Паучкам тесно на теле матери, и освободившееся на спине место сейчас же занимается другими паучатами. Снова следует взмах ногами, удар по спине, и другая партия паучат падает на землю.

Степенно ползает по лугу мать-паучиха, сбрасывая с себя детенышей. Громадное, безобразное, похожее от множества паучат на шишку, тело тарантула становится тоньше, появляются контуры сильно похудевшего брюшка.

Поднявшееся солнце припекает землю. Усталая самка, избавившись от последнего паучка, прячется в тени травы и застывает в неподвижности, погружаясь в долгий и глубокий сон. Но этот сон чуток. Незначительная тревога, и тарантул поднимается на дыбы и раскрывает в стороны ядоносные крючья.

Расселение молодых тарантулов закончено.

Сегодня день, посвященный фотографии, и мы вооружены до предела: два фотоаппарата с обычной и цветной пленками, киноаппарат со штативом и многими приспособлениями изрядно оттягивают плечи. Но ветер, несносный ветер, несется по ущелью, свистит в обрывистых скалах, треплет кусты эфедры и таволги. Внизу над далекой белой полоской реки Или нависла желтая мгла песчаной бури. Удастся ли сегодня заняться фотографией?

Глаза всматриваются во все окружающее. Где артисты будущей кинокартины о жизни насекомых пустыни. Вот первая находка: среди засохшей осенней травы виднеется темная норка, аккуратно оплетенная с краев паутинными нитями. Это жилище тарантула ликоза зингориензис. Хорошо бы его выгнать на поверхность земли. Но пока мы располагаемся вокруг норы, шевельнулась трава, из-под сухого листа выполз сам тарантул и, увидев нас, застыл, слегка приподняв передние ноги, выразительно сверкая большими глазами. Паук — не хозяин норы. Это самец, бездомный бродяга, давно скитающийся по пустыне. Ему на своем коротком веку пришлось пережить не одну схватку с врагами: щетинки на его теле кое-где выдраны, двух ног не хватает. Здесь ему посчастливилось, он наткнулся на норку самки, притаился возле.

Тарантулы предпочитают влажные почвы в солончаковой пустыне, эта же избрала пустынное и выжженное солнцем ущелье. Сколько времени она потратила, чтобы в каменистой почве вырыть норку. Немало сил было положено и самцом на поиски своей подруги, и не поздно ли прибыл он сюда сейчас, в сентябре, когда брачное время пауков давно закончилось. Но когда пауков мало и им так трудно найти друг друга, как тут не сказать банальную фразу, лучше поздно, чем никогда.

Самец чуток, зорок и осторожен. Неосмотрительное движение, и он прячется, но убегать от норки не желает, не хочет расставаться с тем, что досталось такими долгими поисками. Наконец его удается поймать в объектив фотоаппарата.

Теперь пора приняться за самку. Я беру зеркальце и направляю лучи солнца в норку. Но в ней ничего не видно. В это время самец решительно приближается к жилищу своей избранницы и начинает барабанить педипальпами по стенке норки. Этот прием мне хорошо знаком: тарантул вызывает свою подругу, но спуститься к ней не решается. По паучьему этикету вторгаться в жилище без спроса не полагается. Но хозяйка норы не желает показываться, а нетерпеливый самец продолжает стучать. Киноаппарат нежно стрекочет. Какой замечательный сюжет для съемки.

Что же будет дальше? Тарантул застыл, ждет. Ждем и мы. Внезапно с объектива киноаппарата падает крышка. Паук напуган и отбегает в сторону. Вот невезение!

Тогда я беру травинку и опускаю ее в норку. Иногда самка, считая, что к ней забрался непрошеный посетитель, пытаясь прогнать, выскакивает вслед за ней наружу. Но пока из норы никто не желает показываться.

Время тянется долго. Скучно. Наконец мы вскакиваем от неожиданности: из норки стремительно выбегает маленькая серая мышка, и прячется в кусты. Только теперь мы заметили вблизи норки белый кокон тарантула. Он был полон маленьких паучат, которым пришла пора выходить наружу. Почему хозяйка норы его бросила?

Мы раскапываем норку. Она пуста. Что же случилось?

Видимо, мышка забралась к паучихе, уничтожила ее, выбросила кокон наружу. А самец? Он, ничего не подозревая о произошедшей трагедии, продолжал без толку барабанить о край норки в напрасном ожидании своей подруги.

Когда-то здесь, в очень засушливое время жизни пустыни, ветер гнал струйками песок, барханы курились песчаной поземкой и медленно передвигались и меняли очертания. Но прошли тяжелые годы засух, изменился климат, стали чаще перепадать дожди, барханы заросли растениями и сейчас застыли в немом покое, скрепленные корешками трав.

