— Уорд здесь? — спросил Фрэнк.

Поп показал в дальний конец зала. Уорд Миногью, в своей ворсистой шляпе и длинном пальто, которое было ему велико, в одиночестве гонял бильярдные шары, набивая руку. Фрэнк направился к нему. Уорд поставил черный шар перед угловой лузой и стал целиться в него белым шаром. Он весь подался вперед, лицо его напряглось; с нижней губы воспаленного рта свисал погасший окурок. Он ударил — и промазал. В сердцах Уорд стукнул кием об пол.

Фрэнк пробирался к Уорду, обходя игроков, гонявших шары на других столах. Уорд поднял глаза на приближавшегося человека, и в его глазах вспыхнул страх, который тут же исчез, едва Уорд узнал Фрэнка. На его прыщавом лице блестели капельки пота.

Он сплюнул свой окурок на пол.

— Что у тебя на ногах, болван? Галоши?

— Я не хотел испортить тебе удар.

— Я сам испортил.

— Я ищу тебя целую неделю.

— У меня были каникулы. — Уорд криво улыбнулся.

— Запил, что ли?

Уорд положил руку себе на грудь и рыгнул.

— Хотел бы я, чтоб это был запой! Кто-то настучал моему старику, что я где-то тут, так что мне надо было на время смыться. Ох, и тошно же мне было: опять изжога разыгралась.

Он поставил кий и вытер лицо грязным носовым платком.

— Сходил бы к доктору, — сказал Фрэнк.

— А ну его…

— Может, он даст какое-нибудь лекарство, это тебе поможет.

— Что мне поможет, так это если мой проклятый старик даст дуба.

— Уорд, мне надо с тобой поговорить, — сказал Фрэнк тихим голосом.

— Валяй!

Фрэнк кивнул на игроков за соседним столом.

— Пошли во двор, — сказал Уорд. — Мне тоже надо с тобой поговорить.

Они вышли через черный ход в небольшой, стиснутый домами двор. У одной из стен стояла деревянная скамья. Над дверью была ввинчена тусклая лампочка.

Уорд сел на скамью и закурил сигарету. Фрэнк тоже закурил, достав сигарету из своей пачки. Он выпустил клуб дыма, но не почувствовал удовольствия от курения и отбросил сигарету.

— Садись, — сказал Уорд.

Фрэнк сел на скамью. «Даже в таком зловонии от него чем-то несет», — подумал он про Уорда.

— Ну, чего тебе? — спросил Уорд, беспокойно шаря узкими глазками.

— Мне нужен мой пистолет. Где он?

— Зачем?

— Я хочу бросить его в море.

Уорд фыркнул.

— Ты что, опупел?

— Я не хочу, чтобы ко мне пришли и спросили, был ли у меня пистолет.

— Ты же говорил, что купил его с рук.

— Да.

— Ну, так он нигде не зарегистрирован, чего ты дрейфишь?

— Если ты его потеряешь, — сказал Фрэнк, — они и без регистрадии пронюхают, чей он.

— Не волнуйся, не потеряю! — сказал Уорд; он бросил сигарету и вдавил ее в грязь. — Я его тебе верну, когда мы обтяпаем дельце, о котором я хотел с тобой поговорить.

Фрэнк взглянул на него.

— Что за дельце?

— Карп. Я хочу его обчистить.

— Почему Карп? Есть винные лавки и побольше…

— Этот сукин сын давно у меня в печенках сидит, да еще его пучеглазый Луис! Когда-то, мальчишкой, я малость тискал девчонок, только и всего; а Карп доносил моему старику, и тот меня каждый раз порол.

— Они ведь тебя узнают.

— Бобер-то не узнал! Я закрою лицо платком и сменю костюм. Завтра же пойду и найму машину. Твое дело — только править и ждать, пока я все сделаю.

— Лучше держись подальше от этого квартала. Кто-нибудь тебя все-таки может узнать.

Уорд задумчиво почесал себе грудь.

— Ясно! Уговорил. Ладно, найдем кого-нибудь другого.

— Только не меня.

— А если подумать?

— Нет, с меня хватит.

Уорд был раздосадован.

— Как только я тебя увидел, я сразу смекнул, что ты хочешь завязать.

Фрэнк не ответил.

— Не строй из себя святую невинность, — сердито сказал Уорд. — Мы с тобой одной веревочкой связаны — ты и я.

— Знаю, — сказал Фрэнк.

— Я его треснул, чтобы не валял дурака и говорил, где остальные башли.

— У него ничего нет. Это бедная, дерьмовая лавчонка.

— Ну да, кому и знать, как не тебе!

