— Это не называется компромисс. Это называется издевательство. Ты у неё под каблуком.

— Она не издевается. Ты думаешь так потому, что ты очень чувствительная, у тебя неадекватное восприятие критики и ты чрезмерно реагируешь на мельчайшие вещи.

— Если я чувствительна, то я горжусь этим, потому что это означает и то, что я уважаю чувствительность других людей.

— Ну, я не хочу быть чувствительным. Это хреново.

— Думаю, ты бы предпочёл, чтоб я была равнодушна к последствиям своих действий, — возразила я.

— Думаю, ты считаешь прекрасным то, как твои деньги утекают как вода между пальцев Елены и равнодушен к тем проблемам, которые это создаёт в твоей жизни.

— Елена знает о своей проблеме с деньгами. Она пытается справиться с ней. Она снова отдала мне свою кредитку на следующий день. Сама.

У меня больше не осталось ни самоконтроля, ни эмоциональной сдержанности. Я сказала ровно то, что думала со своей точки зрения. А моя точка зрения находилась в очень болезненном месте. Всё время.

— Она относится к тебе как к родителю, — издевательски сказала я.

— “Папочка, возьми мою кредитку. Я непослушная девочка.” Ты отдашь её обратно, как ты делал уже тысячу раз.

— Ты должна понимать, что всё плохое, что ты ей делаешь, ничуть не улучшает твоих отношений со мной. Ты выглядишь жалкой. Жалкой неудачницей.

— Ты прав. Я неудачница, особенно в этих отношениях. То, что я так близко общаюсь с кем-то, настолько слепым к реальности, сводит меня с ума. Ты думаешь, что когда Елена управляет событиями вокруг себя, вместо того, чтоб дать людям возможность быть собой и делать то, что они хотят, это нормально. И, знаешь что? Если ты от этого счастлив, ладно. Но я от этого несчастна. И я не собираюсь иметь к этому никакого отношения.

Я сражалась достаточно. Я сражалась с Жилем. Я сражалась с Еленой. И теперь я сражалась в Мортеном. И не только о наших отношениях. Потому, что участие в четвёрке, очевидно, означает, что вы сражаетесь в чужих боях. Жиль с Еленой ругались ужасно. Множество и множество ссор. Они расставались каждые несколько месяцев.

Так или иначе, вначале я поощряла Жиля воссоединиться с ней.

Я даже выступала в качестве посредника между ними. Все, кроме Жиля видели, как хорошо он сочетается с Еленой, когда они вместе. Не то, чтоб у них тогда не было споров, их отношения были страстными и взрывными. Но Жиль вылез из своей раковины и теперь у него было с кем пободаться. С кем-то, кто не баловал его, как я. С кем-то, кто давил не него и вынуждал занять позицию. Жиль становился мужчиной.

После их третьего расставания, во время которого Елена пыталась нанести себе рану, но не преуспела в этом (хотя цветочная ваза оказалась не такой счастливой), мы с Мортеном встали в стойку. Их расставания с каждым разом затягивались всё дольше и дольше. Вначале это было несколько дней, потом продлилось до недели, а далее и до нескольких недель.

Во время этих первых трёх расставаний, мы с Мортеном почти не виделись. Мы были слишком заняты, поддерживая наших основных партнёров. Это становилось предопределённой рутиной. Мой основной партнёр был сердит и поглощён отрицанием. Он рычал и хлопал дверями шкафов, забавно приговаривая по французски: “Eh merde!”

Мортен был на самом краю безумия и пытался управиться с елениным средиземноморским темпераментом. Я тоже пыталась поддержать Елену, прогуливаясь с ней и рассказывая о том, как там Жиль, что он делает и о чём думает. Она отчаянно цеплялась за крупицы новостей, которые могли нести надежду. Но гораздо чаще, чем наоборот, наши разговоры не приводили ни к чему хорошему. Она не могла понять, почему он так сердит, а я понимала всё слишком хорошо. Жиль просто отказывался принять то, что он видел как постоянно возрастающие и неразумные требования. И, будучи непосредственным свидетелем их отношений, я была во многом на его стороне.

