Глава 20

Бабушка бушевала вечером, когда прознала, что Жанна не уехала, а осталась у Таниных родителей. Она распекала мою подругу за излишнее гостеприимство и привечание «всякого жулья», интересуясь между делом, зачем заявилась к нам эта москвичка. Таня уклонялась от ответа, мягко намекая на то, что нельзя же в самом деле запирать молодую девушку в глуши, привязывать к себе. Нужно учиться, познавать мир, а возвращение к истокам – всегда успеется.

В ответ бабушка отобрала у Тани недопитую чашку чая, схватила со стола надкусанный пирожок и заявила, что сама Таня может катиться хоть к чёрту на рога («Прости, Господи!»), а родную внучку на растерзание изуверам и всяким там Жаннам она не отдаст.

– Только через мой труп! – грозно выкрикнула бабушка и схватилась за сердце. Я поспешила заверить её, что никуда не собираюсь и останусь в деревне до конца своих дней.

– Врёшь? – не поверила бабушка. – Перекрестись!

Пришлось креститься.

Жанна и в самом деле предлагала мне поехать с ней в Москву.

– Попробуешь поступить в институт, – говорила она. – Жить будешь у меня. я одна, квартира – большая. Это очень важно для твоего будущего.

– Моё будущее – это понятно, – осторожно произнесла я. – Но вот тебе зачем нужно ехать сюда, уговаривать, приглашать жить? Тебе это всё зачем?

– Понимаешь, – тихо сказала Жанна, голос её дрожал. – Дело в одиночестве. Я уже, кажется, говорила тебе, что у меня никого нет. Родители умерли, а других родственников я не знаю. Друзей не завела. Сначала не чувствовала потребности, потом не сумела. В ту поездку к вам я по сути навязалась. Хотела заполнить пустоту в душе. Не удалось. Меня терпели по доброте душевной. А потом я познакомилась с твоей мамой. Я увидела в ней родственную душу, такую же одинокую и  непонятую. В отличии от меня у неё хотя бы были дети. Но и они не спасали. Прости, Груня, но это так и выглядело. Тогда я и решила её спасти, раз уж меня никто спасти не в силах.

Да и зачем врать, я тем самым и себе помочь пыталась. Знаешь что, Груня, то время, что мы прожили все вместе, было для меня самым счастливым в жизни. Я чувствовала себя такой живой, такой настоящей!

Жанна смахнула набежавшую слезу, замолчала.

– Я ведь приезжала тогда, – продолжила она, – тогда, когда... когда с мамой твоей случилось... спустилась с платформы и заблудилась. Иду, иду, а вокруг поля да поля и никаких построек. Навстречу – твоя бабушка. Налетела на меня, кричать начала, обвинять во всяком. Она так плакала! Так ругалась! Я повернулась и бежать! А в голове вертится, что она права во всём, что это я твою маму погубила. Теперь вот за тобой приехала...

Жанна горько усмехнулась.

– Зачем я приехала?

Тогда я и прогнулась слегка, допустила мысль: «Почему бы и нет?» А может, это случилось после, когда снова заявилась Таня и принялась мечтательно вздыхать: «Счастливая ты, Груня! Вот бы и мне в Москву! Хоть краем глаза взглянуть!»

Меня вдруг охватили странные чувства. С одной стороны – азарт, предчувствие чего-то нового и волшебного. С другой... я с необычайной яркостью увидела Жанну, заходящую в пустую, холодную квартиру. Что делает она долгими вечерами? Плачет? Или просто грустит сидя у окна? Наверняка Жанна ходит гулять, посещает кафе и рестораны, бродит по паркам. Но разве не ужасно быть одной, когда вокруг толпы людей? Ещё я думала о Тане, мечтающей увидеть столицу, вырваться из замкнутой деревенской жизни, заглянуть чуть дальше.

«Я...точнее мы должны поехать!» – решила я. И только данное бабушке обещание удерживало меня от поездки.

Вскоре Жанна уехала. Конец учебного года неумолимо приближался, а я всё никак не могла найти себе места. Толком не спала, почти не ела. Мысли о Жанне – далась она мне! – не оставляли в покое. Как она там одна?

Бабушка чуяла неладное и как заведённая твердила:

– Это она! Та ведьма московская! Задурила! Мозги запудрила!

Моё состояние всё больше её беспокоило, и однажды бабушка, пересилив себя, отправилась в Васильевку к своему бывшему однокласснику, а ныне священнику отцу Михаилу. Бабушка очень его уважала, хотя и вздыхала порой, что зря тот выбрал служение Богу. Наличие у отца Михаила супруги, десяти детей и бесчисленного количества внуков не  мешало ей повторять, что «такой ладный, такой умный, работящий и... священник».

Неизвестно, что посоветовал бабушке бывший одноклассник, но вернулась она сосредоточенной и непривычно молчаливой. Долго сидела размышляя у окна, а после сказала:

– Делай, как знаешь! Езжай в свою проклятую Москву! Но чтобы потом, как отучишься, назад вернулась! Нечего не пойми где мотаться!

Я обрадовалась, заверив бабушку, что непременно вернусь. Мало того и на каникулы приеду увидеться.

– Не увидимся! – резко прервала меня бабушка. – Не доживу до твоих каникул! Чувствую, недолго мне осталось.

Как в воду глядела. Скончалась через месяц после моего отъезда. Позднее я узнаю, что бабушка много лет болела, и перед тем, как пойти просить совета у отца Михаила ездила она в больницу. Быть может, близость смерти и заставила её переменить решение. Но об этом я никогда не узнаю.