Покрытая позолотой резная итальянская мебель и оживленный розовыми нимфами пейзаж в громоздкой раме вместо портрета улыбчивого Ильича Фистулину шли меньше. Казалось, он чувствовал себя как-то неуютно под незрячим оком мраморного Вольтера, заносчиво ухмылявшегося на специальной подставке, подобно голове ехидного профессора Доуэля.

— Базар отменяется, не в Госдуме. У меня есть основания предполагать, что переводчик американки — тот самый Лесников, которого многие из вас опрометчиво сочли погибшим. Но если даже моя информация не верна, можете быть уверенны, что к девке приставлен пастушок из того же ведомства и с аналогичной целью. В этом мы сможем убедиться через три часа. — Василий Шакерович после нескольких жадных затяжек с облегчением обмяк в объятиях внушительного кресла. — Ну, что, Язва, оправдаешь доверие?

— Обидно, честное слово… — скривился худой. — Работаем, работаем, крутимся… Такие каналы задействованы! Расчет-то совсем простой: лох в очках — Лесников он или другое фуфло, уже знает о готовящемся акте вандализма. Ну, то есть, что его куколку хотят того… Узнать-то он узнал, но в достоверности свиста сомневается. Поэтому сигналить наверх, скорее всего, пока не станет, попытается подстраховать ситуацию сам. А путь для инициативы у него один — во избежание международного шухера поскорее иностранку в отель вернуть. Под защиту властей. Здесь-то мы ему сюрпризец и организовали.

— А если осечка? — Богатырь вопросительно посмотрел на двоих молчаливых кавказцев, приглашая их к обсуждению. Но те лишь переглянулись и неопределенно пожали плечами.

— В таком случае завтра вступит в действие второй вариант. Не хотелось бы особо пыль поднимать, но ситуация обязывает. Кто не согласен, партбилет на стол. — Удар кулака потряс дубовую столешницу, но последовавшая за ним улыбка свидетельствовала о том, что Василий Шакерович пошутил. Присутствующие нестройно хохотнули.

Всю сознательную жизнь Фистулин боролся за светлое будущее. Вначале всего прогрессивного человечества, потом — свое личное. Ограничение масштабов пошло на пользу делу, — возглавив неформальную группировку, бывший ответственный работник обкома стал жить лучше. Несколько удачно проведенных операций по захвату сфер влияния в столичном рэкете вселили в Василии Шакеровиче и его подопечных чувство социальной перспективы. Но разгоревшаяся война с конкурентами выматывала Фистулина не меньше, чем подведение итогов соцсоревнования на предприятиях области и отчетно-перевыборные собрания. Его опять обходили более ухватистые и наглые, и снова приходилось доказывать всем, что ты не верблюд, т. е. крепенький, инициативный, по всем статьям удачливый лидер. Но вот как раз инициативы и удачливости Фистулину не хватало. Были связи, идущие из советского прошлого, и умение работать с людьми. А кроме того, вместе с фантастическими даже для бывшего номенклатурного работника прибылью и возможностями открылся вдруг в натуре Фистулина некий азартный авантюризм. Он с болью осознал, как сильно был закомплексован прежде, побаиваясь почти что узаконенных взяток и невиннейших махинаций с цифрами плановой отчетности. Вера в свои силы разбудила инициативу Фистулина, его затейливую, приправленную азиатской пряностью фантазию.

Эти обстоятельства привели к тому, что Фистулин заинтересовался американкой. Борясь с гриппом, он подбадривал себя красочными видениями и сочинял забавную историю. Уничтожив вирус при помощи новейших американских препаратов, ещё неокрепший Василий Шакерович отправил переутомленную заботой о больном супругу в Испанию, где имел на побережье симпатичный домик. А сам, в сопровождении молчаливой свиты, перебрался в особняк на Истре и тут же призвал к себе «зама по идеологии» — Никандра Даниловича Язвицкого, имевшего славную биографию рецидивиста широкого профиля. Он попадался на валютных аферах, махинациях с госимуществом, заграничных поставках, чудом избегая «вышки». Но не брезговал и мелочовкой, руководя бригадой по очистке квартир.

В местах заключения Никандр Данилович приобрел соответствующие манеры, лексикон, а также язву двенадцатиперстной кишки, превратившую его фамилию в отличную кликуху. Изворотливость ума и нездоровая злость являлись сильной стороной Язвы. Он всегда умел найти неординарный подход к поставленной задаче.

