Грин обошел подмостки стороной — от подобного варварства ему становилось дурно. Он поискал взглядом Мирана и в конце концов обнаружил его играющим в кости с еще одним капитаном. На товарище Мирана был красный тюрбан и черная одежда, указывающая на его принадлежность к клану Аксукан. Он проиграл, и теперь передавал Мирану шесть иквогров — немалая сумма даже для преуспевающего торговца.

Миран взял Грина за руку, чего он никогда не сделал бы за пределами Дома, и повел его в занавешенную кабинку, где они могли доверительно побеседовать. Они посостязались с Грином в выпивке, Грин проиграл, и Миран приказал принести большой кувшин чалоузмского вина.

— Надо брать все самое лучшее, если за тебя платит кто-то другой, — весело сказал Миран. — Ну ладно, развлечения — это замечательно, но я здесь по делу. Итак, изложи, наконец, свое предложение.

— Сперва я хочу, чтобы ты торжественно поклялся никому не рассказывать того, что услышишь в этой кабинке. Во-вторых, поклянись, что если ты отвергнешь мою идею, то не возьмешься потом за нее сам, без меня. И, в-третьих, если ты примешь это предложение, то не будешь потом пытаться убить меня или избавиться от меня и прикарманить прибыль.

Миран явно озадачился, но при слове "прибыль" складки на лице разгладились, сменившись радостным выражением.

Купец потянулся за огромным кошельком, который он носил, перебросив через плечо, и извлек из него небольшую золотую статуэтку божка — покровителя клана Эффеникан. Миран возложил правую руку на уродливую голову божка, поднял левую и произнес:

— Я клянусь перед Засеффуканкварном, что я выполню все высказанные тобой сейчас пожелания. Да поразят меня вши, проказа, дурная болезнь и удар молнии, если я нарушу эту свою торжественную клятву.

Удовлетворившись этим, Грин сказал:

— Прежде всего я хочу, чтобы ты устроил так, чтобы я был на борту твоего парусника, когда ты отправишься в Эсторию.

Миран поперхнулся вином и закашлялся. Грин постучал его по спине:

— Я не прошу, чтобы ты отвез меня обратно. Моя идея состоит не в этом. Ты намеревался взять большой груз сушеной рыбы, поскольку религия эсторианцев требует, чтобы они ели эту рыбу за каждой трапезой, а во время их многочисленных праздников она вообще расходится в огромном количестве.

— Верно, верно. Знаешь, я никогда не мог понять, с чего это вдруг они поклоняются богине — рыбе. Они же живут в пяти тысячах миль от моря, и нет никаких доказательств, что хоть один из них когда-нибудь возле моря бывал. И тем не менее им обязательно требуется морская рыба — рыба из соседнего озера их не устраивает.

— В Ксардимуре много тайн. Впрочем, нас они не касаются. Но знаешь ли ты, что Эсторианская Книга Богов считает, что свежая, только что убитая и сразу же приготовленная рыба обладает гораздо большей ритуальной силой, чем сушеная? Тем не менее они все-таки покупают сушеную рыбу, которую привозят ваши корабли. Представляешь, какую цену они дадут за свежую морскую рыбу?

Миран потер руки:

— Да, действительно, это заставляет задуматься...

Грин в общих чертах изложил свою идею. Миран был ошеломлен. Не дерзостью или необычностью плана, а тем, как это такая очевидная идея до сих пор не пришла никому в голову. Он так об этом и сказал.

Грин допил вино и произнес:

— Я думаю, что люди говорили то же самое при виде первого колеса, первой лодки или первой стрелы. Да, это очевидно, но пока что никто до этого не додумался.

— Дай-ка я уточню, — сказал Миран. — Ты хочешь, чтобы я купил караван повозок, поставил на них баки с водой, и в этих баках привез океанскую рыбу прямо сюда? Потом баки вместе с содержимым поднимаются на борт моего корабля и при помощи специальных рам — или, возможно, углублений — устанавливаются на средней палубе, так? Кроме того, ты расскажешь мне, как узнать точный состав морской воды, чтобы продать этот состав эсторианцам, и тогда они сами смогут держать живую рыбу в своих баках.

— Именно так.

