Джек уже вставал, опираясь на подгибающиеся руки и колени. Его волосы сгорели дотла, голый черный череп проступал в черных рубцах и складках, местами эта корка лопалась, открывая свернувшуюся красно-черную кровь и черно-серую кость. Единственным освещением хижины служило пламя, все еще пожиравшее лицо Джека, его грудь, живот и пенис — маленький, сморщенный, будто после оргазма слияния страсти и ненависти. Время от времени в хижине светлело — это молнии били в землю снаружи.

Теперь Джилл была уже на ногах; она бросилась к двери, чтоб вырваться туда, где благословенный дождь погасит огонь и утишит боль ее поверхностных ожогов. И все же Джеку каким-то образом удалось ухватить ее за колено. Она снова тяжело упала, вновь потеряв способность дышать. И опять Джек набросился на нее, издавая странные каркающие звуки… Может быть, его язык тоже выгорел?.. И снова обоих обволокло полотнище огня.

Джилл катилась вниз по крутому воплю животной агонии, туда, где глубоко-глубоко внизу затаилась пропасть, горловина которой ширилась, чтобы проглотить ее в тот момент, когда Джилл рухнет к центру того мира, где тяжело билось сердце всего сущего.

Лицо Джека нависало над ней. Оно казалось независимым от тела и медленно колыхалось в воздухе, как воздушный шар. Короткие рыжеватые волосы, широкое красивое лицо, блестящие синие глаза, сильный подбородок и полные улыбающиеся губы…

— Джек, — пробормотала она, но лицо тут же растворилось и превратилось в другое, к тому же приделанное к телу.

Лицо тоже было широкое и красивое, с высокими скулами, черными глазами с косыми складками век и волосами прямыми и черными.

— Пискатор?

— Я услышал ваши крики. — Он наклонился и взял ее руки в свои. — Вы в состоянии встать?

— Думаю, да, — ответила она дрожащим голосом. Впрочем, с его помощью она поднялась довольно легко. Обнаружила, что ни грома, ни молний больше нет. Да и дождь прекратился, хотя капли воды все еще продолжали стекать с листьев. Дверь хижины была распахнута, снаружи царила непроглядная тьма. Только облака еще не исчезли. Нет, вон там, чуть дальше, внезапно возник силуэт холма. А за ним — разрыв облака и бледное сияние газового покрова, в который вставлены тысячи гигантских звезд.

Джилл вдруг осознала, что она полностью обнажена. Она глянула вниз и увидела, что ее груди покраснели, будто находились слишком близко к огню. Пока она рассматривала свое тело, краснота исчезла.

Пискатор заметил:

— Я было подумал, что вы слегка обгорели. Ваши груди и лобок воспалились, распухли, покраснели. Но никаких следов пожара здесь нет.

— Пламя было не снаружи, а внутри меня, — сказала Джилл. — Мечтательная резинка.

Его брови поднялись.

— Ах вот как!

Она расхохоталась.

Он помог ей добраться до лежака, и она легла с тяжелым вздохом. Легкий жар внутри влагалища теперь почти исчез. Пискатор суетился, укрывая ее полотнищами, давая ей напиться дождевой воды, которую зачерпнул из бамбукового бочонка, стоявшего за дверью. Она выпила воду, держа чашу с водой в одной руке и опираясь на локоть другой.

— Спасибо, — сказала она. — Надо было быть поумнее и не накидываться на резинку. Но я была в депрессии, а когда я в таком настроении, резинка дает странные результаты. Все кажется таким ужасным и таким реальным. Мне бы и в голову не пришло усомниться в реальности видения, хотя оно явно было совершенно невероятным.

Он ответил:

— Последователи Второго Шанса пользуются мечтательной резинкой в своей терапии, но делают это под строгим контролем. Похоже, что это действительно дает благотворные результаты. Но мы к этому средству не прибегаем, кроме как на начальной стадии обучения и только в индивидуальном порядке.

— Мы?

— Эль-Ахл-Эль-Хагг, последователи культа Реальности. То, что вы — люди Запада — называете суфизмом[37].

— Я так и думала.

