И вот, явился мой второй демон. Его имя — Отрицание. Сказать правду моей семье было равносильно битве между Давидом и Голиафом. Безоружная, я взглянула в лицо Отрицанию и пригласила его в свою жизнь: “Заходи! Я приготовила твой любимый ужин, так что ты можешь уничтожать мой дом и мою жизнь.”

В дальнейших размышлениях окончательным аргументом оказалось вот что: я не могу провести всю жизнь, размышляя “что если…”

Так что мы переезжаем.

Рассказать родителям

— Ты прочитала статьи, которые я тебе переслала? — спросила я.

— Да. Такая штука… ну вроде журавля в небе. Но я не понимаю как такое могло бы быть возможно в реальной жизни.

Она медленно выдохнула. Это был не совсем вздох, так как она старалась быть доброжелательной, насколько это возможно. Двадцатитрёхлетний брак моей матери был не из простых.

Я позвонила ей однажды вечером, закрывшись в спальне и вооружившись огромной кружкой чая. Чай всегда был моим любимым средством защиты. Поэтому я пила его из непомерной кружки с Уоллесом и Громитом, подаренной мне Жилем на прошлое Рождество.

Моя мать, способная целый час обсуждать узор на занавеске, несомненно выскажется о нашем решении открыть брак. Она была младшей из шести детей в традиционной викторианской семье. Все женщины её поколения в ней унаследовали ген очарованности тканью. Последнее время мне кажется, что он проявляется и у меня. Один член семьи был или не был гомосексуален. Суть была в том, что мы не знали. И не говорили об этом. Другой имел или не имел внебрачные связи. Об этом мы тоже не разговаривали.

Этот телефонный разговор был одной из труднейших частей моей новой жизни. Я всегда была честна со своей матерью, но в последние три месяца я избегала нормальных разговоров с нею. Я не могла удержаться в рамках разговора о внутреннем украшении дома, когда хотела рассказать ей о самом чудесном и сложном открытии моей жизни. Американских горках любви, боли и ещё более сильной любви. Я любила двух изумительных мужчин и была любима ими. Мой муж любил меня и любил другую. И я была так счастлива от того, что он был счастлив. И я. И мой парень. И моя со-жена. Несмотря на предполагающийся конфликт.

— Ты удивилась, что я послала их тебе?

— Что, эти статьи? — спросила она.

— Да.

— Я прочитала первую только до половины, когда ответила. Они довольно длинные и у меня нет времени на нечто, являющееся столь очевидной фантазией.

Мы много размышляли о том, когда нам следует поставить свои семьи в известность о наших отношениях. И как нам это сделать. Мои друзья по большей части ошеломляюще поддержали меня. Но один или два выразили сомнения. Естественно, это были более или менее одни и те же сомнения, а я хорошо подготовилась к тому, чтоб отвечать на них.

— Скажи честно, ты не делаешь это потому, что несчастна с Жилем? — говорили мои друзья.

— Нет. Дело вот в чём: я была несчастна с Жилем. Но из-за меня, а не из-за него.

К тому моменту я поняла одну важную вещь: мои проблемы… они были из-за меня. Не то, чтоб это сильно меняло мою способность решать их.

— О чём ты говоришь? — спрашивали мои друзья более или менее в один голос. — Вполне разумно ожидать от мужчины, что он будет работать и поддерживать тебя. Из вас двоих только у тебя есть работа, амбиции, жизнь.

— Вы считаете, что я покину человека, которого люблю, просто потому, что он не соответствует представлениям других людей о том, каким должен быть муж? Он личность. Я люблю его и хочу, чтоб он присутствовал в моей жизни. Он любит меня и хочет быть в моей жизни. Разумеется, как и в любых отношениях, есть вопросы, над которыми мы работаем: баланс, финансы.

— Но он не хочет детей, — парировала Луиза. Она, единственная из всех моих друзей, годами мечтала о детях. Любые бездетные отношения казались ей немыслимыми. Буквально.

— Прямо сейчас. Он не хочет детей прямо сейчас.

