, сладость этого благословенного дня? Этого она не могла сказать, но, перебирая пальцами крест, она поклялась: каждый год, пока я жива, даже если я одна во всём мире делаю это, я буду отмечать день рождения этого Младенца, и, храня его в своём сердце, я познаю счастье. Затем, тихо-тихо, она пробормотала то имя, которое, как сказала ей Мария, Ему дадут.

THE END

First published in 1958 by Hearst Publishing Co, Inc.