Но динамика отношений развивалась сама по себе и, несмотря на переживания, была полезна для них обоих. Ему приходилось вырабатывать точки зрения по разным вопросам, а она меньше проявляла свою неуверенность. Мортену приходилось брать краткосрочные отпуска для того, что приглядывать за Еленой, а я жила упрямой злостью, пронизывавшей весь дом и каждый разговор.

После четвёртого расставания Мортен позвонил мне:

— Я сказал Елене, что не буду поддерживать её в желании вернуться к Жилю. Я просто хочу, чтоб ты знала.

— Я согласна. Это случалось уже слишком много раз. Но, понимаешь, мы ведь не можем помешать им снова сойтись вместе.

— Да, но мы можем перестать поощрять их.

— Ты не понял? Мы будем оказывать на них скрытое давление уже тем, что сами будем вместе. Обычно, когда люди расстаются, они не видят друг друга постоянно, не видят напоминаний о том, что они потеряли. Елена и Жиль видят нас вместе. Это должно быть ужасно

— И что ты предлагаешь? Должны ли мы реже видеться? Или видеться не дома?

— Пожалуй, я не знаю, — сказала я. Я действительно не знала что делать. Где найти инструкцию к нашей ситуации? — Но я думаю, что сейчас лучше всего было бы проявить сдержанность. Я ненавижу это всё также сильно, как и ты.

Мортен от отчаяния потерял своё обычное спокойствие.

— Что не так с этим Жилем? Почему ему надо каждый раз расставаться с нею? Почему нельзя просто поспорить и всё решить?

— Я сожалею, — произнесла я, не чувствуя ни капли сожаления. — Ты думаешь, что проблема в Жиле? Почему твоей жене надо быть так бессмысленно требовательной? Она ничего не может оставить в покое. Всё и всегда должно быть только по ней и никак иначе.

— Но она так часто права . Почему Жиль не может подождать двадцать минут, перед тем, как уходить в зал, чтоб они могли пойти туда вместе? Всего двадцать минут ради той, которую он любит!

Мортен саркастически выделял слова как бы курсивом. А мой защитный инстинкт на каждый этот курсив вставал в углу Жиля для боя.

— Но, Мортен! Это происходит каждый раз и это не двадцать минут. Она никогда не бывает готова к тому времени, к которому он просит. Она не понимает что такое время! Почему он должен каждый раз ломать свой график из-за того, что она не может встать немного раньше? Почему она думает, что ей совершенно необходимо накраситься, для того, чтоб идти в тренажёрный зал?

— Если он поставит тренировки в зале выше неё, это с очевидностью покажет, что он не заботится о ней. Они задают ритм и структуру её дня и выводят её из депрессивного цикла. И это очень символично — это показывает его заботу.

Конечно, он заботился. Но Жиль начал больше заботиться о ком-то другом. О себе. Как я ни была счастлива по этому поводу, это также значило, что Жиль стал совершенно не тем мужчиной, которого я встретила и за которого вышла замуж.

Первое расставание

Моя работа представляла собой всё более и более ложную реальность. Предполагалось, что я буду финансовым контролёром, буду руководить командой. Но в своей жизни я была в бесконтрольном свободном падении. В течение нескольких месяцев то, что изображала из себя ту, которой не была, позволяло мне сохранить некоторую степень нормальности. Пока моя личная жизнь не вторглась и сюда. Кольцевая переписка, непрерывная дискуссия и постоянные неправильные интерпретации сводили меня с ума. Всплывающие уведомления от трёх моих партнёров без отдыха появлялись внизу моего экрана. Я выключила их, но лучше не стало. Дамоклов меч готовился упасть, и однажды я предпочла разорвать эту нить самой, чем ждать в бесконечной неуверенности. И я открыла свои сообщения. И из них, как из ящика Пандоры, хлынул ад. На глазах коллег я в бессилии сидела перед экраном. В чинном рабочем окружении мне некуда было деть свои гнев и отчаяние, в то время как я, впервые в этих отношениях поняла, что моя прекрасная утопия… обречена.

“Сандерс пытается урезать операционные расходы. Скоро полетят головы, надо раздуть прогноз процентов на двадцать и, возможно, мы избежим самого ужасного.”