Мы прибыли сюда сегодня, преодолев утром перевал Ламджура-Бханджьянг. Этот перевал порядка от 3600 до 3900 метров — самый высокий из всех, лежащих на пути от Катманду до цели нашего назначения, Намче-Базара. Подъем на него мог оказаться жестоким испытанием, в особенности для кули, большая часть которых шла босиком.
На самом деле, с ясного неба ослепительно, даже немилосердно, сияло солнце, и многие из нас сняли с себя все, кроме рубашки и брюк-тиролек. Снег лежал лишь отдельными пятнами в тени, и глубина его не превышала каких-нибудь 2,5 сантиметра. Некоторые рододендроны уже покрылись малиново-красными цветами. Мы находили кустики голубых и лиловато-розовых примул, а на половине подъема на перевал Джералд Рассел наткнулся на совершенно спелую землянику. Пока что (а теперь до Намче оставалось всего четыре дня пути), по общему мнению, нам очень везет.
Пройдя перевал Ламджура, мы очутились в совершенно иной стране. Мы поднялись над расположенными террасами склонами предгорий непальцев-земледельцев и вступили в глубокие ущелья, поросшие великолепными соснами, елями и кедрами. Изменился и вид домов; соломенные крыши остались позади; здесь крыши из дранки, прижатой камнями, похожие на те, какие можно увидеть в альпийских деревнях Швейцарии. Теперь мы уже несомненно в стране шерпов.
По окончании дневных переходов тяжелее всего из участников экспедиции приходится нашему врачу Биллу Эдгару; каждый вечер к нему обращаются до двадцати человек с самыми различными болезнями.
Так как до сих пор из-за зимних условий во время перехода был потерян всего один день, мы сочли целесообразным дать носильщикам суточный отдых в деревне Тхосе, расположенной на полпути. На этой стоянке Том смог продемонстрировать свое искусство. Хотя он прошел в Лондоне специально для экспедиции курс хлебопечения, большинство из нас сомневалось в исходе эксперимента. Но результат оказался блестящим. На следующий день впервые испробовали свои силы оба наши восходителя — Джон Джексон и Стенли Дживс. Высоко на склоне утеса заметили гнездо беркута, и наша пара спустилась туда на веревке; склон противоположного утеса послужил великолепной естественной трибуной для зрителей, не скупившихся на громкое подбадривание и советы. Результатом длившихся почти два часа головоломных упражнений явилось одно-единственное яйцо темно-золотистого цвета, обильно испещренное бурыми крапинками. Группа тибетцев, присоединившаяся к зрителям, стала настойчиво просить, чтобы им разрешили прикоснуться лбом к яйцу, так как этот почтительный жест по отношению к редкому и ценному предмету обеспечит им на некоторое время удачу».
Как раз вблизи от гнезда беркута произошло событие, которого Джералд и я не видели, уйдя вперед, чтобы присмотреть за разбивкой следующего лагеря. Привожу рассказ Тома Стобарта о случившемся:
«Под выступом утеса, метрах в тридцати над нашими головами, висело несколько огромных пчелиных гнезд, имевших около двух метров в поперечнике и кишмя кишевших пчелами. Дикие пчелы часто нападают и жалят до смерти, а поэтому очень опасны, но в Индии я добывал такие гнезда, и при мысли о меде у меня потекли слюнки. Я предложил попытаться сбить одно из гнезд выстрелом. Затем, как следует завернувшись, я влез бы в него и собрал мед.
Мы спрятались за кустами шагах в семидесяти, и Чанк Лагус трижды выстрелил по гнездам. Пчелы сильно взволновались, но этим дело и ограничилось. Билл Эдгар вооружился полевым биноклем. „Они как будто не обращают никакого внимания“, — сказал он.
В это мгновение на нас обрушился ад. Лагус первым бросился бежать по тропинке, колотя себя по голове. Пху Дордже, стойкий шерп, побывавший на Эвересте, последовал за ним. Стенли Дживс спокойно сидел до тех пор, пока туча пчел не облепила его зонтик. Тут началось беспорядочное бегство. Кули побросали грузы и пустились наутек. Один человек свалился с моста в реку, и все участники экспедиции как бы посходили с ума, пытаясь удрать, причем половина из нас вопила от боли, а вторая половина корчилась от смеха. Только через полчаса мы смогли, крадучись, пройти это место, но даже еще тогда кое-кто подвергся преследованию. Пчелы нанесли нам поражение».
