— Дерьмо.

Единственный способ получить деньги — убедиться, что задача выполнена. Но он не мог этого сделать без списка ингредиентов на ожерелье. Которого у него не было. И, на самом деле, ему бы не хватило духу пойти на такое. Уничтожить целый район? Не то чтобы он был против террористического акта, но только в том случае, если его руки не окажутся по локоть в этом дерьме.

В которое он нечаянно вляпался и теперь пытался все исправить. В качестве дополнительной гарантии безопасности, о которой его бухгалтер не знал, он годами переводил средства на счета подставной компании. Он доверял Эшвуду (кодовое имя), предпочитая иметь дело с ним — инвестировать в золото и исландскую недвижимость. Решив, что пришло время закрывать лавочку, — рост его активов зашел в тупик, — Линкольн следил за Эшвудом в течение нескольких месяцев. Прослушивание телефонных разговоров показало, на что пойдут уплывшие из его рук пять миллионов.

Линкольн не ожидал, что Эшвуд использует средства компании для убийства других. Эти деньги принадлежали Линкольну. И теперь, больше чем когда-либо, он должен был их вернуть. Без необходимости смывать с них кровь. Он ни за что не втянет себя в террористический акт международного масштаба.

Мало того, что доверенный инвестор отвернулся от него, теперь с его счетов пропадали средства. Неудачи валились на его голову с эпическим размахом. И он был не тем человеком, чтобы затаиться и отсиживаться в норе. Он должен позаботиться об этом немедленно.

И все же... мог ли его бухгалтер каким-то образом быть причастен к пропавшим деньгам и украденному подставному капиталу? Во время их предыдущего телефонного разговора, в его голосе звучало такое же удивление, как и в голосе Линкольна. Конечно, Линкольн не упомянул о своем провале в операции с ожерельем. Но если бы он был каким-то образом связан с Эшвудом... нет, за эти годы он бы как-нибудь выдал себя. Поинтересовался о побочных активах.

Но Линкольн не был глуп. Ему порой не везло, но никогда в таком грандиозном масштабе. Кто-то играл с ним. Бухгалтера можно исключить. Но сначала Линкольн должен был найти виновника. Вот только, где?

Черт возьми.

Теперь он должен был... Что? Найти Катирчи и заставить его закончить работу? Ни в коем случае. Уйти от пяти миллионов? Опять же, ни за что на свете, потому что его нынешнее финансовое положение выглядело плачевным. Но как получить деньги, не отдавая приказа турку создать и применить биологическое оружие?

— Это все Джо-Джо. Она — заноза в моем боку. — Заноза, которую он, по общему признанию, любил загонять поглубже. — Проклятье!

Он пнул банкомат и зашагал обратно к лимузину. Оказавшись внутри, ударил кулаком по спинке переднего сиденья.

Затем вспомнил текст сообщения, высветившегося на экране банкомата. Тридцать шесть часов? Что именно это означало?

****

Лимузин забрал их у аэропорта Шарль-де-Голля. К счастью, ПЭП не прислал за ними Аллианс. Ксавье не испытывал никакого желания наблюдать, как Ал смотрит на Зеф, и формирует у себя в голове мысль, что у них интрижка. И озвучивает свои подозрения. Потому что она бы так и сделала.

Он взял Зеф за руку и сжал. Соблазнение началось как уловка, чтобы завоевать ее доверие, но, черт возьми, она была великолепной женщиной. Он хотел от нее большего. И хотел для нее большего. Как он мог просить ее присоединиться к Подразделению элитных преступлений, когда все, чего она хотела, — это свободы?

— Где мы остановимся? — спросила она, зевая. Был ранний вечер. Они не спали почти всю ночь и утро.

Ксавье отвел волосы с ее лица. Она откинула голову на спинку сиденья, облокотившись на переноску Хлои.

— У меня дома. Если ты не против.

— Против. Там будет прослушка и слежка.

— Да.

— И у тебя только одна кровать. Как мы с этим поступим?

— Я не могу выпустить тебя из виду.

— Я дала тебе слово помочь. Придется мне доверять.

— Я доверяю. Не понимаю, почему. Теперь я знаю тебя. Физически, то есть. Но здесь, внутри? — Он постучал ее по лбу. — Мне любопытно. Расскажи что-нибудь о себе.

— Что, например?

— Что угодно. Я просто хочу послушать твой голос.

— Серьезно? Ты странный.

— Порадуй меня. Давай закончим разговор, начатый, когда мы сидели в засаде у особняка Блэквелла.

Джозефина тяжело вздохнула.

— Мой любимый цвет — фиолетовый. Я люблю кошек. Ненавижу редиску. И скучаю по деревенской жизни, вдали от города. Скучаю по свободе. И жажду бекона в любой день независимо от времени суток. Теперь твоя очередь.

— Моя?

— Эй, ты сам это начал. Вот как работает разговор. Сложная задачка, но ты справишься, Икс.

Он ухмыльнулся ласкательному прозвищу. И совершенно не возражал. На самом деле, ему даже оно нравилось.

— Хорошо. Не думаю, что у меня есть любимый цвет. Я предпочитаю серые костюмы, потому что так сливаюсь с толпой. Когда мне было шесть, я спас таксу со сломанным хвостом и наложил ей шину. А ненавижу я... хм… должен ли я что-то ненавидеть?