— Хм-ммм, — Миран потер толстым, унизанным кольцами пальцем свой крючковатый нос и квадратное украшение в нем. Пристальный взгляд его единственного бледно-голубого глаза был прикован к Грину. На месте второго глаза была белая повязка, скрывающая пустую глазницу — все, что осталось после попадания пули, выпущенной из вингского мушкета. — До того момента когда я могу отплыть отсюда, добраться до Эстории и вернуться обратно до наступления сезона дождей, остается всего четыре недели. Этого едва-едва хватит на то, чтобы сделать баки, переправить их на побережье, наполнить рыбой и доставить обратно. Тем временем я могу заняться переделкой палубы. Если мои люди будут работать днем и ночью, мы можем успеть.

— Конечно, это довольно рискованное предложение. Ты не сможешь удержать монополию на эту идею, разве что на время первого путешествия. Люди примутся болтать, и другие капитаны услышат об этом.

— Знаю. Не учи эффениканина, как выпивать яйца. Но что, если рыба передохнет?

Грин пожал плечами и развел руками:

— Это возможно. Ты берешься за очень рискованную игру. Но каждое путешествие в Ксардимур — рискованная игра, разве не так? Много ли кораблей возвращается обратно? Многие ли могут похвастаться, как ты, что на их счету сорок удачных плаваний?

— Немногие, — признал Миран.

Он откинулся на спинку кресла и задумался, сжимая в руках кубок с вином. Его единственный глаз, почти спрятанный за складками жира, буравил Грина. Землянин старался напустить на себя невозмутимый вид, хотя сердце его бешено колотилось, и ему лишь с трудом удавалось дышать ровно.

— Ты просишь очень многого, — в конце концов сказал Миран. — Если герцог узнает, что я согласился помочь бежать ценному рабу, меня казнят самым утонченным способом, а клан Эффеникан может потерять все права на плавание на кораблях и оказаться изгнанным в дикие холмы. Или им придется превратиться в пиратов. А это, несмотря на все досужие россказни, которые ты мог слышать, не очень прибыльная профессия.

— Ты произведешь фурор в Эстории.

— Это так, но я думаю о том, что сделает герцогиня, когда узнает, что ты бежал из страны! Ох, ох, ох!

— Нет никаких причин, по которым мое исчезновение могли бы связать с тобой. Каждый день из порта отплывает не меньше дюжины кораблей. А из того, что обо мне известно, она скорее подумает, что я отправился через холмы к океану. Или просто ушел в холмы — так часто делают беглые рабы.

— Да, но мне-то придется вернуться в Тропат. А члены моего клана, хоть и держат язык за зубами, когда трезвые, тем не менее, я вынужден признать, не дураки выпить. И кто-нибудь наверняка проболтается в таверне.

— Я покрашу волосы в черный цвет, коротко постригусь, как человек из племени Тзатлам, и наймусь к вам.

— Ты забываешь, что для того, чтобы стать членом экипажа моего корабля, надо принадлежать к нашему клану.

— Гм. Ну ладно, а как насчет приема в клан?

— Что — насчет приема? Я не могу об этом и заикнуться, если ты не сделаешь что-нибудь эффектное и приносящее выгоду всему клану. Постой! Ты играешь на каком-нибудь музыкальном инструменте?

— А как же, я — неплохой арфист, — быстро соврал Грин. — Когда я играю, то даже голодный степной кот подползет к моим ногам и станет нежно лизать мне пальцы.

— Превосходно! Только вот насчет нежности — всем известно, что степные коты считают человеческие пальцы лучшим лакомством и прежде всего отъедают именно их, даже раньше, чем глаза. Но звучит хорошо. Значит, эти четыре недели ты занимаешься своими делами, а потом, здоров ты будешь или болен, мы отплываем в неделю Дуба, в день Неба, в час Жаворонка, — в самое благоприятное время...

ГЛАВА 5

Следующие три недели тянулись для Грина невыносимо медленно. Хотя на самом деле они должны были бы пройти довольно быстро, настолько они были заполнены планами и замыслами. Он сообщил Мирану множество технических деталей, касающихся постройки баков для рыбы. Он заботился о том, чтобы герцогиня чувствовала себя довольной — теперь эта задача стала еще труднее, поскольку Грин не мог изображать, что всецело поглощен ее особой, когда его рассудок отчаянно выискивал уязвимые места в его плане, находил их в большом количестве, а потом так же беспокойно искал пути от них избавиться. При этом Алан знал, что для него жизненно важно не вызвать неудовольствия герцогини и не надоесть ей за это время. Заключение разрушило бы все его планы.