Абсурд какой-то. Советник Синедриона с солдатами, деньгами и властью, о которой любой из нас — оборванных, изголодавшихся, отчаявшихся — мог только мечтать.

— Тебе нужна помощь? — переспросил Дудочник. — Так попроси ее у своих дружков в Синедрионе.

Инспектор рассмеялся:

— Ты считаешь, мы там сидим одной большой дружной семьей и похлопываем друг друга по спине? — Он повернулся от Дудочника ко мне: — Как думаешь, от кого тебя защищал брат, поместив в камеры сохранения? Самые яростные враги любого советника — его приближенные, те, кто больше всех выиграет, если от него ускользнет власть. Посмотрите, что произошло с Судьей.

— Почему мы должны помогать тебе в твоих интригах? — поинтересовался Дудочник. — Ты пришел к нам только потому, что тебя оттесняют от власти, и ты не видишь иного выхода.

— Оттесняют от власти? — Инспектор встретился с ним взглядом. — Ты-то точно знаешь, каково это.

— Ты решил работать с ними, пока машины не отвратили тебя от них, — перебила я. — С чего нам связываться с тем, кто ненавидит омег?

— Потому что я могу предложить вашим людям жизнь лучшую, чем резервуары. Десятилетиями система убежищ неплохо работала как гуманный способ решить проблемы омег. Работающее решение, поддерживаемое податями. Без твоего брата и Воительницы все могло бы продолжаться по-прежнему.

— Именно поэтому я не стану с вами сотрудничать, — сказала я. — Это не проблемы омег, а проблемы, которые нам создал Синедрион — подати, выселение на земли, на которых ничего не растет, клеймение и прочие ограничения, с которыми почти невозможно жить.

— Сейчас это все не важно. Мы оба знаем, что сейчас главное — остановить программу резервуаров.

— Тогда почему ты не пришел с большим отрядом? — спросила я. — И просто не вернул меня в Уиндхем? Взял бы меня в заложники и вил из Зака веревки.

— Мог бы, если бы считал, что это принесет пользу. Даже подумывал тебя убить, чтобы вывести его из игры окончательно. — Он выглядел таким же непреклонным, как и его нож, прикосновение которого я все еще чувствовала на горле. — Несколько месяцев назад это бы сработало. Но сейчас дело не только в твоем брате. Он слишком сблизился с Исповедницей. Теперь, когда ее нет, его позиции ослабли. Но Воительница варится в этом котле гораздо дольше, и ее позиции в Синедрионе сильнее. Когда они убили Судью, она захватила власть и теперь ни за что ее не упустит. Если я стану угрожать Реформатору или даже убью его, это не положит конец программе, а если Воительница заподозрит, что я использую тебя как заложника, дабы управлять Реформатором, она сама его прикончит.

Перед моим побегом из Уиндхема Зак сказал, что ему нужно кое-что завершить, а теперь он сам оказался в ловушке своих машин.

— В любом случае, — продолжил Инспектор, — мне лучше использовать тебя как связную с Сопротивлением

— Я не позволю себя использовать.

Я подумала о том, что говорил мне Дудочник несколько дней назад: «Твоя обязанность — выдерживать видения. Моя — решить, как их можно использовать». Я устала от людей, которые воспринимали меня лишь инструментом в своих руках.

— Мы могли бы помочь друг другу, — произнес Инспектор. — Мы хотим одного и того же.

Его заявление ранило меня больше, чем лезвие.

— Вот уж нет! Ты хочешь избавиться от нас, как и Зак, просто не одобряешь его методов.

— Возможно, наши цели и разнятся, но на данном этапе мы оба хотим остановить программу резервуаров. Так что вопрос в том, насколько это для тебя важно.

— Я не стану с тобой сотрудничать.

Дудочник меня перебил:

— А что взамен?

— Информацию. Внутреннюю информацию, которая поможет Сопротивлению покончить с резервуарами. Даже после того как меня оттеснили, у меня остались источники, о которых вам остается только мечтать.

— Какой прок от информации, которой не можешь воспользоваться? — вздохнула я. — Были времена, когда тайного сбора информации и секретных мест хватало, но наших соплеменников убили на Острове. Если ты хочешь остановить распространение резервуаров, собери преданных тебе солдат и помоги нам.

— Ты просишь слишком многого. Если я открыто выступлю против Реформатора и Воительницы, начнется настоящая война. Люди погибнут. И твои, и мои.

— Люди уже погибли, — парировала я. — А многих собираются поместить в баки. Всех омег в конце концов. А это хуже смерти.

— Я готов помочь вам это остановить. Почему вы не хотите того же? — Его слова звучали убедительно, я так и видела, как он разглагольствует на заседаниях Синедриона. — Эти машины слишком могущественны, мы даже не понимаем, как они работают. Кто знает, что резервуары могут сделать с нами?

Он посмотрел мне в глаза, и я поняла, что его беспокойство неподдельно. Но также поняла, что боялся он только за альф, отнюдь не за омег, бывших для него лишь фоновым шумом. Я напомнила себе, что Инспектор заправляет армией. В голове сразу всплыли солдаты в Нью-Хобарте, которые секли пленника, пока его плоть не лопнула, как перезрелый плод. Солдаты, напавшие на Остров. Не его ли приказу они подчинялись, не ему ли рапортовали?

