Его вытянутая рука коснулась стены. Камень казался теплым. Слишком теплым. Как будто с другой его стороны пылало пламя.

Кэрмоди толкнул плиту, и та подалась назад. Дверь открылась. За ней тоже царила непроглядная темнота.

Он долго стоял, касаясь двери рукой. Ему не хотелось входить И не хотелось оставаться. Если дверь за ним захлопнется, он может оказаться в западне.

— Какого черта! — прорычал Кэрмоди. — Все или ничего!

И, шагнув вперед, закрыл за собою дверь. Та вошла в пазы мягко в совершенно беззвучно. Все это время он касался ее рукой, однако не почувствовал ни малейшего дуновения воздуха. Дверь закрылась. И Кэрмоди понятия не имел, как ее теперь открыть. Он попытался это сделать, но безуспешно.

На миг ему захотелось воспользоваться фонариком и посмотреть, не подбирается ли к нему какая-нибудь сволочь. Это позволило бы ошеломить врага и нанести упреждающий удар. Но, похоже, о его появлении в храме никто не знает. Так зачем же валять дурака и выдавать свое присутствие? Нет, он будет двигаться в темноте, и пусть она станет его союзником. Эй, парни, давайте поиграем в кошки-мышки! Мяу-мяу, я уже иду.

Кэрмоди медленно двинулся вперед, через каждые три шага прислушиваясь к звенящему безмолвию. В висках стучала кровь. Биение сердца казалось тревожным набатом.

Но разве это биение сердца?

Звуки походили на бой далекого барабана, обтянутого мягкой кожей, и приближались к Кэрмоди, повторяя ритм его пульса.

Он медленно повернулся, стараясь определить, откуда доносился звук. Может быть, это слуховая галлюцинация? Или какой-нибудь мотор, работавший в унисон с его сердцем?

А что, если комната имеет некий резонатор, который определяет, усиливает и воспроизводит удары его сердца?

Нет, это абсурд.

Тогда что же тут стучит?

Дуновение воздуха охладило его потное лицо. В комнате не было: ни холодно, ни жарко, но Кэрмоди задыхался, будто находился в парилке, и в то же время трясся от озноба. Вдруг он почувствовал странный незнакомый запах и почему-то подумал, что так пахнут древние камни.

Он беззвучно выругался и попытался унять неприятную дрожь. Когда ему это удалось, вокруг него завибрировал сам воздух.

Может быть, это физический аналог того явления, с которым он Уже встречался? Кэрмоди вспомнил, как воздух сгущался перед ним и начинал блестеть, словно жидкое стекло. Неужели сейчас рядом снова возникнет Мэри? В этой темноте, где ни черта не видно?

Он прищурил глаза и оскалился.

«Тогда я снова убью ее, — подумал он. — Разорву на части, чтобы от нее ничего не осталось — ничего, кроме кровавой лужи. Если я разотру ее в липкую слизь, она больше никогда не вернется».

Плюнув на конспирацию, Кэрмоди вытащил из кармана фонарик. Яркий луч скользнул по огромному залу и высветил круг на дальней стене. По каменным плитам телесно-белого цвета змеились темно-красные прожилки.

Перемещая луч, он осматривал пространство вокруг себя. Рядом, возносясь к потолку, стояла шестиметровая каменная статуя. Тело гигантской обнаженной женщины было усеяно множеством набухших грудей. Одной рукой она извлекала из своего чрева младенца, а другой прижимала к себе второго малыша. Тот беззвучно вопил от ужаса, и ему было чего бояться. Мамаша открыла зубастую пасть, намереваясь откусить у ребенка голову.

Остальные дети цеплялись за ее массивный торс. Некоторые льнули к торчащим соскам и сосали грудь. Другие, чья хватка оказалась слабой, падали вниз, так и не утолив голода.

Лицо богини могло бы стать прекрасным пособием для лекций о раздвоении личности. Один глаз, взиравший на ребенка, которого она хотела пожрать, был беспощадным и лютым. Второй, полуприкрытый веком, спокойно и с материнской любовью смотрел на малыша, который покусывал самый верхний сосок. Одна сторона ее лица казалась воплощением любви, другую искажала жестокая гримаса.

— Ага! — прошептал Кэрмоди. — Так вот ты какая, великая Бунта. Зловонный идол шайки мерзких язычников.

Луч фонарика опустился ниже. Два каменных мальчика обнимали ноги богини. Судя по росту, им было лет по пять. Скорее всего это Йесс и Эльгуль, подумал Кэрмоди. Оба ребенка смотрели на мать со страхом и боязливой надеждой.

