В этот вечер Катерина вернулась домой раньше обычного. Ее сопровождал Михайло Перепелица. Он выставил на стол бутылку, вкусно пахнущую колбасу, соленые огурцы. Мария Александровна принесла с кухни квашеную капусту. Яков Амвросиевич, довольно улыбаясь, пригласил гостя к столу.

Мария Александровна многозначительно поглядывала то на дочку, то на гостя. Охмелевший Перепелица хвастался своими ратными подвигами, наводя ужас на Якова Амвросиевича. Катерина почти не слушала его, сидела возле Вовки, положив руку на его пылающий лоб.

К кровати подошел Перепелица. Пьяно улыбнувшись, сунул Вовке кулек конфет, потрепал по волосам.

— Ну чистый Арсен! Такой же забияка.

Оттого, что человек в военном костюме назвал имя отца, Вовка улыбнулся ему и вскоре, успокоенный, уснул.

Михайло Перепелица приехал в Елизаветград, чтобы встретиться с Катериной. В Чернигове он разговорился с одним чекистом, и тот в беседе назвал имя Арсения Рывчука. Перепелица насторожился, но безразлично спросил:

— Кто такой?

— Матрос. На «Пруте» ходил. В девятнадцатом вместе в Елизаветграде в Чека работали, в двадцатом служили в отряде особого назначения...

Сердце у Перепелицы замерло. Имя, фамилия, название корабля сходится. Но при чем Чека и отряд особого назначения? При чем девятнадцатый и двадцатый год? Не воскрес же из мертвых матрос?

Перепелица решил разведать в Елизаветграде, что за Рывчук работал в Чека, предварительно узнав, что теперь в Чека нет никакого Рывчука. Вот почему он разыскал Катерину. Это было нетрудно. В укоме партии ее хорошо знали, а один из работников рассказал, как нелегко ей живется одной с сынишкой.

— А муж-то где? — спросил Перепелица.

— Беляки убили!

Перепелица обрадовался.

Утром, проводив Катерину до завода, Михайло Перепелица пообещал:

— Я зайду еще...

— Не надо! — С языка Катерины готово было сорваться обвинение: «Ты-то остался жив! Даже ранен не был! А его не защитил».

Перепелица улыбнулся.

— Эх, Екатерина Сергеевна!.. — И застыл в картинной позе.

Проходивший в замасленной спецовке рабочий обхватил Катерину за плечи:

— Опоздаешь, Катюша!

Катерина обрадовалась: Семен Ягодкин вовремя прервал ненужное объяснение.

— Прощай, Перепелица! — сказала она. — Выходит — не судьба!

Насвистывая «Кирпичики», старательно обходя лужи, Перепелица зашагал от завода. Вот оно что! Кавалер у Катюши, только и всего. Проходя мимо уличного продавца, звонко зазывающего купить «сливочный, наливочный, сочный, молочный» ирис, он купил его сразу целый ящичек и, продолжая насвистывать, завернул за угол, на Миргородскую.

К утру температура у Вовки спала, но встать ему не разрешили. Он лежал на кровати и следил, как вертится колесо швейной машины. Бабка старая, не может быстро ногами нажимать. А Вовка смог бы! Ух, как у него колесо бы завертелось! Да разве бабка даст?

Яков Амвросиевич открыл кому-то дверь. Вошел вчерашний военный. Не снимая кожаной куртки, подошел к Вовкиной постели.

— Проснулся, кореш?

— Ага!

— Получай, браток, гостинец! — И Перепелица отдал Вовке ящик с ирисками.

— Куда же ему столько? — вмешалась Мария Александровна.

— Пускай поправляется.

Нет, этот военный определенно неплохой человек! Он все больше и больше нравился Марии Александровне и Якову Амвросиевичу. Свистунов не без сожаления пожал протянутую на прощанье руку, сказав:

— Так скоро? Погостили бы еще!

— Боюсь... Катерина Сергеевна недовольна будет, — и Перепелица вздохнул. — Прощай, сынок, — кивнул он Вовке и вышел.

Едва за Михаилом Перепелицей закрылась дверь, как Яков Амвросиевич не без ехидства осведомился у бабки, не короля ли ждет ее дочка? Если это не жених, то какого черта Катерине нужно!

— Вовка, ноги мыть, спать пора! — кричит Мария Александровна. — Вовка! Долго я тебя буду звать?

Уж эта бабка! Хочешь не хочешь, а идти нужно.

Вовка вылезает из-под лестницы, где прятался, говорит ребятам «мне чура» и идет домой мыть ноги.

Вода теплая, прикосновения бабкиных рук ласковые. Ногам щекотно от шершавого полотенца.