На второй день, после того как мы покинули Джунбеси, мы спустились в ущелье реки Дуд-Коси («Молочной реки»), названной так потому, что многочисленные водопады, тянущиеся непрерывно один за другим на много километров, превращают ее воды в белую пену.
После двух дней пути вверх по реке вдоль левого (по течению) берега мы подошли к деревне, оставив назавтра легкий переход до Намче-Базара. Последняя ночевка оказалась очень неприятной для носильщиков. Мы расположились лагерем под открытым небом на расстоянии нескольких километров от ближайшей деревни. Шел снег, и ночь была очень холодная. Бесчисленные костры, зажженные вокруг лагеря, служили для носильщиков единственным средством согреться, и мы радовались тому, что наш путь уже почти окончен, так как долго выдержать в таких условиях было бы невозможно.
На следующий день в полдень мы очутились у начала шестисотметрового подъема по скалистому склону к Намче-Базару. Мы не прошли и трети пути, как столкнулись с первой группой шерпов из Намче, предупрежденных Чарлзом и поспешно спускавшихся нам навстречу. Они принесли с собой большие деревянные бутыли чанга, и мы остановились выпить поднесенную в знак приветствия чашу, а затем все вместе двинулись дальше. У следующего поворота нас ждала еще одна небольшая группа друзей, опять с чангом, затем третья. Вскоре мы все стали очень веселыми.
Миновав поворот, примерно на полпути по склону, мы увидели Чарлза Стонора: бронзового от загара, очень поздоровевшего, с длинной палкой, в красных тибетских сапогах. Теперь наше движение превратилось в праздничное шествие и так продолжалось до тех пор, пока мы не достигли места, предназначенного для лагеря на седловине над столицей шерпов. Ночью облака рассеялись и ледяные вершины гор громоздились со всех сторон, мерцая в лунном свете. Мы сидели в общей палатке, с увлечением слушая рассказ Чарлза о предпринятых им в одиночку поисках йети.
Мы должны были пробыть в Намче-Базаре два дня, чтобы расплатиться с носильщиками из Катманду и нанять шерпов для доставки нашего снаряжения в горы до базового лагеря. У Тома и у меня в деревне имелось много друзей, и нам было интересно снова повидаться с ними и послушать их рассказы. Здесь произошла радостная встреча с Киркиа, шерпом, сопровождавшим меня в прошлом году до ледопада на Эвересте. Между прочим, он сообщил мне, что Гьялсен, бывший тогда сирдаром и вышедший из строя у подножия ледника Кхумбу, умер этой зимой по дороге к каким-то горячим источникам в Тибете. Умер также шерп-гонец, доставивший весть о подъеме на Эверест в Катманду за невероятно короткий срок в шесть с половиной дней. В прошлом году мне понадобилось тринадцать дней, чтобы добраться от Намче-Базара до Катманду, что, пожалуй, являлось рекордом для европейца, а этот первоклассный гонец трижды попался мне тогда на пути, успев два раза подняться и один раз спуститься. Следовавшие один за другим исключительные по быстроте переходы, очевидно, подорвали его здоровье, так как несколько месяцев спустя он заболел и умер от паралича сердца.
Другой наш приятель, Судхир Чандра Мукхерджее, был представителем индийского правительства в Намче-Базаре. В ближайшие месяцы Мукхерджее предстояло оказать нам огромную помощь; в частности, он взял на себя передачу на коротких волнах со своей радиостанции наших донесений в Катманду. Мы были рады, что смогли оказать ему некоторую услугу, снабдив лекарствами и другими мелочами.
От Мукхерджее я узнал, что учитель из Намче-Базара Тширинг Дордже, который принес мне большую пользу во время моего прошлогоднего посещения, закрыл свою маленькую школу во дворе храма и покинул город. Состоятельные жители Намче-Базара, вероятно одного из самых процветающих поселений в Непале, жаждали, чтобы их дети получили образование, но пришли в ужас, когда узнали, что им придется платить небольшой налог на содержание школы; итак, малыши из Намче снова должны были довольствоваться обрывками английских фраз, которые они слышали от участников экспедиций, не всегда выражавшихся наиболее изысканным образом.