— Ты мало работаешь над своим имиджем, Василий, пренебрегаешь эффектной рекламой. Здесь, у нас, как на эстраде, надо уметь подать себя, заставить заговорить, — внушал он шефу.

— Может, афишу заказать? — скромно усмехнулся Василий Шакерович.

— Уловил. В обнимку с американской беби.

Через день Язва, умевший быть и непристойно грубым и красноречивым, как Шахерезада, проработал в деталях поданную шефом идею и доложил план операции «В постели с мисс Джордан». Оба хохотали, воображая реакцию конкурентов. Ситуация стала совсем смешной, когда бывший товарищ Фистулина, Симаков, успешно работавший в структуре партаппарата, а ныне возглавляющий охранное агентство, согласился помочь делу. Сошлись на двадцати процентах прибыли от «угона» именитой гостьи. Почти полмиллиона долларов за то, чтобы в условленный час группа, охраняющая загородный ресторан по случаю проведения Зимнего бала «ошибочно» была переброшена» в другое место. Не слишком большая цена за обычное разгильдяйство какого-нибудь «стрелочника», перепутавшего приказ начальника. Виновник ошибки, конечно же, падет смертью храбрых в ближайшей же операции, не дождавшись разбирательства, а Симаков удвоит бдительность и активность в деле пресечения антигосударственных акций.

Завершив тщательный туалет перед балом, Игорь на мгновение задумался, пытаясь отделить собственное «я» от личности придуманного им Бортника. Кто это, собственно, провел с полчаса у зеркала, совершенствуя свою внешность, — «гид-стукач» или «супершпион»? Ну уж, конечно, не Игорь Лесников, предпочитавший в свободное от работы время затертые джинсы и нечесаные вихры, а такие удовольствия, как благотворительные балы, воспринимавший не лучше рвотного средства. Но у пижона, одетого в черный вечерний костюм, было что-то очень близкое Игорю.

— «Понятно, понятно, где я тебя видел, старина. Готовишься, как на любовное свидание, и в глазах блудливый блеск, словно увольнительную на берег получил. Осталось лишь надраить вонючей ваксой форменные ботинки и пройтись вразвалочку вдоль севастопольской набережной, стреляя жадными взглядами по движущимся мишеням женского пола…», — вспомнил Лесников эпизод давнего прошлого. В соответствии с правилами института, имевшего военную кафедру, студент Лесников, как офицер Советской Армии, провел летний месяц на сборах в рядах военно-морского флота.

Июнь, акации в цвету, из репродукторов попеременно с победным маршем «Легендарный Севастополь» звучат мелодии лирической оперетты К. Листова «Севастопольский вальс». На магнитофонных пленках неистовствует Майкл Джексон и Фредди Меркури, на «видаке» — «9 1/2 недель» с сексапильной Ким Бессинджер и совсем обвальная «Дикая орхидея». Матросики как с ума посходили, стараясь урвать побольше баллов по боцманскому тарифу. Корабль «Адмирал Синявин» давно пришвартованный в качестве учебной базы к старому пакгаузу, кишел крысами. Свисающие отовсюду крысиные хвосты бросали вызов советским морякам. Боцман Харлымов вызов принял, назначив за десять хвостов освобождение от ночной вахты, за двадцать — увольнение на берег. В матросских рядах вспыхнули охотничьи инстинкты.

Игорь Лесников крыс не рубил, брезговал. А когда получил от своего кореша Лехи полный набор в «двадцать стволов», они вышли на берег вместе, навстречу жарким июньским приключениям. Как невероятно манящи были девушки тем летом, как вдохновенно отдавалась морячку в узкой комнате-пенале чернявая, мускулистая, словно переодетый пацан, Фима… За дверьми жила своими заботами многонаселенная коммуналка: кто-то приходил и уходил, дзынкая велосипедным звонком, громыхал кастрюлями. Специально громкий шепот сообщал в коридоре, что «Серафима, б…, цельные сутки мужиков водит», вкусно пахло жаренной картошкой и щами. От ботинок, сброшенных у кровати, до одури несло ваксой, Фимка целовалась больно, стараясь прикусить кожу, и совсем не напоминала куклу Барби.