Но сейчас, когда улицы благоухали ароматом цветущих акаций и на каждом шагу встречались парочки, Екатерина Сергеевна вдруг ощутила, что годы уходят и молодость уходит. Долго ли еще ей цвести? Зачем самой от своего счастья отказываться?

— Пойдем в кино, — как-то пригласила она Семена.

Тот обрадовался.

Вышли на Дворцовую. Над кинотеатром «Олимп» огромная афиша кричала:

«Сегодня! Нам удалось получить для постановки в Елизаветграде только на три дня кинофильм «Красные дьяволята» в 2-х сериях, 13-ти частях.

Вся мировая пресса говорит об этой картине.

Картина «Красные дьяволята» превосходит в постановке все прошедшие картины фабрики ВУФКУ — «Остап Бандура», «Помещики», «Слесарь и канцлер» и др.

Несмотря на колоссальные затраты, для полного впечатления картины администрация театра пригласила симфонический оркестр в составе 18 человек под управлением Зупермана. Начало ровно в 7 часов».

Потолкавшись возле кассы и убедившись, что билеты достать невозможно, Семен предложил пойти в «Ампир». Пройдя квартал по Дворцовой, Катерина и Семен перешли на другую сторону улицы и увидели не менее красочную афишу. Зрителю предлагалась грандиозная художественно-историческая картина «Дворец и крепость». Указывалось, что съемки фильма сделаны на местах исторических событий, в подлинной обстановке в Зимнем и Аничковом дворцах, в Павловске и Петергофе, Царском Селе и Петропавловской крепости. Зрители увидят подлинные костюмы царей, кареты и т. д. Все документы сняты с подлинников.

Объявление, вывешенное над кассой, сообщало, что сегодня на фильм «Дворец и крепость» билеты продаются только членам профсоюза и красноармейцам.

В дружных рядах членов профсоюза Катерина и Семен прошли в зал. Погас свет, и на экране началась трагическая история офицера Михаила Бейдемана, заточенного в Алексеевский равелин.

Рука Семена легла на плечо Катерины. Она не отстранилась. Услышала шепот Семена:

— Люблю я тебя, желанная...

Из кино шли медленно. Молчали. Прошли до Большой. Вернулись к плацу, который теперь назывался площадью имени товарища Буденного, и снова повернули назад. У скверика Семен спросил:

— Женой моей будешь?

Катерина вместо ответа прижалась к крепкому плечу...

Яков Амвросиевич расстилает белую скатерть, вопросительно глядит на падчерицу.

— Может, ради такого случая?

— Конечно! — рванулся было Семен.

— Не надо. Не сейчас! — решила Катерина. — После зарплаты распишемся, тогда и погуляем. Завтра рано на работу.

Семен выпил стакан чаю с вареньем и ушел. Мария Александровна забросала дочь вопросами: кто он? где живет? сколько зарабатывает? есть ли родные?

Вопросы, вопросы, вопросы... А что может Катерина ответить? Ей бы самой кто сказал, каким Семен станет мужем. И Катерина задумчиво отвечает:

— Он человек хороший! Я его люблю, мама.

На кухне Яков Амвросиевич прямо из кастрюли ест холодный борщ и недоумевает: «Как же по такому поводу не выпить? Никакого понимания нет. Голодранцы! Тоже, наверное, большевик...»

Вовка проснулся рано.

Храпит во сне дед. Бабка отвернулась от него к стене, будто обиделась. Мама тоже спит. Волосы разбежались по подушке — как ручейки во все стороны текут. Спит и улыбается. Видно, хороший сон видит. Вовка сползает с кровати, шлепает босыми ногами по полу и тихонько, чтоб не скрипнула, закрывает за собой дверь.

Во дворе ни души. Под лестницей, где он вчера прятался, спит, свернувшись клубочком, Зюрочка. Хвостом нос закрыла.

— Зюрка! Зюрка!

Собака открыла глаза, лениво шевельнула хвостом и, решив, раз Вовка встал, то и ей вставать пора, потянулась, зевнула, деловито побежала к воротам, оглянулась, словно приглашая Вовку с собой.

На улице никого. Только тетка Матрена шаркает метлой. Она поглядела на Вовку и перестала мести, сочувственно провела рукой по его волосам и вздохнула:

— Не спится? Дите малое, а тоже понимает. Легко ли будет чужого человека отцом называть?