— Зина, домой! — доносится со двора.

Вовка чувствует освежающую прохладу простыни, запах полыни. Полынь на полу, под кроватью — это чтобы блох не было.

Пока Мария Александровна возится с внуком, Яков Амвросиевич разворачивает газету «Известия». Газета сравнительно свежая, только вчера заказчица принесла в ней ситец на платье. И он начинает читать объявления.

Акционерное общество «Транспорт» продает невостребованный багаж. Товарищества Н. Низовский, С. Фионов и К° — пишущие машинки. Кто-то продает скаты и буксы, рябину и клюкву, винты и шурупы, болты и гайки, суконные и шелковые ткани, пианино и рояли, запасные части к французским автомобилям «ситроен» и механическую прачечную. Но официанта Свистунова больше всего интересуют объявления о ресторанах: «Кафе-ресторан «Яр». Обеды лучшего качества из четырех блюд. Ежедневно с 11 часов вечера концерт-кабаре. Торговля до 3 часов ночи». «Ресторан «Ампир», 40 дежурных блюд. От 12 часов ночи концерт-кабаре. Ресторан открыт до 5 часов утра».

Якову Амвросиевичу слышатся звуки оркестра, ласковый баритон куплетиста, звон тарелок, видится пена в бокалах с шампанским. Он вздыхает, выносит на улицу стулья и ставит их у подъезда. Когда наступает вечерняя прохлада, приятно посидеть на воздухе, посудачить с соседями, поглазеть на гуляющую публику.

К Якову Амвросиевичу подходит дворничиха, усаживается на ступеньку крыльца.

— Не желаете ли угоститься?

Яков Амвросиевич охотно берет семечки и говорит:

— Знаешь, кто получил главный выигрыш по третьему тиражу?

Матрена, конечно, не знает. Она даже не знает, что бывает такой тираж, но это не смущает Якова Амвросиевича, и он продолжает:

— Шпицын какой-то. Из Екатеринослава. Недавно его сократили с завода — значит, попросту выгнали. В кассе у них не было денег, так этому самому Шпицыну вместо денег облигацию дали. Он, конечно, и чертыхался, и плевался. А тут тираж. И что ты думаешь? Проверяет свою облигацию, а ему главный выигрыш выпал — сто тысяч рублей золотом!

— Дом, наверное, купит, — говорит Матрена. — Куда же еще такую уймищу денег девать?

— А может, ресторан, — вздыхает Яков Амвросиевич. — И назовет он ресторан «Фортуна»... И будет в этом ресторане концерт-кабаре.

— Опять ты о своем? — выходит из дверей Мария Александровна. — Если уж тебе ресторан покоя не дает, шел бы работать официантом.

— Я? — возмущается Яков Амвросиевич. — Чтобы всякий пьяный жлоб... — И вдруг смолкает.

По улице идет Катерина под руку с незнакомым мужчиной. Вот это да!

Катерина подходит и как-то буднично говорит:

— Познакомься, мама. Это Семен Ягодкин, мой жених.

Мария Александровна всплескивает руками. Яков Амвросиевич поднимается со стула, картинно хватается за грудь, а дворничиха, сплюнув прилипшую к губе подсолнечную шелуху, протягивает жениху короткопалую руку.

Вовка разметался на кровати: одеяло сползло на пол, одна нога вытянута, другая поджата, руки согнуты в локтях — и во сне бежит мальчишка!

Екатерина Сергеевна постояла над сыном, вздохнула, позвала Семена. Тот подошел, весело обнял Катерину, взглянул на Вовку и сказал:

— Не беспокойся! Не обижу твоего пацана.

— Нашего сына, — поправила Катерина.

— Не привык еще,

— Привыкай!

— Жить-то где будете? — зажигая лампу, спрашивает Мария Александровна.

Катерина смотрит на Семена — об этом они еще не говорили. И вообще, хотя Семен сватался давно, решение пришло к Катерине после того, как приезжал Михайло Перепелица.

С Семеном Катерина работала в одном цехе. В цехе ценили умение Семена быстро исправить любую поломку станка, изготовить нужную деталь. Казалось, не было такой машины на заводе, которой бы он не мог управлять, не было такого инструмента, который не слушался бы его руки. Встречались Катерина и Семен после работы в клубе, на собрании партийной ячейки. Лишь изредка, по большим праздникам, видела она его выпившим — веселья у него и без водки хватало. Многие девчата заглядывались на него. Это и было, пожалуй, одной из причин, почему Екатерина Сергеевна не торопилась ответить на сделанное ей предложение. Выйдешь за такого, а потом наплачешься.