— Заткнись! — рявкнул Лейн, снова подталкивая Марсию вперед. Она споткнулась, и лишь чудом, упав на колени, уберегла от удара лицо. Лейн снова поставил Марсию на ноги, заметив при этом, что колени у нее кровоточат. Вид крови ничуть не смягчил Лейна — наоборот, разъярил пуще прежнего.

— Смотри у меня! Хуже будет! — прорычал землянин.

Марсия снова обратила к нему умоляющий взгляд, откинула назад голову и издала странный сдавленный звук. Лицо приобрело голубоватый оттенок, а секунду спустя она уже тяжело грохнулась об пол.

Встревоженный, Лейн перевернул Марсию на спину. То был глубокий обморок, вызванный удушьем.

Землянин вытащил кляп, запустил пальцы в рот и схватился за основание языка. Тот выскальзывал, как живой.

Наконец Лейн вытащил язык наружу, вытащил из глубины глотки — заглотив его, Марсия пыталась свести счеты с жизнью.

Лейн подождал. Когда увидел, что она приходит в себя, вернул кляп на место. Завязывая узел сзади на шее, задумался — как быть дальше? Если убрать кляп, Марсия одним своим словом сможет вызвать у него новый приступ мучительной рвоты. Если оставить, снова попытается покончить с собой.

Так придется оживлять ее постоянно. И в конечном счете очередная попытка самоубийства увенчается успехом.

Единственный способ решить две эти проблемы одним махом — отрезать язык у самого основания — казался Лейну чудовищно жестоким. Ни говорить, ни задушить себя тогда она больше не сможет. Кто-то другой на его месте не стал бы колебаться ни секунды, Лейн же решиться на такое не мог, не находил в себе сил.

Был еще один способ заставить ее молчать — смерть.

— Не могу же я хладнокровно зарезать тебя! — воскликнул Лейн. — Если ты ищешь смерти, тебе придется самой об этом позаботиться. Я помогать не стану. Вставай и пошли. Я возьму твой багаж, и мы выходим.

Марсия снова посинела и, обмякнув, осела на пол.

— А ну, вставай! Сама, без моей помощи! — заорал Лейн и неожиданно поймал себя на том, что бессознательно разрывает ногтями узел кляпа.

«Какой же я дурак! — сообразил Лейн, отбросив кляп в сторону. — Конечно же! Решение лежало под самым носом. Опробовать на ней ее собственное оружие! Повернуть лимб на несмертельный, оглушающий уровень и ткнуть стволом в нее, когда придет в сознание».

При таком методе путешествия ему придется тащить на себе и пожитки, и саму пленницу все тридцать долгих миль, отделяющие от базы, но ничего — он справится. Соорудит нечто вроде салазок — и справится! Ничто и никто его не остановит. А на Земле...

Услыхав за спиной какой-то необычный шум, Лейн резко обернулся. Двое ильто в скафандрах стояли поодаль, а из туннеля как раз вываливался третий. И у каждого в руках оружие, та же самая палка с баллоном-набалдашником.

В полном отчаянии Лейн схватился за свое оружие, заткнутое за пояс. Левой рукой мгновенно подправил лимб на баллоне, надеясь, что увеличивает мощность до максимума, и направил ствол на нежданных гостей...

Очнулся Лейн, лежа на спине в полном своем облачении, лишь без шлема на голове. Он был плотно примотан к чему-то жесткому и шевелиться не мог — разве что голову повернуть. Так он и поступил: в поле зрения оказалось множество ильто, занятых демонтажом оборудования. Тот, вернее, та, что успела опередить Лейна с выстрелом, стояла рядом.

Ильто заговорила по-английски совершенно правильно, лишь с легким певучим акцентом:

— Успокойтесь, пожалуйста, мистер Лейн. Вам предстоит весьма долгое путешествие. Когда мы окажемся на корабле, вам предоставят несколько большие, нежели сейчас, удобства.

Лейн открыл было рот, чтобы спросить, откуда ей известно его имя, но осекся. Нет сомнений: они прочли записи в бортовом журнале базы. А что ильто заговорила по-английски, так этого тоже следовало ожидать — недаром же почти столетие их сторожевые корабли болтаются в окрестностях Земли, перехватывая сперва радиопередачи, а теперь и телепрограммы. Лейн промолчал.

