— Вообще-то все это гораздо сложнее. Но по сути ты прав.

— Ну вот. А здесь, на Марсе, нет ущербных, нет плохих социальных, политических или экономических условий. Семейная жизнь — почти сплошная радость, а сурового родителя быстро приводят в чувство остальные родственники. Если это не помогает, включаются соседи.

Такое положение нам удалось создать потому, что мы начали с очень маленькой общины. Людская ее часть вышла из разных рас и наций, но новая единая раса была создана всего за одно поколение. Здесь лишь один язык, одна религия, а еще у людей был перед глазами пример куда более развитых крешийцев.

После паузы Иисус добавил:

— И еще у них был я.

И, снова помолчав, сказал еще:

— И у Земли тоже буду я — в ближайшем будущем.

— Да простится мне моя дерзость, Рабби, — сказал Орм, — но Земля куда больше, чем Марс. Здесь тебе приходится присматривать всего за миллионом. А нас — десять миллиардов, и Земля — чудовищное разнообразие языков, рас, наций, обычаев и форм.

— Тебе простится твоя дерзость. И не будь ты таким скованным, держись свободнее.

— Не получается.

— Потому что я тот, кто я есть. При всем моем могуществе я не в силах заставить человека держаться при мне полностью свободно — разве что лишь одного. Такова цена за право быть Мессией, приемным сыном Всеблагого.

Орм собрался с духом:

— А кто этот один?

— Моя жена. А, вот мы и приехали. Здесь мой дом. Вон там, за тем домом с крышей, как луковица. Останови перед ним. Я мог бы левитировать прямо из автомобиля, но возле своего дома не люблю таких штук.

Орм настолько был поражен, что чуть не проехал мимо дома. Его пассажир вышел, сказал «шолом» и направился к двери. Дом был довольно большой, хотя и скромный для Мессии и приемного сына Бога. Полиции не было видно, и вряд ли она здесь пряталась.

Орм не смог сдержать любопытства. Он спросил:

— Рабби, если это можно. Два слова?

— Ради Бога, — улыбнулся Иисус.

Орм вышел из автомобиля и подошел к крыльцу.

— Ты ошеломил меня, Рабби. Я никогда не слышал, чтобы ты был женат. Это же просто невообразимо! Умоляю не считать мои слова оскорбительными, но…

— Все это потому, что вы, христиане, считаете меня божественно зачатым Духом Святым сыном, а потому — Им самим. Еще у вас есть идея, что я осквернил бы себя сношением с женщиной. Это, как мне говорили, исходит в основном от человека, которого вы называете святым Павлом. Это его идея, что человек не должен жениться, если может «вместить», пользуясь его странным выражением. Он считал, что второе пришествие будет при его жизни, а потому нет смысла жениться и заводить детей.

Я не могу поставить ему это в вину, поскольку сам в этом несколько виноват. Я тоже думал — ошибочно, — что близок день всевышнего гнева, и обещал своим ученикам, что некоторые из них еще будут живы, когда он настанет. Что до моего целомудрия на Земле — я тогда считал, что жена свяжет меня, а сама будет несчастна и подвергнется великой опасности.

Но пусть я и Мессия, я — человек и мне свойственно ошибаться. И сексуальные желания тоже свойственны.

Иисус открыл дверь и спросил:

— А почему бы тебе не войти и не позавтракать со мной? Могли бы еще побеседовать. Я все равно собирался кое о чем поговорить с вами четырьмя, но ты сможешь передать им мои слова.

Орм вошел, все еще растерянный, склонив голову и глядя исподлобья. Мебель в гостиной была хорошей, но не роскошней, чем в любом виденном им здесь доме.

— Мириам! — позвал Иисус.

Через минуту вошла высокая смуглая женщина в алом с голубым хитоне. Лицо ее было красиво, хотя Орм видал и получше. Фигура у нее была подчеркнуто женственной: большая грудь, тонкая талия, очень широкие бедра и, если судить по лодыжкам, довольно толстые ноги.

Она поцеловала Иисуса, и он обратился к ней:

— Мириам, у нас к завтраку гость. Он знает, кто ты, а ты, несомненно, знаешь, кто он.