Я бреду по холмам, поглядываю по сторонам. В небе дружным хором славят весну жаворонки, пустыня покрылась зеленой коротенькой травкой, местами холмы ярко-желтые от цветов гусиного лука, местами там, где расцвели тюльпаны, будто в белых хлопьях снега.

На обнаженном песке я замечаю кругляшки, размером с горошинку. Они собраны кучками, хотя не соприкасаются друг с другом. Притронешься к такому кругляшку, и он тотчас же рассыпается. Никак не понять, кто и для чего их сделал.

Еще встречаются странные сооружения: небольшое скопление палочек и соринок в виде крохотного курганчика с зияющим на его вершине отверстием, затянутым тонкой нежной кисеей паутины. Кисейная занавеска — творение паука. Видимо, перезимовав, паук откопал свое убежище, теперь строит вокруг входа заслон от струек песка, но почему-то не стал дожидаться добычи — предпочел уединение. Сейчас в норке сыро, холодно, и заслон из тонкого материала — более подходящее сооружение, нежели обычная земляная пробка. Все же через кисею в темное подземелье проникают и солнечные лучи, и теплый воздух.

Песчаную, влажную от весенних дождей, почву легко копать походной лопаткой. Рядом с норкой я приготовил глубокую ямку, чтобы потом начать осторожное вскрытие всего сооружения по вертикали. В темном входе за сдвинутой в сторону дверкой неожиданно появляются сверкающие огоньки глаз и светлые паучьи лапы. Выброшенный наверх, большой, серый, в коричневых полосках и пятнышках паук несколько секунд неподвижен, как бы в недоумении, потом стремглав несется искать спасительный уголок. Я издавна знаком с этим обитателем песчаной пустыни и сожалею, что никак не соберусь испытать его ядовитость. Может быть, в необоснованном обвинении фаланг, бытующем в народе, повинны как раз эти светлые пауки.

На дне жилища паука — оно глубиной более полуметра — лежит недавно сброшенная линочная шкурка. Паук перелинял и теперь превратился во взрослого самца, стройного, с длинными ногами и поджарым брюшком. Во время линьки паук совершенно беспомощен и ради нее стоило закрыть свою обитель занавеской, предотвратив возможное появление непрошеных гостей.

Заботы у всех пауков одинаковы, курганчики над норками, сложенные из соринок, затянуты кисеей — все сразу принялись за линьку. Только одно странно. Какую бы я ни раскопал норку, всюду в ней одни самцы. Самок нет.

Я поглядываю на небо, на пустыню: большое красное солнце клонится к чистому горизонту. Вслед за ним медленно поворачивают свои белые с желтым сердечком лепестки тюльпаны, и полянка между холмами все время меняет свой облик. На песке мне по-прежнему попадаются таинственные катышки. Они, наверное, вынесены наверх каким-то землекопом, который занят или строительством своих хором или ремонтом старого жилища после долгой зимней спячки. Но возле катышков нет норок. Осторожно слой за слоем я снимаю песок лопаткой, но безуспешно. Загадка катышков меня заинтересовала, и я продолжаю поиски.

Иногда попадаются катышки, расположенные легким полукругом, направленным дугою на восток. Отчего бы это могло быть?

Солнце уже почти коснулось горизонта. Посинели далекие очертания пологих гор Малайсары. Пустыня потемнела. От застывших барханов протянулись синие тени. Сухая травинка, склонившись над гладким песком, вычертила полукруг — эту своеобразную розу ветров, свидетельство того, что здесь недавно гулял западный ветер. Вглядываясь в этот четкий полукруг, я невольно перевожу взгляд на катышки. Они расположились полукругом к востоку! Таинственному землекопу было легче выносить груз от своего жилища по ветру. Видимо, он не так уж силен и не столь легка его ноша. И тогда я догадываюсь, где должна быть норка, по катышкам вычерчиваю линию полукруга, провожу от нее радиусы и в месте их пересечения в центре предполагаемого круга осторожно снимаю песок. Расчет оказался верным. Передо мною открывается норка. В ее глубокой темноте, наверное, сидит тот, кто задал мне такую головоломку. Еще несколько минут раскопок, и через осыпавшийся песок выглядывают светлые ноги. Вдруг песок разлетается в стороны, и наверх выпрыгивает тот же светлый, с легкими полосками и пятнышками паук. В его черных выразительных глазах отражается красное солнце, коснувшееся краем горизонта.