Глава 9

Дудочник и Зои притормозили на подходе к последнему островку. Дудочник загородил мне путь, присев на точке, где перешеек смыкался с поросшим кустарником берегом.

Когда я попыталась его обойти, Дудочник встал и потянул меня за свитер.

— Погоди.

— Что ты делаешь? — возмутилась я, стряхивая его руку.

— Смотри, — велел он и, вновь присев, вперился в тропу. Я нагнулась, чтобы взглянуть, на что он так внимательно смотрит.

Он указал на проволоку, натянутую поперек тропинки в пятнадцати сантиметрах от земли.

— Присядьте, — приказал Дудочник. Зои опустилась на корточки. Дудочник наклонился вперед и потянул за проволоку.

Стрела пролетела в локте от наших макушек и исчезла в море. Дудочник, ухмыляясь, выпрямился. Где-то впереди зазвенел колокольчик. Я бросила взгляд назад. Стрела даже не вызвала ряби на воде. Если бы мы стояли, она прошила бы нас насквозь.

— По крайней мере она узнает, что мы идем, — сказала Зои. — Но не обрадуется, что ты зря истратил стрелу.

Дудочник нагнулся и вновь потянул за проволоку. Два раза медленно, дважды резко и снова два раза медленно. Колокольчик на холме прозвенел в том же ритме.

Еще три раза на нашем пути Дудочник или Зои показывали на натянутую над землей проволоку, чтобы мы ее перешагнули. На четвертый я почувствовала ловушку еще до того, как Зои велела мне сойти с тропы. Наклонившись, чтобы обследовать землю, я почувствовала в ней некую бесплотность, неясность между сушей и воздухом. Присев, я увидела слой длинных ивовых веток, переплетенных между собой и присыпанных листьями.

— Под ними яма два метра глубиной, — объяснил Дудочник. — На дне ее заостренные колья. Салли заставила нас с Зои ее выкопать, когда мы были подростками. Та еще работенка. — Он шагнул дальше. — Идем.

На переход по острову ушел почти час. Мы взбирались на лесистый холм, избегая ловушек. Наконец мы дошли до края земли. На южной оконечности находилась самая высокая точка островка, обрывающаяся крутой скалой. Дальше не было ничего, кроме волн и причудливых углов затопленного города.

— Вон там, — Дудочник указал на растущие близ обрыва деревья. — Дом Салли.

Я не видела ничего, кроме деревьев. Их бледные стволы местами коричневели, словно руки старика. Потом я разглядела дверь. Она была низкой и наполовину скрытой валунами на краю утеса. Дверь располагалась невозможно близко к обрыву и казалась проходом в небытие, блеклая и потрепанная прибрежными ветрами до такого состояния, что дерево приобрело тот же оттенок, что и покрытая солью трава. Ее построили, воспользовавшись прикрытием валунов, так что по меньшей мере половина жилища балконом висела над бездной.

Зои просвистела в том же ритме, в котором ранее Дудочник дергал за проволоку: два раза протяжно, два раза коротко и снова дважды протяжно.

Старее женщины, открывшей нам дверь, я никогда никого не видела. Волосы ее были настолько редкими, что в проплешинах проглядывал обтянутый кожей череп. Складки на шее свисали воротником. Даже нос ее выглядел усталым: кончик клонился к земле, словно подтекший воск свечи. Мне говорили, что она незаклеймена, но сказать наверняка было сложно: возраст был ее клеймом, лоб усеивали морщины. Веки свисали так низко, что при улыбке, наверное, полностью скрывали глаза.

Но Салли не улыбалась, а смотрела на нас.

— Я надеялась, что вы не явитесь, — промолвила она.

— И мы рады тебя видеть, — усмехнулась Зои.

— Я знала, что вы придете, только если вам будет совсем некуда пойти, — не слыша ее, продолжила Салли.

Она, прихрамывая, вышла на порог. Обе ноги были искривлены, суставы не слушались. Салли обняла Зои, следом Дудочника. При объятии Зои закрыла глаза. Я попыталась представить их с Дудочником десятилетними, в бегах, при первой встрече с Салли. Десятилетними и в бегах. Интересно, долго ли эта старушка наблюдала, как они растут? Мир был кремнем, на котором наточились их личности.

— Это провидица? — спросила Салли.

— Ее зовут Касс, — представил меня Дудочник.

— Я продержалась в безопасности все эти годы не потому, что привечала в своем доме чужаков, — процедила Салли.

Она не могла одновременно говорить и дышать, поэтому произносила слова медленно. Иногда прерывалась на полуслове, чтобы вдохнуть или выдохнуть.

— Мне можно доверять, — сказала я.

Салли одарила меня долгим взглядом.

— Посмотрим.

Следом за ней мы вошли в дом. Когда Салли закрыла дверь, все здание затряслось. Я подумала о бездне внизу, о лижущих скалу волнах.

— Расслабься, — велел мне Дудочник. Я даже не осознавала, что вцепилась в косяк. — Этот дом стоит тут уже много лет. Сегодня он уж точно не обрушится в море.

— Даже под весом незваной гостьи, — добавила Салли. Она отвернулась и прохромала в кухню. Шаги звучали глухо — между подошвами и пустотой были только доски. — Раз уж вы здесь, наверное, лучше вас накормить.

Пока она накрывала на стол, я посмотрела на закрытую дверь рядом с печью. Оттуда не доносилось никаких звуков, но я чувствовала, что там кто-то есть.

