Глава 19

Земля всё никак не хотела поддаваться. Раз за разом вонзала я в неё лопату, словно не понимала, глупая, что зима ещё не до конца покинула почву. Мне было жизненно необходимо что-то делать, излить плескавшуюся внутри злость. Иначе закричу, разрыдаюсь, пойду скандалить с бабушкой, хотя она ни в чём не виновата.

Лёнька говорит: «Затянувшийся переходный возраст». Точнее говорил пока не уехал. Бросил меня вполне осознанно. Просто засвербело в очередной раз внутри, погнала вдаль жажда новизны. Когда-то я понимала его. Теперь нет.

- Далеко едешь?

- На север. В Воркуту.

- Что там делать? Говорят, с Воркуты уезжают. Работы нет, ничего нет. Холодно.

- Интересно. Никогда не бывал на севере.

Со дня бури минул год. И вот я в старой куртке и растянутой шапочке пытаюсь вскопать огород. Только бы не разреветься. С недавних пор мы с бабушкой остались вдвоём.

Первой ушла Нюта маленькая. Не выдержали слабые лёгкие пробежки под холодным дождём. Она болела долго и мучительно с кашлем и температурой под сорок. «Скорая помощь», не заезжавшая к нам и в лучшие дни, ехать отказывалась. Причина — размытые дороги, отсутствие бензина, большое количество вызовов, всего две машины на район. «Сколько лет больной? Сколько-сколько? Ну, что вы хотите? Возраст. Врач придёт участковый».

  Терапевт явилась на четвёртые сутки. Посмотрела, повздыхала, прописала лекарства.

- Анализы бы сдать, - произнесла она таким тоном, что всем стало понятно, что возможность обследования в нашей глуши — это почти недостижимая мечта любого, не то, что отжившей свой век старухи. - Везти надо. Кто повезёт? Как бы хуже не сделать. С нашими-то дорогами!

Уходя, бросила всё ту же фразу: «Что вы хотите? Возраст».

- У меня от таких слов горло сводит, - сказала Таня, хватаясь за шею. - Тон её слышишь? Будто с преодолением определённой возрастной планки становишься автоматически ненужным. Тошно как-то людей по полезности мерить.

Я сразу вспомнила Катьку Мельникову, родившую в шестнадцать лет больного ребёнка. В три года девочка умерла. Катькина мать только перекрестилась: «Слава Богу! Снял с плеч ношу!», а отец Катькин утверждал, что подобные люди и вовсе не должны рождаться. Польза обществу нулевая. Только сидят на шеях честных налогоплательщиков.

Сам Мельников отродясь не работал и никаких налогов не платил. Гнал самогон на продажу, как в своё время гнали его мать и бабка. Но за честных людей у него всё же душа болела. Не давала покоя ему и Генкина инвалидность. С пьяных глаз Мельников любил орать, что Генка захребетник и что ему, Мельникову, обидно за державу, которая на Генку и ему подобных тратится. На похоронах Нюты маленькой Мельников себе не изменил, выдав философское: «Отмучилась. Я всегда говорил, что жить надо максимум до пятидесяти. Дольше только небо коптить без толку».

Сам он перешагнул пятидесятилетний рубеж бодрым зажиточным мужчиной в хорошей физической форме несмотря на частые дегустации собственного продукта.

- Так хочется ему в морду дать! - прошипел Тошка.

- Так дай! - усмехнулся Лёнька.

- Не могу. Не люблю насилия.

- Ну, да. Языком трепать каждый может, а как до дела — сразу в кусты!

Я отвернулась. Новый Лёнька был мне неприятен.

Один за другим ушли все старики. Разные болезни сгубили их. Лишь одно оставалось неизменным — фраза «Что вы хотите? Возраст». Бабушка Нина, осознанно или нет, упорно доводила себя до сердечного приступа. Целыми днями она рыдала, причитала и молилась с завываниями так, что во мне после бесплодных попыток успокоить её родилось иррациональное желание отругать, а не пожалеть бабушку. Часто я уходила к Тане и сидела у неё до вечера, пока бабушка бесновалась дома. Мне на самом деле было её жаль, вот только выхода из ситуации я не видела, и от этого хотелось кричать.

- Ты веришь в знаки? - спросила я как-то у Тани. - В приметы? В связь между людьми и предметами?

- Нет, - покачала головой подруга. - Мы сами наделяем смыслом предметы и события, каждый по своему, а после выдаём за нечто чудесное.

Тогда я рассказала ей про  тополя. Про то, как проходила мимо и обнаружила, что после падения одного из них остальные тоже стали сохнуть и умирать. Таня сказала, что это совпадение. В конце-концов «после» ещё не означает «вследствие». Но мне всё равно было жутко только от одного вида погибших деревьев, которых как и стариков было ровно пять.

Я копала мёрзлую землю и думала о том, что скоро выпускной, на который я не пойду. Не хочется. Да и что я надену? Бабушкино выходное платье? Денег на нормальный наряд у меня нет, а позориться совсем не хотелось.

Таня ходила вокруг меня кругами, уговаривая вместе с ней поступать в институт. Я не хотела. Куда я поеду? Зачем? Да и бабушка категорически не желала меня отпускать.

- Только ты у меня и осталась, радость моя, - любила приговаривать она. - Ничего нам не надо, никаких институтов. Я не кончала и слава Богу! Прожила! У нас и здесь хорошо — домик крепкий ещё, крышу починили, огород, курочки, коровка-кормилица. Всё своё, натуральное. А в городе страсти страшенные. Зачем оно тебе? Каждому жить предписано, где он родился. Ни к чему по стране как бродяга мотаться. Да и я помру в одиночестве.

Я со злостью вонзала в землю лопату и думала о том, как останусь в опустевшей деревне, выйду замуж за однорукого Генку. Вот он обрадуется! Нарожаю детей, которые станут бегать по безлюдным улицам полураздетые, вечно голодные и бесконечно счастливые. В детстве ведь все счастливые. А мы с Генкой, сидя за старым деревянным столом, будем пить самогон. До тошноты, до полного отупения. Вот моя судьба.

Я наклонилась, чтобы отбросить в сторону камень, когда передо мной появились женские ноги в красных сапогах.

- Тань, - сказала я твёрдо. - Я же уже сказала, что ни на какой выпускной не пойду и в институт с тобой не поеду! Можешь обратно домой идти, если кроме этого сказать нечего!

- Я не Таня, - тихо ответили мне.

Разогнувшись, я увидела женщину лет сорока с короткими светлыми волосами, болезненно худую с бледной почти прозрачной кожей.

- Грунь, это я, Жанна, - голос женщины дрожал. - Ты ведь Груня, правда?

Единственное, что я смогла выдавить из себя было:

- Куда ты дела свои волосы?

Ответить она не успела. Из дома ураганом вылетела бабушка, размахивая шваброй.

- Ты! - закричала она, мгновенно опознав незваную гостью. - Как ты посмела! Дочь загубила — за внучку принялась! Ведьма!

Жанна побледнела и поспешила ретироваться.