Вовка согласился, что нелегко, хотя ничего не понял. Поеживаясь от утренней прохлады, сопровождаемый Зюрочкой, он свернул на Дворцовую. Сколько богатств хранит улица в ранний час, когда люди еще спят! Вот валяется обертка от конфеты с красивой картинкой. Кто-то бросил коробку от папирос «Сальве», под деревом лежит значок «Добролета» вместе с булавкой. А это что блестит? Вовка нагибается. Вот это да! Самые настоящие десять копеек! Серебро! На них можно купить вон сколько всего...

— Ты что тут делаешь?

Вовка вздрагивает и сжимает в кулаке серебряный кружочек. Володька Вялых в трусах, белой рубашке, на груди галстук, сбоку болтается привязанная за веревочку бутылка с водой, в руках сверток.

— Мы в поход идем. Всем отрядом, — сообщает Володька.

— А я?

— Ты еще маленький!

— И нет! Я тоже пионер-ленинец.

— Мать разрешит?

— Я сейчас! Подожди...

— Валяй!

Вовка бежит домой. В комнате по-прежнему сонное царство.

— Мама, мама! Ну проснись! — тормошит Вовка маму. — Я в поход иду... С пионерами... Хорошо?

— Хорошо, хорошо, — сонно отвечает Катерина.

Вовка быстро повязывает красный галстук, отрезает краюху хлеба, наливает в бутылку воду. Искать веревочку времени нет. И все равно он не сумеет так привязать бутылку, как Володька. Ладно. Сойдет и так! И Вовка выскакивает на улицу...

Никогда еще Вовка не ходил так далеко. Подумать только, идут, идут, а конца городу нет.

Вовка понял, что город — это не только Дворцовая, Большая улица, плац и Быковая.

Наконец дома кончились. Отряд промаршировал вдоль забора с непонятной надписью «Марат», потом мимо деревьев, которые ребята называли почему-то «посадкой». Кончилась посадка, а дорога все вьется, все вьется. Зеленеют поля, поднимается к солнцу пыль. Шагают по дороге босые загорелые ноги.

Мальчишки снимают рубашки. Галстуки алеют прямо на голом теле.

— Голову закрой! А то солнечный удар хватит! — говорит веснушчатая Наталка и ловко завязывает рубаху на Вовкиной голове.

Вовка хочет возмутиться — что он, девчонка! — но видит, что все ребята повязали рубахи на головы, и... смиряется.

В носу щекочет от пыли, пересохло в горле, бутылка и краюха хлеба кажутся тяжелыми-претяжелыми, болят ноги, а солнце припекает все сильнее,

— Привал! — кричит вожатый.

Ребята валятся на зеленую траву у запыленных придорожных кустов, развязывают свертки, прикладываются к горлышку бутылок. Вода теплая. Дома Вовка такую ни за что бы не пил! А здесь пьет и пьет. Наталка сует Вовке вкусное яйцо, сваренное вкрутую — как Вовка любит. Обмакнешь его в соль — ну, кажется, нет ничего вкуснее!

— Ребята, послушаем беседу о «Добролете», — предлагает вожатый. — Давай, Вася!

С травы поднимается небольшой, чуть выше Вовки, мальчонка. Он, видно, не часто бывал на солнце и теперь сразу весь поджарился.

— Ребята! — выкрикивает Вася и обводит всех взглядом. — Я хворал долго. Маменька мне книги приносила, газеты. Я читаю больше про авиацию, про «Добролет»...

И Вася рассказывает о том, как красные летчики в гражданскую войну летали на «гробах», воевали как герои. Но не все летчики хотели драться за Советскую власть. Среди летчиков много «белой кости» — значит царских офицеров. А теперь у нас много красных летчиков, из рабочих, но мало самолетов. А потому надо помочь кто чем может.

— Соберем деньги на строительство пионерского самолета! — кончает Вася.

Вожатый спрашивает, не хочет ли кто-нибудь задать вопрос.

— Я хочу, — решительно говорит Вовка. — А разве можно на гробах летать?

Вася недоуменно хмурит лоб, а ребята покатываются со смеху.

— А ты попробуй, попробуй! — восторженно вопит курносый мальчишка.

Вовка смущен. Хорошо им! Небось в школе все объясняют! А ему откуда знать?

На дороге поднимается пыль — появляется телега. На ней важно восседает парнишка. Он лихо держит вожжи и громко понукает лошадь. За телегой бежит лохматый пес.