ГЛАВА 1

Цыганка на ярмарке по случаю Хэллоуина предсказывает мне долгую жизнь, полную возможностей. Естественно, она произносит предсказание прямо перед тем, как использует меня в качестве живого щита от жнеца с косой. После чего в истерике выбегает из шатра. Вообще, если подумать, она обманщица и убийца. Надеюсь, смогу получить компенсацию.

И плевать, что жнец говорит о том, что не собирался забирать мою душу. Заявление не отменяет того факта, что я смотрю вниз, на собственное бездыханное тело, в то время как мои друзья стоят, уставившись друг на друга. Эй? Позвоните 911. Или, может, кто-то начнёт делать искусственное дыхание. Идиоты.

— Идём, — настаивает жнец, дёргая меня за руку. — У нас мало времени.

Я стряхиваю его ладонь и смотрю на него своим фирменным испепеляющим взглядом.

— Я так не думаю. Ты видел, что она сделала. Ты пришёл за ней, не за мной. Это её ты должен забрать с собой.

И затем жнец пожимает плечами. Он издевается? Сначала отделяет душу от моего тела, а затем ведёт себя так, словно я попросила сменить радиостанцию в машине.

Он улыбается приторно-сладкой улыбкой. Ага, как будто я куплюсь.

— Моя работа — переправлять души. Ни больше. Ни меньше, — объясняет он мне, словно четырёхлетке.

Не знаю, дело в этой улыбке или в тоне, но замешательство сменяется настоящим раздражением. Ладони сжимаются в кулаки.

— Ну а я учусь в выпускном классе, и моя работа — стать королевой бала на следующей неделе. И чтобы выиграть, мне нужно быть живой. Так что ты должен вернуть меня.

— Не могу.

— И что мешает?

Он резко поворачивается ко мне лицом, капюшон спадает на плечи. Вообще-то, он довольно симпатичный: у него точёное лицо и угольно-чёрные глаза. Конечно, он неестественно бледный, что всё портит. И давайте не забывать, что он — одна из главных причин, по которым мои тело и душа больше не связаны.

— У меня нет таких полномочий, — произносит он. — Даже если и произошёл несчастный случай, ничем не могу помочь.

Его слова кажутся ироничными. В конце концов, именно он втянул меня во всё это дерьмо.

— Как ты и сказал, произошёл несчастный случай, — злобно говорю, отказываясь признавать, что мои доводы, скорее всего, бессмысленны. — Если ты не можешь, сможет кто-то другой?

Он продолжает смотреть на меня пустым взглядом. Меня утомляет тишина, повисшая в воздухе, и я поворачиваюсь к своему телу.

— Подожди! — вскрикиваю. — Из моего уха что, кровь течёт?

Я присматриваюсь и замечаю, что мои голубые глаза с отсутствующим выражением смотрят в потолок. Если не считать глаза и кровь, я выгляжу нормально. Ладно, конечно, кожа чуть сероватого оттенка, но это из-за плохого освещения в шатре. Почему гадалки всегда используют так много свечей? Когда воссоединюсь с телом, непременно обращусь к пожарному инспектору. Где-то здесь обязательно должно быть нарушение. Цыганка может и не умрёт, но всё равно заплатит за то, что сделала.

Осматриваю остальное тело и замечаю, что шея повёрнута под неестественным углом. Конечно, это может быть из-за того, что чёрные как смоль волосы собраны в неаккуратный пучок. Никто не может удобно лежать с пучком. Такое физически невозможно.

За исключением всего вышесказанного я выгляжу как всегда потрясающе. Ну, кроме синяка на щеке. Должно быть, ударилась о кассовый аппарат, когда падала. Придётся хорошенько потрудиться, чтобы спрятать этот ужас.

Какое-то движение привлекает моё внимание. Наконец-то кто-то начал делать непрямой массаж сердца. Хотя толку-то, если жнец срочно что-нибудь не предпримет.

Раз терять больше нечего, пытаюсь использовать другой подход.

— Подожди, ты так и не назвал своего имени.

— Что? — удивлённо спрашивает он.

— Как мне тебя называть?

— Гидеон.

Он смотрит на меня, словно пытается понять, что я задумала, но ни к чему не приходит. С людьми при общении со мной такое часто бывает.

— Что ж, Гидеон, — произношу так мило, как только могу, — должно быть что-то, что ты можешь сделать. Может, щёлкнуть пальцами, загадать желание на падающую звезду или что-то в этом роде. Никто никогда не узнает об этом маленьком недоразумении. Затем, когда я вернусь в мир живых, ты сможешь выследить эту тупую цыганку. Пианино свалится ей на голову, и всё будет именно так, как и должно быть.

Смотрю на девушек, которые последние три года были у меня на побегушках. Они всхлипывают и недоверчиво оглядываются. Кроме Фелисити, которая снимает на телефон. Почему цыганка не могла выбрать её?

— Нет, — отвечает жнец.

— Хорошо, чудесно. Пожалуй, пианино, действительно клише. Как насчёт метеорита?

— Нет, — повторяет он.

— Ты прав. Должно быть что-то маленькое, что просто убьёт её, не разрушив планету. Не хотелось бы, чтобы ты нёс ответственность за уничтожение всей Земли.

