– Возможно.

– Уверена, что это так. Он ее любил…

Мегрэ поднимается вслед за девушкой по лестнице уголовной полиции, углубляется в длинный, освещенный одной-единственной лампочкой коридор. Жанвье слышит шаги, выходит из кабинета и с изумлением видит начальника, несмотря на столь поздний час, в обществе разносчицы молока.

– Что они делают? – любопытствует комиссар.

– Девушка спит. Мать ждет.

Мегрэ входит к себе в кабинет, впускает Эмму, закрывает за нею дверь.

– Где он?

– Минутку. Скоро вы его увидите. Садитесь. Бедная толстушка, обычно такая розовая, бледна этой ночью, как диск луны.

– Помните, когда вы пришли сюда в первый раз, как велел ваш хозяин, я вам показал вот эти фотографии, так ведь?

Комиссар не вываливает снимки кучей, а предъявляет их один за другим, наудачу, и называет имена:

– Жюльен-Наколка… Бебер из Монпелье… Перепел…

Волнуется он куда больше, чем девушка, сейчас решающая минута. В лицо Эмме не смотрит: он придумал, как не спугнуть ее, и не сводит глаз с ее рук. Одну она положила ладонью на стол, другую как бы держит наготове, чтобы разом вцепиться в обличительное фото.

– Малыш Луи из Бельвиля… Жюстен…

Мегрэ задерживает дыхание, и вдруг грудь его раздувается: он наконец может вздохнуть, выйти из своей тягостной неподвижности, потому что обе руки Эммы словно свела судорога.

– Этот, не правда ли? Жюстен Тулонец. Девушка дрожит как от холода. Смотрит на собеседника, и выражение ее лица меняется.

– Вы не знали?.. Где он?

Теперь ей все становится понятно, ее охватывает гнев, она чуть ли не бросается на комиссара:

– Значит, это была неправда? Вы его не арестовали? Приготовили мне ловушку, и я… я сама… Сама!

– Спокойно, детка, спокойно! Могу вас уверить, ваш Жюстен – порядочная гадина.

– Сама! Сама!

– Ну, полно! Вы устали, и вам рано вставать. Вас отвезут домой.

Мегрэ звонком вызывает Жанвье:

– Отвезешь девушку, старина. Будь с ней помягче, и если в шкафу что-нибудь осталось, налей ей рюмочку для подкрепления.

А ведь девчонке повезло, что Жюстен не занялся ею!

– Алло! Уголовная полиция? Говорит госпожа Мегрэ… Мой муж на месте?

– Разумеется, дорогая.

– Домой приедешь?

– Возможно, утром. Возможно. Милая госпожа Мегрэ! Проснуться в четыре утра и так перепугаться, увидев, что рядом никого нет!

– Нет, не в командировку… Тут, поблизости… Спокойной ночи!

Оставшись один в кабинете, Мегрэ принимается названивать по телефону. Сейчас он сам себе кажется кем-то вроде дирижера.

– Нет, господин комиссар. Маскувена можно будет допросить не раньше, чем дня через три-четыре. Тулонская полиция. Ниццская полиция.

– Да, Жюстен… Любой ценой, понятно?

Через ближайший к улице Нотр-Дам-де-Лоретт полицейский участок комиссар передает распоряжения Торрансу, наблюдающему за домом г-на Блеза.

В путь!.. Нет, не так быстро. Сперва он не откажет себе в удовольствии посмотреть через замочную скважину, как, все так же выпрямив спину, мается на своем стуле г-жа Ле Клоаген, а этот рохля Люкас даже похрапывает.

Занимается день. По-прежнему сыро, но дождь прекратился, мостовая усеяна листьями и мусором.

– Эй, такси! Бензина на дальнюю поездку хватит?

Восемь утра. Антуанетта Ле Клоаген, осунувшаяся, но все так же соблюдавшая свое достоинство, обращается к Люкасу, который уже ополоснул физиономию в умывальнике за шкафом:

– Долго ваш комиссар собирается нас здесь держать?

– Разве вы предпочитаете сразу попасть в тюрьму?

– Пожалуй, предпочитаю.

У дочери волосы сбились на одну сторону. Жанвье проспал два часа на диване в зале ожидания.

Уголовная полиция постепенно оживает. В девять комиссары идут к начальнику на ежедневный доклад. Нет только Мегрэ.