— Что ты имеешь в виду?

— Чего виляешь? Я же знаю, что ты у него работаешь.

У Фрэнка перехватило дыхание.

— Ты что, Уорд, следишь за мной, что ли?

Уорд улыбнулся.

— Я шел за тобой в тот вечер, когда ты здесь был. Ну, и узнал, что ты работаешь на этого жида и живешь у него на птичьих правах.

Фрэнк медленно поднялся.

— Когда ты его ударил, мне стало жаль его. Потому-то я вернулся туда и помог ему, когда он попал в беду. Но я там долго не останусь.

— Очень мило с твоей стороны. Ты, небось, вернул ему и семь с половиной долларов — твою долю?

— Я положил их в кассу. И сказал хозяйке, что в тот день было много покупателей.

— Никогда не думал, что я свяжусь с таким придурком от Армии Спасения.

— Я сделал это, чтоб совесть не мучила, — сказал Фрэнк.

Уорд встал.

— Врешь! Дело тут не в совести.

— А в чем же, по-твоему?

— Кое в чем другом. Говорят, эти жидовочки хороши в постели.

Фрэнк ушел, так и не получив своего пистолета.

Ида пересчитывала деньги, а рядом сидела Элен.

Фрэнк стоял за прилавком и чистил перочинным ножом ногти, ожидая, когда они уйдут, чтобы закрыть лавку.

— Я, пожалуй, приму перед сном горячий душ, — сказала Элен матери. — Сегодня вечером что-то очень холодно.

— Спокойной ночи, — сказала Ида Фрэнку. — Я оставила в кассе пять долларов на утро.

— Спокойной ночи, — ответил Фрэнк.

Ида с Элен вышли через боковую дверь, и Фрэнк слышал, как они поднялись по лестнице. Он запер лавку и прошел в заднюю комнату. Полистал свежий выпуск «Ньюс», но что-то беспокоило его.

Отложив газету, Фрэнк вернулся в лавку и постоял у двери, прислушиваясь. Затем он открыл замок, включил свет в подвале и, притворив за собой дверь, чтобы свет не проникал наверх, осторожно спустился вниз.

Там обнаружил узкую шахту грузового лифта, который когда-то поднимал ящики с продуктами; лифтом давно уже никто не пользовался. Фрэнк отодвинул покрытый пылью ящик и заглянул в вертикальный колодец, уходящий под самую крышу. Там было темно. Ни у Ника Фузо, ни в окне ванной комнаты Боберов не было света.

Фрэнк пытался бороться с искушением, но вскоре сдался. Он втиснулся в шахту и взобрался на лифт. Сердце у него колотилось так, что и сам он весь трясся.

Когда глаза привыкли к темноте, он увидел, что окно ванной — всего в двух футах над его головой. Он пошарил го стене и обнаружил на ней узкий карниз, который опоясывал всю шахту. Фрэнк подумал, что, может быть, на этот карниз не трудно взобраться, и тогда он сможет заглянуть в ванную.

«Но если ты это сделаешь, — сказал он сам себе, — ты потом будешь мучиться».

Он обливался потом, и воротник рубашки был совсем мокрый, однако мысль о том, что он может там увидеть, возбуждала, подхлестывала его и толкала вверх.

Перекрестившись, Фрэнк ухватился за тросы лифта и подтянулся, молясь, чтобы тросы не очень скрипели.

Над его головой зажегся свет.

Затаив дыхание, он съежился, вцепившись в тросы. Затем окно ванной с треском захлопнулось. Какое-то время он не мог пошевелиться, он совсем обессилел. Фрэнк испугался, что может отпустить трос и упасть, и еще подумал о том, что будет, когда Элен откроет окно ванной комнаты и увидит его, лежащего бесформенной грудой на дне шахты.

«Зря я это затеял», — подумал он.

Но она могла принять душ до того, как у него будет возможность на нее посмотреть; и, дрожа как лист, он снова стал подтягиваться на тросах. Через несколько минут он утвердился на карнизе и, держась за тросы, подался вперед. Теперь он смог увидеть через незавешенное окно старомодную ванную комнату. Там была Элен. Печальными глазами она смотрела на себя в зеркало. Фрэнк подумал: «Что, она вечно будет так стоять?» Но в эту минуту Элен спустила молнию на халатике и скинула его.

Увидев ее голую, Фрэнк ощутил спазмы боли, ощутил непреодолимое желание обладать ею и в то же время горечь от того, что это потеряно, невозможно, что он никогда не получает того, чего больше всего желает, и на него нахлынули воспоминания, от которых он хотел бы навек отделаться.