— Ты ненавидишь, когда дерзкие похитительницы драгоценностей вмешиваются в твои дела.

— Да, это так. Моя очередь задавать вопросы?

— Валяй.

Ксавье повернулся к ней, откинув голову на спинку сиденья.

— Как ты начала? Что заставило тебя украсть свою первую блестяшку?

Джозефина закрыла глаза и, ухмыльнувшись, покачала головой. Он мог бы надавить на нее, в обмен на информацию, которую ей дал, но в эту игру играли не так. Требовалось терпение и определенное доверие. Поэтому он ждал.

— Хм, вероятно, — тихо начала она, — это произошло, когда мама потеряла все, тогда я была подростком. Вор украл все, что у нее было. Я наблюдала за ним.

— Ты наблюдала за ним?

Она кивнула.

— Я лежала за диваном и читала. Любимое место в мамином кабинете. Раньше я сбегала туда, чтобы спастись от криков. Мама и ее парень вечно ссорились. Он был засранцем. Торговец наркотиками. Но сейчас все это не имеет значения. Что касается вора, то он меня так и не увидел. Но я видела его. Он взломал сейф матери со стандартной комбинацией цифр за четыре минуты, — я засекла время по часам — и выкрал все бриллианты и драгоценности. Но они не принадлежали маме. Она держала их для босса своего парня. И этот человек не простил. Она потеряла все. Пришлось пуститься в бега. Ее парень убедил ее, что бежать будет быстрее без ребенка, который бы только тормозил их. Поэтому вместо того, чтобы буквально вышвырнуть меня на обочину, она швырнула меня в приемную семью.

Ошеломленный таким признанием и чувствуя, что это правда, а не выдуманная история, чтобы вызвать его сочувствие, Ксавье мог только слушать, скрепя сердце.

— Я ненавидела это, — продолжала девушка. — Часто убегала. Конечно, приемная семья была средством получить горячую еду и постель, поэтому я никогда не отлучалась больше чем на день или два. Но в ту ночь, наблюдая за вором, я подсела на новый наркотик. Я начала воровать. Сначала по мелочи. Часы, кольца, деньги. Пробиралась в кабинет приемной семьи, изучала документы, брала ключи от машины и отправлялась на увеселительные прогулки. Делала всякие глупости. Впервые я украла ювелирку в семейном магазине на углу. И меня не поймали. Я использовала свои уловки.

Закрыв глаза, Джозефина улыбнулась. Она вспоминала. Ксавье помнил свое первое дело. Ему было намного меньше. Лет пять. А добычей были сладости из молочного шоколада, которые он прикончил за три дня. Еще одно воспоминание, которым можно было наслаждаться.

— Я хотела стать такой же, как тот вор из маминого кабинета, и добилась больших успехов. Хотя всегда работала одна. Не хотела связываться с мафией или быть кому-то обязанной.

— Мудрый ход. Итак, чтобы узнать больше, ты… нашла того вора и стала за ним следить?

— Безусловно. — Она подмигнула.

— А как ты узнала обо мне? Не помню, чтобы я рекламировал себя или кричал о своих делах на весь мир.

Она пожала плечами.

— Удивительное совпадение.

Больше она не произнесла ни слова. Ему придется действовать медленнее, если он хочет добраться до сути, до рычагов, управляющих ее поступками. И как именно она его обнаружила.

— Зеф, мне жаль, что тебя оставили на произвол судьбы в столь юном возрасте. Это тяжкое бремя.

— Откуда тебе знать? Не думаю, что шикарные костюмы и безупречный стиль появились после того, как ты отточил свое мастерство. Убеждена, что твое ремесло выросло из власти и денег и, вероятно, даже из скуки, которая сопутствует праздной жизни богачей.

— Интересная оценка.

— Но я права. — И это не был вопрос.

— Значит, пришло время и мне исповедоваться, да?

— Да. Я рассказала тебе о своем непристойном мраке. А теперь расскажи мне о своем.

— Непристойный мрак?

— Тайна, — пояснила она с раздраженной настойчивостью.

— Ясно. Что же, хорошо.

И он мог рассказать ей, потому что всегда хотел поделиться с кем-то. И не с психиатром, которому нравилось трахать ему мозги и настаивать на идее, что он воровал драгоценности, чтобы позлить своего отца. Джозефина была его зеркалом и отражала именно то, что ему было нужно и что он хотел видеть.

— Я должен был унаследовать состояние, когда мне исполнилось восемнадцать. Моя семья — аристократы из Марселя. Ламберты занимаются пошивом одежды уже много веков. Скучная, утомительная профессия. Но довольно прибыльная. Мой старик отрекся от меня, когда я отказался взять в руки иголку с ниткой. Передал наследство моему младшему брату. Я не возражал. Мне всегда нравилось испытывать острые ощущения, бросая вызов самому себе. Моим первым делом стало похищение Персидской принцессы и я сделал это чисто.

— Так и не было доказано, что кражу совершил кто-то из вне.

— Вот именно.

Все годы секретности и жизни с оглядкой внезапно заставили Ксавье прийти в себя. Не будь дураком. Даже если тебе не нравится то, что ты каждый день видишь в зеркале. Ты воруешь. И никакая благотворительность не сможет смягчить чувство вины за это.