Мама в команде Пола в этой вселенной тоже.

— Не могу поверить, что он пропустил папу первым.

Мама тихо смеётся.

— Это на тебя не похоже, играть в кокетку, Маргарет. Ты ведь скоро решишь насчёт него, правда?

Наверное, думаю я. Когда я выпрыгну из этого мира, назовём его Египетской вселенной, Маргарет этого мира вспомнит мои чувства к Полу. Она будет помнить, что он приходил к ней из мира в мир, что мы любили друг друга снова и снова. Но вспомнит ли она и о тьме внутри Пола? Кошмарные видения из других миров, которые никто из нас не может забыть?

Вслух я говорю только:

— Ты хочешь, чтобы я была уверена, не так ли, мама?

— Конечно. Но ты же знаешь этих русских. Они так глубоко всё чувствуют.

Я снова смеюсь.

— Как будто ты не русская.

— Конечно, но несколько поколений назад. Петербургский снега едва ли растаял на сапогах мистера Маркова.

Значит, он уроженец России в этом измерении, как и предполагал его акцент. Мой акцент здесь странный, не совсем английский или американский, где-то посередине, как у Джози. Вероятно, это результат жизни, проведённой в путешествиях туда и обратно в Египет и в музеи по всему миру.

Мама продолжает.

— Если собственного египтолога царя недостаточно, чтобы произвести на тебя впечатление, то что же нужно?

Она просто дразнит меня. Но это напоминает мне о России, где моя мать была замужем за царём и где я была результатом тайного романа между ней и моим отцом, наставником царевича. Мама всегда хотела кучу детей, но беременность была опасна для неё, поэтому в моей вселенной они с папой остановились на мне и Джози. В Русской вселенной она умерла, родив четвёртого ребёнка. Чудовищный царь Александр практически довёл её до смерти.

Я крепко обнимаю её. Она пахнет розами.

— Я люблю тебя, мама.

Моя мать, очевидно, понятия не имеет, что вызвало эту вспышку эмоций, но она слишком мудра, чтобы спрашивать.

— Я тоже тебя люблю.

После того, как она уходит, я снова пытаюсь прыгнуть, но безуспешно. Я раздеваюсь, что занимает некоторое время, кружевные воротнички, чулки и ботинки на шнуровке не так-то легко снимаются. Я снова пытаюсь прыгнуть, опять ничего. Натягивая свободную тонкую ночную рубашку, которую нахожу в дорожном сундуке, я решаю бодрствовать как можно дольше, пытаясь прыгнуть каждые десять минут или около того. Эта Маргарет была спасена от погребения заживо. Кто знает, с чем придётся столкнуться следующей?

Но я устала. Так устала. Телом и душой. Не успеваю я натянуть на себя одеяло и положить голову на подушку, как засыпаю.

Кошмары преследуют меня всю ночь напролёт. И всё же мне никогда не снится ужасное падение в Лондонской вселенной, это последнее роковое падение. Вместо этого я снова в гробнице с мумифицированными трупами, вываливающимися из дверей и проходов целыми десятками.

И во сне я каким-то образом узнаю, что каждое из мёртвых тел моё.

Когда я просыпаюсь утром, я снова пробую Жар-птицу. По-прежнему нет выхода. Видимо, на этот раз Ведьме трудно придумать что-то смертельно опасное. Я надеюсь, ради следующей Маргарет, что она будет жить в таком безопасном, охраняемом месте, что Ведьма не сможет ничего с ней сделать.

Хотя это означало бы, что я останусь в Египетской вселенной на некоторое время.

Ну, я имела дело и с худшими измерениями.

Начиная ещё в эпоху Возрождения, многие художники использовали пигмент под названием коричневая мумия. У него был янтарный, естественный, землистый оттенок, который никогда не был тусклым, и он мог быть слегка прозрачным, что делало его подходящим для глазури. Этот цвет оставался популярным вплоть до середины двадцатого века, когда пре-рафаэлисты использовали его с исступлением... а потом поняли, что оттенок получила своё название, потому что пигмент был сделан из настоящих измельченных египетских мумий. По-видимому, несколько художников действительно закопали тюбики с краской, когда узнали правду. Но даже это не беспокоило некоторых людей, и производство этой краски закончилось только тогда, когда больше не было дешёвых мумий.

Я много думаю об этой истории, когда смотрю на различные флаконы и тюбики с краской в моём художественном ящике. Пожалуйста, пусть я не делаю свои собственные краски в этом мире. Пожалуйста, пусть я не буду перемалывать мёртвое тело для картины. Это могла бы сделать Ведьма, но не я.

Если бы только я могла быть полезна в этом измерении, но у меня нет научного ноу-хау и знаний, чтобы построить стабилизатор. Это, вероятно, будет ещё сложнее здесь, чем дома, так как уровень технологии является более примитивным. Я спасла Маргарет этого мира, но теперь мне ничего не остаётся, кроме как ждать следующей возможности двинуться дальше.