— И должны были понять после того разговора, который у нас был.

Она с трудом перевела дух и спросила:

— Когда это было?

— Этим утром.

— Должно быть, это все резинка, — пробормотала она. — Я с ней покончила навсегда. Никогда больше не прикоснусь к этой проклятой дряни! — Она села и сказала: — Вы ведь не расскажете Фаербрассу об этом, правда?

Теперь Пискатор уже не улыбался.

— Вы перенесли сильнейший психический шок. Он вызвал ожоги, появление стигматов на теле, имеющих чисто психическое происхождение… ну…

— Я больше не стану употреблять резинку. Вы же знаете, не в моем обычае давать пустые обещания. Я не наркоманка. Умственно я вполне устойчива.

— Вы очень встревожены, — сказал он. — Будьте честны со мной, Джилл. Я ведь могу вас так называть, верно? У вас уже были приступы такого рода? Сколько и как сильны они были? Иначе говоря, как долго они длились? И как много времени потребовалось на то, чтобы оправиться после них?

— Ни одного приступа в последнее время, если использовать вашу терминологию, — ответила она.

— Очень хорошо. Я никому не скажу ни слова. То есть в том случае, если повторения не последует. Вы будете честны со мной и скажете мне, если с вами произойдет снова что-либо подобное? Договорились? Вы же не захотите подвергать опасности наш корабль только потому, что вам отчаянно хочется стать членом его команды?

— Нет, ни в коем случае, — сказала она. Но эти слова дались ей с большим трудом.

— Тогда пока оставим все как было.

Джилл снова приподнялась на локте, не замечая, что полотнище соскользнуло и обнажило ее грудь.

— Слушайте, Пискатор. Будьте честны и вы со мной. Если бы вы получили пост ниже, чем я, к чему, кажется, идет дело, если Фаербрасс действительно делает назначения, исходя из опыта, вам было бы неприятно служить под моим началом?

— Ни в малейшей степени, — ответил он улыбаясь.

Она снова легла, натянув на себя покрывало.

— Вы ведь выходец из общества, где женщин держат в приниженном положении. Ваши женщины практически находятся на положении тяглового скота. Они…

— Все это в прошлом, давно ушло, умерло и осталось далеко позади, — ответил он. — Да и я не типичный мужчина — японский, другой ли. Вам следует избегать стереотипов. В конце концов, это именно то, что вы ненавидите, против чего сражались всю жизнь, ведь так? Против мышления стереотипами?

— Вы правы, — призналась она. — Но это условный рефлекс.

— Мне кажется, я уже говорил с вами об этом. Однако повторение — мать учения. Вам следует научиться думать по-другому, не так, как раньше.

— И как это сделать?

Он поколебался и ответил:

— Вы узнаете, когда подойдет время для такой попытки. И узнаете того, к кому следует обратиться за помощью.

Джилл знала, что он ждет, чтоб она попросила его принять ее в качестве ученицы. Но она не собиралась этого делать. Она просто не верила в организованную религию. Правда, суфизм не был религией, но тем не менее его адепты были религиозны. Такой штуки, как суфий-атеист, просто не могло быть на свете.

Она же — атеистка. И, несмотря на воскрешение, она не верила в Творца. Во всяком случае в такого, который лично интересуется ее судьбой или судьбой какого бы то ни было другого существа. Люди, почитающие Божество, рассматривающее человеческие существа в качестве Его детей… кстати, а почему Дух всегда он? Разве не логичней, поскольку Бог не имеет пола, называть его оно?.. Так вот, люди, верящие в Бога, были обмануты. Эти люди могли обладать интеллектом, но умственно они все равно были ограничены. Видимо, тормоза той части мозга, которая ведает религиозными взглядами, у них поставлены в неправильное положение и крутились впустую. Или же цепь религиозности была отключена от главной системы интеллекта.

Неудачная аналогия. Люди пользуются интеллектом, чтоб оправдать существование чего-то неинтеллектуального, некоего феномена, основанного только на эмоциях и называемого религией. И часто делают это с блеском! Но, с ее точки зрения, не принося никому ни грамма пользы.