— И сколько же материнской любви вы получили от нее? — с усмешкой спросил Кэрмоди. — Наверное, не больше, чем я от своей мамаши. У-у, сука!

Но его мать, по крайней мере, не возникала перед ним из воздуха, как чертова Мэри. А жаль. Он с наслаждением выпустил бы из нее кишки.

Яркий луч двинулся дальше и осветил алтарь, до половины прикрытый красной вельветовой тканью. Посреди алтаря стоял массивный золотой канделябр. Его круглое основание и толстый черенок обвивала золотая змея. Однако свечи в канделябре не было.

— Я ее доедаю, — вдруг раздался мужской голос.

Кэрмоди повернулся и едва не нажал на курок. Луч фонаря осветил высокого кэринянина, сидевшего в кресле. Его лицо и фигура по местным, да и по земным стандартам были удивительно прекрасными.

А еще он выглядел очень старым. Некогда голубые перьеобразные волосы поседели. Лицо и шею покрывала сеть глубоких морщин.

Он откусил очередной кусок свечи, и его челюсти энергично задвигались, а голубые глаза лениво осмотрели фигуру землянина. Кэрмоди остановился в нескольких шагах от него и спросил:

— Полагаю, ты и есть великий бог Йесс?

— Я уловил язвительность в твоих словах, — ответил кэринянин. — Ты дерзок и нахален. Что касается твоего вопроса, то да, я — Йесс. Правда, ненадолго.

Решив, что старик не представляет непосредственной угрозы, Кэрмоди вновь приступил к осмотру помещения. У дальней стены он увидел арочный проход и ступени, которые вели куда-то вверх. Над аркой, в сорока метрах от пола, находилась галерея. И больше ничего интересного. Святилище содержало в себе только гигантскую статую Бунты, алтарь, канделябр и старика, сидевшего в кресле.

Но кто же он — действительно Йесс или приманка в западне?

— Я действительно Йесс, — ответил кэринянин.

Кэрмоди нахмурился:

— Ты можешь читать мои мысли?

— Только не паникуй. Я не могу читать мысли людей, но мне ясны твои намерения. — Он вновь откусил кусок свечи и, вздохнув, добавил: — «Сон» моего народа тревожен. Людей одолевают кошмары. Страшные чудовища выползают из глубин их естества. Иначе бы ты не оказался здесь. Кто знает, чем закончится эта Ночь? Возможно… триумфом Эльгуля. Он давно уже сгорает от нетерпения в своем долгом изгнании. — Старик осенил себя кругом. — Но если это угодно матери, пусть так оно и будет.

— Мое любопытство может мне дорого обойтись, — проворчал Кэрмоди. И рассмеялся, но тут же замолчал, потому что эхо разнесло его смех по залу. Ему на миг показалось, что это стены хохочут над ним.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Йесс.

— Ничего особенного, — ответил Кэрмоди и подумал, не убить ли этого старика сейчас, пока есть такая возможность. Если Йесс позовет своих слуг, те вряд ли оставят в живых того, кто вознамерился убить их бога. С другой стороны, этот тип мог оказаться подставной фигурой — незамысловатой приманкой в ловушке настоящего Йесса.

Кэрмоди решил немного подождать, чтобы выяснить все наверняка. Кроме того, ему не хотелось упустить возможность пообщаться с живым божеством.

— Чего ты хочешь? — спросил Йесс и, надкусив свечу, принялся пережевывать воск.

— А разве ты можешь дать мне то, чего я хочу? — поинтересовался землянин. — Не утруждай себя, старик. Я привык добиваться всего самостоятельно. Мне чужда благотворительность: я ничего не беру и ничего не даю за просто так.

— Да, это один из тех немногих пороков, которые ты почему-то отверг, — сказал Йесс. — Так чего же ты хочешь?

— Прямо сказочка о волшебном принце, — с усмешкой ответил Кэрмоди. — Я хочу убить тебя.

Йесс поднял брови:

— Неужели? Я знаю, что ты предан Эльгулю. Зло исходит из каждой поры твоего тела. Оно рвется наружу с каждым ударом твоего сердца, наполняя дыхание и слова. — Взглянув на Кэрмоди, Йесс склонил голову набок. — И все же в тебе что-то есть. Я мог бы назвать тебя несчастным демоном. Эдаким жалким самонадеянным тараканом. Ты готов умереть, доказывая, что живешь не так, как остальные люди. Тебе не хватает…