— Вспышка. Огонь. Бесконечный огонь, — пробормотал Ксандер. Не он произносил слова — они сами себя порождали. При каждом сорвавшемся с губ звуке Ксандер дергался, словно боясь своих слов.

— Вы же знаете, что все провидцы так заканчивают, — произнесла я, стараясь говорить спокойно. Я жила с этим знанием с того самого дня, как узнала, кто я. Но своими глазами увидев выжженную пустыню в голове Ксандера, я ощутила холод внутри и сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.

Он теперь раскачивался взад-вперед, обхватив руками колени. Я поняла, что, вот так скорчившись, он напрасно пытается спрятаться от видений, как будто если свернуться в комочек, безумие пощадит. Я вспомнила, как в детстве тоже так делала — роняла голову на грудь и закрывала глаза. Конечно, это не работало. Ксандер был прав — огонь бесконечен. Взрыв всегда будет преследовать провидцев. Но почему теперь он все чаще являлся нам и довел Ксандера до безумия?

— Дайте ему отдохнуть, — сказала Салли, беря Ксандера за подбородок. Подняла сползшее одеяло и набросила ему на плечи.

Когда мы уходили, он открыл глаза и на секунду сосредоточил взгляд на мне:

— Лючия?

Я недоуменно посмотрела на Дудочника. Он покосился на Зои, но она, избегая его взгляда, скрестила руки на груди и с непроницаемым лицом смотрела прямо перед собой.

— Лючия? — повторил Ксандер.

Дудочник посмотрел на меня.

— Должно быть, он понял, что ты провидица. Лючия тоже была одной из вас.

Провидица с Острова, заклейменная. Та, что по словам Дудочника утонула. Кораблекрушение в шторм на пути к Острову.

— Лючии больше нет, — сказал Дудочник Ксандеру. — Корабль пошел ко дну больше года назад. Ты уже об этом знаешь. — Голос его звучал слишком громко и отрывисто в попытке говорить небрежно.

Мы оставили Ксандера смотреть в окно, наблюдая, как небо и море меняются цветами. Руки Ксандера по-прежнему не останавливались. Я вспомнила пальцы Леонарда на струнах гитары. Ксандер как будто играл на невидимом инструменте своего безумия.

— Что вы будете с ним делать? — спросила я у Салли, когда она закрыла дверь.

— Делать? — усмехнулась она. — Ты так говоришь, будто у меня есть выбор. Словно я могу заниматься чем-то еще помимо выживания. Буду обеспечивать ему безопасность.

Несмотря на то, что Ксандер остался в комнате, его присутствие выматывало. Бурление в его голове даже из-за закрытой двери казалось явным истошным криком, от которого я морщилась. Когда Салли отправила нас за грибами и хворостом, мне стало стыдно за то, что я вздохнула с облегчением.

Мы с Дудочником присели у дерева, густо поросшего опятами. Зои неподалеку собирала хворост. Дудочник заговорил тихо, чтобы она не услышала.

— Ты видела Ксандера и понимаешь, до чего довели его видения. — Он поглядел на Зои и продолжил еще тише: — С Лючией произошло то же самое. — При упоминании погибшей провидицы его голос сорвался, а глаза закрылись. На секунду мне показалось, что мы стоим на разных островах, и прилив уже поглотил соединяющий их перешеек. — Ближе к смерти, — добавил он, снова поднял на меня глаза и закончил: — Ты нынче тоже все чаще видишь взрыв. Так почему же еще не сошла с ума?

Мне это тоже было интересно. Бывало, разум шатался, словно больной зуб. Когда огонь снова и снова вспыхивал в моей голове, я не понимала, почему до сих пор при уме. Теперь, увидев, как слова пузырятся изо рта Ксандера, словно вода на раскаленной сковороде, я задавалась вопросом, сколько мне осталось до того, как видения иссушат и мой разум. Годы или месяцы? Как я пойму, что это случилось?