Тогда Марсия сообщила нечто ильто-капитану. Выглядела она скверно: воспаленные, заплаканные глаза, следы ушибов на лице, кровоподтеки на теле.

Переводчица обратилась к Лейну:

— Майршийя требует объяснений, почему вы убили ее ребенка. Она не понимает, зачем это вам понадобилось.

— Ответа не будет, — процедил Лейн. Собственная голова казалась ему легкой, точно воздушный шарик. И стены комнаты снова стали покачиваться.

— Я сама объясню ей почему, — отрывисто бросила переводчица. — Потому что такова природа всех земных скотов.

— Это неправда! — вскричал Лейн. — Я не скотина! Я сделал это, потому что был вынужден! Я не мог принять ее любовь, не мог переспать с ней и остаться после этого человеком. Даже подобием человека...

— Майршийя, — перебила переводчица, — будет молиться за вас, будет умолять Создателя, чтобы простил вам смерть ее ребенка. И чтобы скорее наступил день, когда вы под нашим руководством отучитесь совершать подобные поступки. Сама она, хоть и убита горем, прощает вас. Она уверена, придет час, и вы научитесь относиться к ней как к сестре. Она думает, что ростки добра в вас еще сохранились.

Лейн скрежетал зубами и до крови искусал себе язык и губы, пока на него нахлобучивали шлем. Он не осмеливался произнести ни слова — знал, что сорвется в крик, впадет в постыдную истерику. Внутри его разгорался огонь — такое чувство, будто нечто, прорвав оболочку, разрастается в нем гигантским алчным червем. Червь пожирал Лейна, изгрызал заживо. И Лейн не ведал, не мог знать, чем все это может для него закончиться.

МАТЬ

Mother

Copyright © 1953 by Philip Jose Farmer

1

— Смотри-ка, мама. Часы идут назад.

Эдди Феттс указал на стрелки циферблата в штурманской рубке.

— Их наверняка развернула авария, — заметила доктор Паула Феттс.

— Как же такое могло произойти?

— Не могу сказать тебе, сынок. Я ведь не знаю всего.

— О!

— Да не смотри же на меня с таким разочарованным видом. Я — патолог, а не специалист по электронике.

— Не сердись так, мать. Терпеть не могу этого. Только не сейчас.

Он вышел из штурманской рубки. Беспокоясь за сына, она последовала за ним. Похороны ее ученых коллег и членов команды сильно утомили его. От вида крови у него всегда кружилась голова, и ему становилось дурно. Он едва двигал руками, помогая ей собирать и складывать в мешки разбросанные повсюду кости и внутренности.

Он хотел сжечь все трупы в ядерной топке, но она запретила. В средней части корабля громко отстукивали счетчики Гейгера, предупреждая, что на корме присутствует невидимая смерть.

Метеорит, который столкнулся с кораблем в момент его выхода из гиперпространства в обычный космос, очевидно, разрушил машинное отделение. Именно так поняла она те бессвязные слова, которые ей в крайнем возбуждении выкрикнул ее коллега перед тем, как убежать в штурманскую рубку. Она поспешила тогда на поиски Эдди. Она боялась, что дверь в его каюту окажется по-прежнему запертой, так как он записывал на пленку арию «Тяжело парит альбатрос» из «Старого моряка» Джианелли.

К счастью, аварийная система автоматически выбила замыкающие контуры. Войдя в каюту, она в испуге позвала его, страшась обнаружить, что его ранило. Он лежал на полу в полубессознательном состоянии, но не катастрофа с кораблем швырнула его туда. Причина лежала в углу, выкатившись из его вялых пальцев: термос емкостью в одну кварту, снабженный резиновой соской специально для условий невесомости. Каюта была пропитана выдыхаемыми открытым ртом Эдди парами ржаного виски, ржанки, которых не смогли перебить даже пилюли Нодора.

Мать резко приказала ему подняться и лечь в постель. Ее голос — первое, что он услышал, — пробился сквозь плотные барьеры Старой Красной Звезды. Он стал с трудом подыматься, и Мать, хоть была и меньше его, каждую унцию своего веса бросила на то, чтобы поднять его и уложить в постель.