— Тебе следует быть против резервуаров, потому что неправильно мучить людей, держа их под водой без сознания, — произнесла я. — Потому что это невыразимое преступление. А не из-за страха перед машинами. Не из-за табу.

— Ну я же не совсем лишен сострадания. Остановка машин выгодна и омегам. Ваш народ пострадал от машин как никто другой. — Инспектор многозначительно посмотрел на левое плечо Дудочника. — Я не идиот верить бредням Синедриона, что омеги — зло и извращение. По-моему, вы больше заслуживаете жалости, нежели ненависти.

— Нам не нужна твоя жалость, — сказал Дудочник. — Нам нужна твоя помощь. Твои мечи и твои солдаты.

— Мы оба знаем, что это невозможно.

— Тогда нам больше не о чем говорить, — отрезала я.

Инспектор посмотрел мне в лицо, но я не отвела взгляда.

— Когда передумаешь — а ты передумаешь, — приходи ко мне.

Он отвернулся и приготовился уходить.

— Как тебе доверять, если ты даже не сказал нам своего имени! — крикнула я ему вслед.

— Ты знаешь мое имя.

— Не псевдоним, а твое настоящее имя.

— Я уже сказал. — Его голос звучал твердо и неуступчиво. — Что изменится, если ты узнаешь имя, которое дали мне родители при рождении? Почему оно более правдиво, чем псевдоним, который я сам себе выбрал?

Я решала не отступать:

— Почему ты выбрал именно такой?

Он слегка задрал подбородок, бросив на меня оценивающий взгляд.

— Когда я был ребенком, в наш городок приехал цирк. Артисты показывали невероятное представление: не только пение бардов, но и выступление акробатов и жонглеров. Лошадь, которая под музыку танцевала на задних ногах, заклинателя, по которому ползали дрессированные змеи. Казалось, полгорода пришло посмотреть. Ничего более удивительного я не видел. Но пока все охали и ахали, глядя на танцующую лошадь и акробата на ходулях, я не сводил глаз с человека, которых их представлял. Видел, как он заводил публику перед каждым новым номером, как обрывал представление, если оно не захватывало. Он всем руководил. Представление доставляло удовольствие, артисты были талантливы, но управлял всем инспектор манежа. Он верховодил зрителями, как дрессировщик танцующей лошадью, и под конец представления люди безропотно и охотно, не задумываясь, кидали деньги ему в шляпу. Я никогда не хотел быть акробатом на ходулях или заклинателем змей. Я хотел быть инспектором манежа, тем, кто всем этим руководит. Тем, кем стал сейчас. Хорошо это запомни.

Он шагнул назад и направился в темноту, где его дожидались солдаты.

— Почему бы нам не убить тебя прямо сейчас? — крикнула ему в спину Зои.

— Так поступил бы твой близнец, — ответил он, обращаясь ко мне. — Реформатор воткнул бы мне нож в спину, не успей я сделать и трех шагов. — Его белозубая ухмылка мелькнула как отблеск клинка. — Полагаю, вопрос в том, насколько вы похожи.

Он проявил своего рода мужество, повернувшись к нам спиной и продолжив шагать. Солдаты стояли слишком далеко и не успели бы помочь. Его убийство стало бы секундным делом. Я точно знала, как Дудочник бы замахнулся. Как наяву видела точное движение, которым он метнул бы нож: рука выпрямляется даже не бросая, а выпуская нож, и неумолимый клинок летит Инспектору в загривок.

— Не надо! — Я схватила Дудочника за руку, которую он занес, чувствуя, как напряглись мышцы у меня под пальцами. Он не дернулся, когда я обхватила его предплечье. Удерживая нож, Дудочник не отрывал глаз от Инспектора, который шествовал между призрачными изогнутыми сваями. Зои рядом тоже не опускала клинки, наблюдая за ожидающими солдатами.

— Назови хоть одну причину, по которой он должен остаться в живых, — произнес Дудочник.

— Нет.

Он посмотрел на меня сверху вниз, словно впервые слыша.

— Не собираюсь играть в эту игру, — продолжила я. — Ты задал мне тот же вопрос на Острове, когда другие хотели моей смерти. Я не стану этим заниматься — продавать жизни или обменивать их на другие.

— Он опасен для нас, — увещевал меня Дудочник. — Рискованно оставляет его в живых. Да он же советник Синедриона, черт возьми. Страшный человек.

Это была правда, но я не разжала пальцы.

— Мир переполнен страшными людьми. Но он пришел поговорить, а не навредить. Разве это дает нам право убивать его вместе с близнецом?

В наступившей тишине у меня в голове опять прозвучали слова Инспектора: «Полагаю, вопрос в том, насколько вы похожи».

Он почти подошел к солдатам, когда Дудочник стряхнул мою руку и направился за ним.

— Подожди, — приказал он.

Солдаты поспешили окружить Инспектора, который повернулся к Дудочнику. Меченосцы подняли оружие. Даже лучник, все еще сжимающий рукоять клинка, торчащего из плеча, достал из-за пояса кинжал и дрожащей рукой направил его на Дудочника.

— У вас осталось кое-что наше. — Дудочник подался вперед и спокойно вытащил нож Зои из тела лучника. Тот резко выдохнул, пробормотав проклятье, но под бесстрастным взглядом Инспектора лишь прижал ладонь к ране. Между пальцев просочилась свежая кровь.