— Счастлива нашим знакомством, — сказала жена Иисуса. — Да пребудешь ты в добром здравии. Завтрак будет подан через пять минут.

Иисус слегка улыбнулся:

— Ты все еще не в силах это воспринять. Ричард, я — человек, и хотя я мог хранить целомудрие и чистоту на Земле, поскольку там я был очень недолго, я не могу хранить целомудрие здесь, хоть я и чист. Да и к тому же добрые женщины из моей паствы осудили бы меня — за глаза, конечно — если бы я не женился. Они же еврейки! А дом считается счастливым, лишь если под его крышей живет женщина. На Земле у меня не было дома. Там я был странником, предназначенным нести свою весть.

— Но… а как же дети?

— От них я воздерживаюсь. Я живу дома лишь несколько дней каждый месяц, а детям нужен отец, проводящий с ними все дни. Мириам удовлетворяет свои материнские чувства, работая в школе учительницей. Когда мы женились, она знала, что у нее не будет потомства. И она знала, что видеться мы будем лишь время от времени, но на это она шла. Восторг от пребывания со мной во время моих кратких визитов более чем искупает долгое одиночество моих отлучек. А я с ней счастлив.

Теперь же омоем лица и руки наши. Недостойно вкушать милость Творца грязными руками, хотя бывают времена, когда это позволительно.

— Да, я читал твои слова на эту тему, — ответил Орм.

Очень было неловко есть еду, которую подает тебе Иисус, но древний обычай, что хозяин должен служить гостям, соблюдался даже в этом доме. Завтрак был обилен и вкусен: мускусная дыня, виноград, хлеб, мед, баранина, говядина и вино. Хотя марсиане и хранили в криогенных хранилищах кофейные кусты, все еще жизнеспособные, их никто не выращивал. Орм спросил у Хфатона, нельзя ли ими воспользоваться, и тот пообещал узнать, что можно сделать. Пока что Орм ни о каком прогрессе в этом вопросе не слышал.

Мириам ела вместе с мужчинами, но подавала себе сама. Ела она быстро и отправилась за покупками на рынок, когда мужчины еще только добирались до середины меню.

Поедая хлеб с медом, Иисус сказал:

— Я ожидал, что вы четверо попросите о приеме в Братство Сынов Света. То есть в иудаизм. Но до сих пор такой просьбы от вас не было. Что же вас сдерживает? Жесткость сердец? — Он прожевал кусок, проглотил и продолжал: — Или вы все еще не убеждены, что я — Мессия? И моя мощь — это всего лишь видимость, и я пытаюсь вас надуть?

Еда в животе у Орма стала куском железа. Хотелось бы ему уйти от этой серьезной темы и просто наслаждаться завтраком, но, кажется, не было способа уклониться от ответа. Сказать Иисусу, что он предпочел бы другое время для этого разговора, просто не хватало духу.

— Трое из нас полностью убеждены, что твоя демонстрация была истинной. Для четвертого еще продолжается этап поиска рациональных объяснений, но…

— Для четвертой. Мадлен Дантон. Это не был вопрос.

— Да. Можно спросить, откуда тебе известно?

— Мне ведомы души всех вас.

— Тогда, — сказал Орм, — тебе нет нужды спрашивать, что нас держит.

— Я знаю ваши души, то есть характеры, но не могу — или не стану — читать в умах.

— Я полагаю, — медленно начал Орм, — что наши колебания вызваны нашим воспитанием в традициях различных религий Никто из нас не был готов к тому, что мы здесь увидели То, во что нас учили верить, так далеко, так противоположно этому, что нам… э-э… трудно принять увиденное. Было бы куда легче, мне кажется, принять нечто полностью чуждое нашим верованиям. Но здесь… что-то совпадает с тем, чему учат наши религии. А другое… оно противоречит… то есть я хочу сказать…

— Это странно. Хфатон говорит со слов Бронски, что вашим ученым давно известно, что священные тексты полны интерполяций, подделок, вставок, что большинство ваших догм основаны на неправильном толковании, намеренном или случайном. Ваши священные тексты набиты противоречиями, которые можно разрешить лишь отчаянными и нелогичными натяжками.

— Да, но очень немногие об этом знают. Или хотят знать. Должен признать, что я был одним из них.