На этот вопрос я всегда находила только один ответ, хотя с Дудочником им поделиться не могла. Дело в Заке. Если во мне сидела какая-то уверенность, которая помогала не рассыпаться, когда видения раздирали меня на части, то она коренилась в Заке. Если и имелась у меня сила, то только сформированная моей глупой верой в брата. Зак был моим якорем. Не хорошей силой — я слишком много видела его плохих поступков, чтобы в это верить, — но тем не менее. Я знала, что во мне нет ничего, что не было бы сформировано благодаря или вопреки Заку. И если я позволю себе скользнуть в пучину безумия, у меня не получится ни остановить брата, ни спасти. И все будет кончено.

***

Вернувшись в дом, мы помогли готовить ужин. Время от времени из комнаты доносилось бормотание Ксандера. Из-под двери выскальзывали слова. Кости и огонь. Пусть он и безумен, но четко видел то, во что взрыв превратил наш мир. В кости и огонь.

— Сколько вы уже здесь живете? — спросила я у Салли, помогая ей ощипывать тушки голубей. С каждым рывком за перья сероватая плоть натягивалась, оставляя на пальцах липкую пленку.

— Годы. Десятилетия. Сложно следить за временем в таком возрасте.

«Провидцам тоже тяжело за ним следить», — хотелось мне сказать. Меня без спросу швыряло из одного времени в другое. После каждого видения я задыхалась, очнувшись, словно будущее было озером, в которое я ныряла и потом выныривала на поверхность настоящего.

— Порой я думала уйти отсюда. Этот остров — не место для старухи. Раньше я могла спуститься на берег и порыбачить. Нынче только расставляю силки да выращиваю что могу. Картошка до смерти надоела. Но здесь безопасно. Синедрион ищет хромую старуху. Мне кажется, вряд ли они сочтут, что я здесь.

— А ваш близнец?

— Посмотри на меня. И, поверь, я старше, чем выгляжу. Без сомнения, Синедрион добрался бы до меня посредством близнеца, существуй во времена нашего разделения система регистраций. Но тогда ее и в проекте не было. Нас не записывали так, как сейчас. И где бы Алфи сейчас ни был, ему хватает ума не высовываться.

Она встала и подошла к печи. Проходя мимо Дудочника, потрепала его по широкому плечу. Когда он впервые явился сюда ребенком, его рука, наверное, была такой же маленькой, как у нее. Может, даже еще меньше. Теперь Салли пришлось выпрямиться, чтобы достать до его плеча, и ее рука на нем казалась присевшим на сук мотыльком.

За ужином Ксандер сидел на другом конце стола, болтая ногами и глядя в потолок. Дудочник разделывал голубей, отрезая крылья длинным изогнутым ножом. Наблюдая за ним, было сложно не думать, сколько ножей перебывало в его руке. Что он видел, что он делал.

Но еда вернула мне чувство реальности. Салли начинила голубей шалфеем и лимоном, и мясо получилось мягким и сочным. Оно совсем не походило на то, что мы ели в пути, быстро поджаренное на костерке — снаружи подгоревшее, внутри сырое и с кровью. Мы не разговаривали, пока на столе не осталась кучка костей, а в небе не засияла луна.

— Дудочник рассказывал, как вы стали лазутчицей в Синедрионе, — обратилась я к Салли. — Но не говорил, почему перестали ею быть.

Салли не ответила.

— Их разоблачили, — сказала Зои. — Не Салли, а двух других лазутчиков.

— И что с ними сталось?

— Их убили, — отрезал Дудочник, вставая и начиная собирать тарелки.

— Синедрион? — не сдавалась я.

Зои поджала губы.

— Он этого не говорил.

— Зои, — предупредил сестру Дудочник.

— Синедрион бы непременно это сделал, — произнесла Салли. — Они настолько ненавидели лазутчиков, что точно не оставили бы их в живых, даже закончив выпытывать сведения. До Лахлана они не добрались — он успел отравиться. При каждом из нас были капсулы с ядом, которые следовало проглотить в случае поимки. Но Элоизу обыскали и отобрали яд.

— И что с ней случилось?

Дудочник замер с тарелками в руках. Он и Зои, не отрываясь, смотрели на Салли, а Салли — на меня.

— Я ее убила, — наконец сказала она.