Наконец, смирившись с тем, что мне придётся жить здесь, я надеваю одежду, почти идентичную той, что носила вчера, только не так сильно испачканную в песке. Хотя я не могу воссоздать сложную причёску, которую носила Маргарет этого мира, я использую кружевной шарф, чтобы завязать волосы в хвост. Надеюсь, это будет выглядеть уместно. Под моей блузкой висит Жар-птица, которую я буду пробовать весь день. Надев пробковый шлем, я чувствую себя готовой к приключениям. Поэтому я выхожу на улицу, готовясь увидеть археологическую экспедицию во всей красе.

Вместо этого я вижу своих родителей, Джози, Тео и Пола, сидящих вокруг всё ещё горящего центрального костра. На решётке стоит металлический кофейник, и мама нарезает хлеб из буханки, завернутой в нечто похожее на вощёную бумагу. Она всё ещё в халате, а папа читает газету на немецком языке. Глаза Пола встречаются с моими только на мгновение, прежде чем он застенчиво отводит взгляд и принимает хлеб от мамы.

— Не похоже на тебя опоздать к завтраку, — говорит Тео, ухмыляясь. Теперь у него на шее ещё один весёленький шарфик, а его очки окрашены в тёмно-зелёный цвет. — Мумия не давала тебе спать всю ночь?

— Нет, — мне почему-то кажется, что он получит какое-то странное удовлетворение от моих кошмаров, поэтому я больше ничего не добавляю. — Извините, если я проспала допоздна. Я не хочу ничего пропустить.

И это правда. Пока я застряла здесь, я могла бы хорошо осмотреться и изучение древних египетских гробниц будет увлекательным, пока мумии не начнут прыгать со стен.

Мои родители обмениваются взглядами, прежде чем отец говорит:

— Ты ведь помнишь, что сегодня суббота, не так ли, Маргарет?

Я думаю, что мама и папа должны были быть религиозными по крайней мере в одной вселенной.

— Ох. Конечно. Я забыла.

— Хорошо, что ты надела пробковый шлем, — говорит Джози. Она закуривает сигарету, и я вздрагиваю, пока не вспоминаю, что, наверное, никто в этом мире ещё не знает, что курение вызывает рак. — Потому что иначе я бы побеспокоилась, что ты страдаешь от солнечного удара.

— Маргарет только и ждёт, чтобы вернуться к работе, — густой русский акцент Пола, так похожий на акцент лейтенанта Маркова, топит моё сердце. Я смотрю на него, когда он протягивает мне кусок хлеба на синей жестяной тарелке и кружку кофе. Он приготовил мне еду, прежде чем себе. Я улыбаюсь ему так тепло, как только могу, и он опускает голову. Момент должен быть восхитительным, но вместо этого я ловлю себя на том, что думаю о Поле, когда я оставила его дома: голова опущена, как будто стыд и отчаяние, которые он чувствовал, остаточные последствия его раскола, буквально давили на него, мешая двигаться.

— Ты уверена, что с тобой всё в порядке? — папа смотрит на меня поверх оправы своих очков. — Ты побледнела, Маргарет.

— Я в порядке, — я стараюсь оживиться, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Пора сосредоточиться на том, что сейчас важнее всего для Пола, он всё ещё Пол этого мира, по крайней мере, через восемь часов после того, как я прыгнула в эту вселенную. Мой Пол остаётся в Лондонской вселенной. Очевидно, он чувствует необходимость найти тело, прежде чем последует за мной сюда, но это может занять некоторое время. Поиск трупа в реке — это долгая, утомительная работа без гарантии успеха.

Это предмет, о котором я знаю слишком много. После того, как нам сказали, что мой отец погиб, разбив свою машину в реке, я потратила много времени на изучение этого, в основном после того, как я узнала, что он на самом деле жив и в порядке. То, что он вернулся к нам, не стёрло травму от мысли, что он мёртв. Неделями мне снились кошмары, в которых я обнаруживала, что попала не в ту вселенную, что отец, которого я вернула, не был моим, что бы ни придумал мой мозг, чтобы убедить меня, что отец всё-таки умер. Узнать больше о том, что могло бы с ним случиться, если бы он упал в реку... ну, это как-то помогло. Но теперь это означает, что мои знания о том, как выглядит раздутый водой труп, слишком ярки.

Пожалуйста, не позволяйте Полу увидеть это. Пожалуйста.

— Если Маргарет не чувствует потребности в отдыхе, то я не вижу причин, почему бы ей не заняться чем-нибудь сегодня, — говорит мама. — Нам нужны рабочие бригады для раскопок, но не для её набросков. На самом деле, у неё действительно должно быть больше времени в гробницах, когда она сможет рисовать без перерыва.

— И чем скорее ты туда спустишься, тем лучше, — папа поднимает свой кофе ко мне, словно произнося тост. — Мы не хотим, чтобы вчерашний инцидент напугал тебя.

Я подношу к нему свою кружку и делаю глоток, а затем подавляю дрожь, которая проходит через меня. О боже, этот кофе очень крепкий. Безумно сильный. Мне кажется, если я выпью всю эту кружку, то смогу видеть сквозь время. По-видимому, если вы хотели пить кофе до изобретения фильтра, вы должны были это иметь в виду.

— Ей не следует снова ходить в гробницы одной, — предлагает Пол. — Я с удовольствием пойду с ней.

Лицо Тео вытягивается, когда он видит возможность на секунду позже. Возможно, мне следовало бы пожалеть Тео этого мира, но я думаю, что он может сам о себе позаботиться.