— Кто еще тут живет? — спросила я.

— Ксандер отдыхает, — сказала Салли. — Он всю ночь не спал.

— Ксандер? — переспросила я.

Салли приподняла брови и посмотрела на Дудочника:

— Ты не рассказал ей о Ксандере?

— Пока нет. — Он повернулся ко мне. — Помнишь, на Острове я рассказывал тебе о двух наших провидцах? О мальчике, которого привезли на Остров незаклейменным?

Я кивнула.

— Ксандер пригодился для работы под прикрытием, но мы не хотели вовлекать его в по-настоящему важные дела.

— Он был совсем юн?

— Думаешь, мы могли позволить себе роскошь избавить детей от ответственности? — усмехнулся Дудочник. — Некоторые из разведчиков на материке едва перешагнули десятилетний рубеж. Нет, дело не в том, что мы не доверяли Ксандеру. Мы никогда не думали, что он намеренно нас предаст. Но он всегда был переменчив.

— В последние несколько лет его состояние ухудшилось, — добавила Зои. — Но даже до этого он вел себя слишком нервозно. Дергался, словно лошадь при виде змеи.

— Досадно было, — кивнул Дудочник.

— Досадно, потому что мальчик страдал? — уточнила я. — Или потому что вы не могли его использовать в своих целях?

— Почему бы не подумать, что по обеим причинам? — вздохнул Дудочник. — Короче, он делал все что мог. Мы отправили его на материк. Даже без видений было полезно иметь незаклейменного связного, способного сойти за альфу. Иногда пригождались и видения. Но в конечном итоге пришлось привезти его сюда. Он больше не мог работать, и Салли сказала, что возьмет его к себе.

— Почему ты говоришь о нем в прошедшем времени? Он же сейчас здесь, живой.

— Скоро поймешь, — сказала Салли, прохромала к загадочной двери и открыла ее.

***

На кровати спиной к нам сидел мальчик с густыми темными волосами, как у Дудочника, только длиннее и пышнее, словно взбитые яичные белки. Окно над кроватью выходило на море, и мальчик не отвернулся от него, когда мы вошли.

Мы подошли поближе. Дудочник сел рядом с мальчиком на кровать и жестом показал мне присесть рядом с ним.

На вид Ксандеру было лет шестнадцать. Его лицо еще сохраняло детскую мягкость. Как и у Салли, на лбу его не было клейма. Когда Дудочник с ним поздоровался, Ксандер не посмотрел на нас и ничего не ответил. Его глаза бегали из стороны в сторону, словно следя за полетом невидимого насекомого над нашими головами.

Я не была уверена, всем ли очевидно то, что я почувствовала, или такое понятно только провидцам. Ксандер был сломлен. Салли сказала, что он отдыхает, но отдыхом тут и не пахло. Только ужасом. Хаотичность процессов в его голове напоминала мечущуюся в стеклянной банке осу.

Зои задержалась на пороге. Я увидела, как она поджала губы, заметив, что Ксандер безостановочно шевелит длинными пальцами. И я вспомнила ее слова: «Я уже такое видела».

Дудочник взял Ксандера за руку.

— Рад снова тебя видеть, Ксандер.

Мальчик открыл рот, но не произнес ни звука. В тишине я почти слышала какофонию в его голове, напоминавшую бренчание расстроенной гитары.

— У тебя есть для нас новости? — спросил Дудочник.

Ксандер наклонился к нему и сбивчивым шепотом заговорил:

— Бесконечный огонь. Жуткий шум. Пылающий закат.

— Он все чаще видит взрыв, — объяснила Салли. — Теперь и днем, и ночью.

— Никогда не видел его в таком плохом состоянии, — вздохнул Дудочник. — Что изменилось?

— Подвинься, — попросила я Дудочника.

— Лабиринт костей, — пробормотал Ксандер.

Я подняла глаза на Салли:

— Что это значит?

— Откуда мне знать? Иногда он говорит почти нормально, а порой выдает вот такую белиберду. В основном про огонь, но иногда про кости.

— Шум в лабиринте костей, — прошептал Ксандер.

Он подуспокоился и рассеянно вперился в угол. Я взяла его голову в ладони и посмотрела ему прямо в глаза.

Я не хотела проникать в его разум. Все еще помнила, каково мне было, когда Исповедница пыталась залезть ко мне в голову в камере сохранения. После каждого допроса мой разум походил на кукольный домик, который подняли и встряхнули, и все его содержимое оказалось сметено. Я понимала негодование Зои, когда она узнала, что я проникала в ее сны. Но следовало признать, что было любопытно заглянуть в разум Ксандера. Отчаянно хотелось узнать, видел ли он то же, что и я. Я надеялась найти подтверждение тому, что я не одинока в своих видениях о взрыве. Если я что-то и искала в голове несчастного, то только свое отражение.

Его взгляд оставался пустым, пока я пыталась нащупать мысли. Губы иногда шевелились, словно пытаясь что-то сказать, но слова не шли. Мертворожденные, они замирали на его губах — лишь формы, неспособные извлечь ни звука.

— Это видения о взрыве его довели, — прошептала я.

Мне не давало покоя не его состояние, а то, что оно казалось таким знакомым. Я сама чувствовала это безумие, скребущееся на задворках разума, словно крыса под крышей. Оно всегда было там. Иногда, особенно в камере сохранения или при учащении видений о взрыве, оно смелело и почти выходило на свет.