Вместо ответа жнец поворачивается. Край плаща неестественное замирает в воздухе, после чего наконец опускается вокруг лодыжек.

— Подожди, — зову, пытаясь угнаться за ним. — А отправить меня обратно?

— Мы уходим, — заявляет он, перекидывая косу в другую руку. — И я уже сказал тебе. Я не могу отправить тебя обратно.

— Но кто-то ведь может, так? — он продолжает идти, и мне не остаётся ничего другого, кроме как следовать за ним. Мы всё больше погружаемся в туман, и я щурюсь, пытаясь разглядеть, что там впереди. — Кстати, куда ты меня ведёшь?

— Ты всегда так много болтаешь? Большинство людей, как минимум, шокированы, когда умирают.

Усмехаюсь. Очевидно, роль хорошей девочки не работает.

— Ты облажался. Может начать с того, что если бы ты лучше выполнял свою работу, я бы вообще не умерла.

— Но ты мертва.

— Не по-настоящему.

Он вдруг смеётся, и звук застаёт меня врасплох. Я уж начала было думать, что эмоции этого парня погрязли в чёрной дыре.

— Разве ты не видела там своего тела? Знаешь, то, которое на земле? — уточняет он. — Ты мертва по-настоящему.

Смотрю вниз, и пытаюсь удержать равновесие. Подо мной абсолютная пустота.

— Можешь хотя бы сказать мне, куда мы идём? — интересуюсь, делая вдох, хотя это бессмысленно, так как мне больше не нужно дышать. Тем не менее, есть что-то успокаивающее в дыхании.

— К Извозчику Душ.

— Куда? — переспрашиваю, но слова уносит порыв ветра, который производит поезд, остановившийся перед нами.

— Забирайся, — командует жнец, подталкивая меня вперёд. Скорее пиная, на самом деле.

Когда я переступаю порог, то вижу другого жнеца, ведущего толпу людей в следующий вагон.

— Что там происходит? — осведомляюсь.

Гидеон оглядывается, слегка приподнимая бровь.

— Пятнадцать машин столкнулись на трассе 405.

Похоже, он завидует. Больной придурок. Двери закрываются, и я оказываюсь в окружении жнецов и новоумерших. Все выглядят такими грустными. Пустыми. Словно оболочки реальных людей.

— Говорил же тебе, что большинство умерших шокированы, когда умирают, — произносит мой жнец, наклоняясь. У него такой самоуверенный тон, что хочется дать ему пощёчину. Успеваю остановить себя. Он везунчик. У меня вполне заслуженная репутация человека, который не терпит дерьма от окружающих.

Осматриваюсь и замечаю пожилых, детей и тех, кто между. У большинства выражения лиц, как у оленя на дороге в свете автомобильных фар. У всех, кроме одной старой женщины, которая улыбается мне с жалостью в глазах.

— Такая молодая и красивая, — говорит она, словно я не стою прямо перед ней. — Такая потеря.

Оглядываюсь и затем смотрю на неё.

— Это вы мне?

— Нет, дорогая, я говорю о тебе.

Кто бы мог подумать, что старики знают, что такое сарказм.

— Что случилось? — интересуется она, её голос полон материнского сострадания.

— В смысле, что случилось? — её доброта начинает действовать на нервы.

— Как ты умерла? — уточняет она.

— Я не умирала, — пытаюсь объяснить, указывая на жнеца. — Он совершил ошибку.

— Отрицание, — произносит она, похлопывая меня по руке. — Первая стадия. Не переживай, дорогая. Скоро пройдёт.

Отдёргиваю руку.

— Я не отрицаю. Он облажался и схватил не того.

— Уверена, именно так всё и было, детка, — судя по озорному взгляду на её лице, она мне не верит.

— Кстати, что случилось с вами? — спрашиваю, желая сменить тему. — Расскажите.

Она кладёт руки на колени и спокойно улыбается.

— Произошёл ужасный случай — старость. Боюсь, мне уже никогда не исполнится сто один.

Что полагается говорить тем, кто только что сообщает тебе, что прожил целый век?

— Это, хм, слишком плохо? — бормочу, поворачиваясь к жнецу.

— Ты должен всё исправить, — заявляю я, не в силах больше скрывать отчаяние, и вцепляюсь в его руку. — Я должна вернуться. Я просто никак не могу позволить Фелисити украсть мою корону. Эта предательница, вероятно, уже измеряет свою жирную голову.

— Можешь просто расслабиться? — шипит он, вырывая плащ и отворачиваясь.

Опускаюсь на сиденье. Расслабиться? Он с ума сошёл? Как я могу расслабиться, когда я… мертва? А потом осознание обрушивается на меня, как тонна кирпичей. Чёрт, я действительно мертва. Роняю голову на руки, и чувствую, как последнее дыхание покидает тело, и меня охватывает холод. Пытаюсь удержать мозг от принятия того, что происходит. Если я отрицаю, это не реально. И это не может быть реальным. Моя жизнь только начиналась, нет, начинается. Это неправильно. Несправедливо. Я просто не могу быть… мёртвой.