– Кто из вас в курсе, господа?

Начальник оглашает телефонограмму ниццской полиции о задержании Жюстена точно в семь утра, когда поименованный субъект выходил из казино на молу. Задержанный заявил протест.

– Наверняка Мегрэ распорядился.

– Разве он не у себя?

Начальник распахивает дверь и с удивлением видит двух дам, которые выглядят так, словно провели здесь ночь, и за которыми с кислым видом присматривает Люкас. Начальник машинально кланяется, но тут же отступает, потому что старшая из дам вскакивает, как подброшенная пружиной, и устремляется к нему.

– Кто это был?

– Самый главный начальник, – поясняет Люкас.

– Скажите ему, что я требую, что я должна…

– Невозможно, сейчас время доклада.

Парижское такси едет по грязному проселку между Морсаном и Фонтенбло, точнее, между шлюзами Морсан и Ситангетт. Оно уже останавливалось у двух трактирчиков.

– Скажите, хозяин, вы случайно…

Мегрэ показывает фотографии, указывает на одну. Хозяева отрицательно мотают головой. Комиссар пропускает стаканчик.

Ого! Проселок перегорожен – гроза повалила дерево. Дорожники уже на месте и орудуют топорами.

– Скажите, друзья мои…

Рабочие ошалело смотрят на забрызганного грязью толстяка, который курит трубку за трубкой, чтобы не поддаться усталости.

Наконец один из них объявляет:

– Безусловно, этот… Почти каждое воскресенье рядом с песчаным карьером на машине, которая…

Следователь в третий раз звонит Мегрэ.

– Нет, господин следователь… Не приехал, но звонил, что будет через четверть часа… Да… Господин Блез?.. Он в соседнем кабинете с инспектором Торрансом… Грозит обратиться к министру… Да… Нет, не знаю… Эти – по-прежнему… Да, я велел принести им кофе с рогаликами… Мать выпила кофе, от рогаликов отказалась.

Все ждут Мегрэ. Беспокоится даже сам начальник полиции: его со всех сторон засыпают протестами. Мадмуазель Берта, которую комиссар вызвал пневматичкой и на которой ее обычная красная шляпка, тихонько скучает в приемной.

Как изумлены были бы все, включая Пикара, сидящего на скамье в предвариловке, если бы они увидели сейчас комиссара!

Он буквально простерт в глубине такси. Глаза его закрыты. Нет, не совсем. Ровно настолько, чтобы не видеть пейзажа – этих мелких пятен мокрой зелени, с которой стекает вода.

Мегрэ курит трубку. Думает. Играет в старинную игру, где люди – фигурки, которые он терпеливо расставляет по местам.

Это так просто! И так сложно! Не запутай все этот дурак…

Комиссар злится на Маскувена, который, весь в бинтах, все еще лежит в Отель-Дье. Если бы не он…

И тем не менее Мегрэ полон сочувствия к нему. Уж не из-за мадмуазель ли Берты, девушки с ямочками на щеках?

Так просто!

Чтобы разобраться во всем, достаточно было разобраться в Маскувене, щепетильном мошеннике, порядочном человеке, который оступился и терзается угрызениями совести.

Достаточно было сравнить, как сделал бы любой счетовод, доходы с расходами: жалованье служащего Пру и Друэна, с одной стороны; то что он потратил на воспитание Берты и устройство ее в Париже, – с другой.

Так вот, жалованья на это не хватало. А г-н Друэн настоятельно уверяет, что его служащий просто не мог запустить руку в кассу.

На каждой выбоине его подкидывает, и трубка дрожит у Мегрэ в зубах, но он не теряет нить рассуждений, которые повторит в речи на Набережной, когда сведет всех вместе у себя в кабинете.

«Да, господин следователь, с этого началось. Маскувена соблазнили. Кто? Один из клиентов фирмы, человек, заключавший только мелкие сделки, но интересовавшийся всеми операциями, потому что этот человек, господин Блез, – дьявольски умный шантажист. А какой организатор! У него есть сообщники, но его ни с кем не видят. У себя в квартире на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, где он слывет образцовым богатым рантье, господин Блез никого не принимает. В морсанском „Голубке“ он – заядлый рыболов, не замечающий остальных постояльцев. Он удит щук. Удит их в левобережных камышах, где не доступен ничьим взглядам…»