— Луиза, но тебе уже тридцать два. Твои биологические часы тикают. Может быть, он никогда не будет готов. Что ты будешь делать тогда?

— Ну, тогда я не буду рожать детей от него. Очевидно. Вы не можете заставить кого-то завести с вами ребёнка. Ты знаешь это лучше всех, — многозначительно заметила я. У Линды это была больная точка, так как её парень сделал вазэктомию до того, как они встретились. Они надеялись сделать обратную операцию. Или она уйдёт. — В этом прелесть полиамории, — продолжала я. — Я могу по прежнему поддерживать наши чудесные отношения, включающие в себя всё, чего мы хотим вместе, и в то же время иметь других партнёров, которые хотят того же, чего и я, например, детей.

— Я не могу представить как это может работать, — ответила она.

Я принимала тот факт, что для многих работает моногамное соглашение “всё в одном”. Но я также полагала, что людям очень сложно бросать вызов норме и делать относительно неё собственный выбор. Я унаследовала ценности среднего класса от моих родителей. Я заботилась о внешней стороне. Я заботилась о маскировке процесса старения. Я беспокоилась, что люди думают о том, сколько у нас денег. Я даже заботилась о том, чтоб настолько успешно врать себе самой о собственных ошибках, что не могла признать себя той, кем я являлась. Я годами врала себе о мотивах собственного поведения. Настолько, что даже не понимала, что жила ложью.

Линда внезапно возмутилась:

— У тебя не может быть всё это одновременно! Не предполагаешь ли рожать детей от кого-то, не являющегося твоим мужем? Как такое может быть?

— Попробуй мыслить чуть менее моногамно, если сможешь, — проворчала я в ответ.

Люди были настолько убеждены в своей правоте, что думали, что я не подумала о возможных последствиях своих решений. Но даже в наихудшем варианте я просто оказываюсь наивной. Надеющейся на невозможное. Надеющейся сохранить брак, несмотря на различие жизненных целей.

— Полиамория это создание сообщества людей, открыто любящих и поддерживающих друг друга. Жиль может не хотеть быть отцом, но он никогда не помешает мне быть матерью. На самом деле он будет активно поддерживать меня.

— Некто, кто не хочет быть отцом, никогда не останется с тобой, если ты станешь матерью чьего-то ещё ребёнка, — насмешливо сказала Линда.

Моё терпение подошло к концу.

— Ты просто не поняла, что он уже дал своё согласие. Если он с любовью поддержит зачатие и беременность, почему он бросит меня потом? Тем более, что он тоже будет в отношениях, которых он хочет. Я придерживаюсь куда лучшего мнения о Жиле.

Однако, мои друзья, очевидно, моего мнения не разделяли. Не то, чтоб такие же вопросы не возникали у меня самой. В каком то смысле он был согласен иметь в своей жизни ребёнка. Просто не своего ребёнка. Но та же проблемы возникла бы с любой женщиной моего возраста, так что ему не удалось бы полностью избежать взаимодействия с детьми. Большинство женщин выбирают материнство.

Очевидная долгая пауза на той стороне начала становиться подозрительной.

— Ты послала мне их с какой-то целью?

— Да, мы ведь говорили о том, что брак — устаревшая концепция. И я сочла, что это изумительная философия.

Я часто использовала слово “изумительная” в отношении полиамории. Мортен произносил это “изуми-дельная”. Я любила его акцент. Я любила всё, что имело к нему отношение. И любовь к нему дала мне отвагу двинуться дальше.

— И я хочу сообщить тебе, что мы с Жилем верим в эту философию и решили реализовать её.

Бомба номер раз. Я чувствовала как она падает с моего самолёта в стабильность её жизни и понимала сколько боли она принесёт. Но я больше не могла врать ей.

— Ну, вы можете соглашаться с ней, но я крайне сомневаюсь, что вам удастся реализовать её на практике, — отмахнулась она. Я собралась с духом, подобно библейскому персонажу, препоясывающему свои чресла.

— Но я послала тебе их именно поэтому. Потому, что мы реализовали это на практике. Мы встречаемся с другой парой. Их зовут Мортен и Елена. И они живут в Англии.