Пискатор сказал:

— Вы хотите уснуть. Отлично. Если я вам понадоблюсь, то не стесняйтесь позвать меня.

— Вы же не врач, — возразила она, — зачем же вы…

— Вы обладаете потенциалом. И, хотя нередко действуете глупо, вы все же не дура. Правда, время от времени вы склонны обманывать себя и делаете это даже в данную минуту. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Он быстро поклонился и вышел, закрыв за собой дверь. Она хотела было окликнуть его, но что-то ее остановило. Она хотела спросить, что он делал возле ее хижины, когда услышал ее крики. Ведь было уже совсем поздно. Впрочем, разве это важно? И все же… Что он тут делал? Хотел соблазнить ее? Попытка изнасилования, разумеется, отпадала. Она была куда крупнее его, и хотя он, надо думать, был мастером боевых искусств, но ведь она и тут не уступала ему. Больше того, его позиция как офицера корабля серьезно пострадала бы, если бы она выдвинула против него обвинения.

Нет, он тут был не для того, чтобы соблазнить ее или изнасиловать. Он не был похож на тех мужчин, что способны на это. А с другой стороны, как бы мягко он ни действовал, разве не все мужчины одинаковы? Нет, в нем было что-то такое… она не любила пользоваться таким неточным и научно необоснованным термином, как вибрация, но тут он был вполне уместен. Впрочем, он явно не излучал волн той частоты, которые классифицировались как «дурные флюиды».

И только тогда она вспомнила, что он не попросил ее описать свои ощущения. Если он и был любопытен, то ему удалось это ловко скрыть. Возможно, он ощущал, что, если бы она хотела поделиться с ним деталями своих сновидений, она бы сделала это сама, без его просьбы. Он очень тонко чувствующий человек, хорошо понимающий других людей.

Что же означало это страшное нападение Джека? Что она боится его или мужчин вообще? Боится мужского секса? Или того секса, в котором она играет роль мужчины? Этому она поверить не могла. Но эти иллюзии Мании? Явления? Они же явно символизируют чувство ненависти и стремления к разрушению. И не только по отношению к мужчинам вообще, но к самому Джеку в частности. Она подожгла его, но одновременно она жгла и насиловала себя — в определенном смысле. Правда, никакого смысла в этом не было. Уж она-то даже подсознательно не стремилась к тому, чтобы быть изнасилованной. Ведь только умственно неполноценная женщина может пожелать такого.

Может, она ненавидит себя? Ответ был — да, временами. Но кто же не ненавидит себя иногда?

Через некоторое время она забылась беспокойным сном. Ей снился Сирано де Бержерак. Они фехтовали на epees[38]. Описывающий сверкающие круги конец его клинка слепил ее, а затем ее оружие было выбито из рук, а клинок Сирано скользнул к ней и вонзился прямо в пупок. Она ошеломленно глядела вниз на клинок и на то, как он выходит из ее тела, но кровь из пупка не шла… Вместо этого он вспух, раздался, и затем из опухоли показалось тонкое жало стилета.

Соприкосновение с холодной водой привело Бёртона в сознание. Наверное, не меньше минуты он провел под водой и теперь в этой темноте никак не мог понять, где тут верх, а где низ.

Была лишь одна возможность выяснить это. Сделав пять гребков, он почувствовал, что давление на его барабанные перепонки растет. Изменив положение тела, он поплыл в том направлении, которое, как надеялся, можно было назвать противоположным. Насколько Бёртон мог судить, с тем же успехом могло оказаться, что он движется по горизонтали. Однако давление воды явно падало, и как раз в то мгновение, когда, казалось, он уже больше не сможет оставаться без воздуха, он всплыл на поверхность.

И тут что-то крепко двинуло его по голове, снова погрузив в полубессознательное состояние. Слабеющая рука Бёртона ударилась о какой-то предмет и ухватилась за него. Он ничего не видел в этом тумане, но на ощупь все же определил, что это за штука, которая держит его на плаву. Оказалось — здоровенное бревно.

Вокруг царил настоящий бедлам — крики, вопли, кто-то совсем рядом звал на помощь. Как только он снова обрел способность думать, он отпустил бревно и поплыл в направлении женщины, звавшей на помощь. Когда Бёртон подплыл ближе, оказалось, что это голос Логу. Еще несколько гребков приблизили его к ней вплотную, настолько близко, что он смог смутно различить черты ее лица.

— Успокойся! — сказал он. — Это я — Дик.

Логу ухватилась за его плечи, и они оба тут же пошли ко дну. Он боролся с ней, оттолкнул от себя, а затем обхватил ее со спины. Логу что-то пробормотала на своем родном тохарском языке. Он ответил ей на нем же:

— Не паникуй. Мы в безопасности.

Логу, задыхаясь, прошептала:

— Я за что-то ухватилась. Так что теперь не утону.

Бёртон отпустил ее и вытянул руку. Еще одно бревно. Столкновение, должно быть, оторвало несколько бревен от носовой части плота. Но где же его корабль и где этот проклятый плот? И где находятся они — Логу и он?

Вернее всего, они провалились в щель, образовавшуюся, когда удар плота оторвал от него несколько бревен. Но ведь в этом случае течение должно было наверняка бросить основную часть плота, оставшуюся целой, прямо на скалу, размозжив всех, кто оказался бы между плотом и скалой. Но, может, их отнесло течением за выступ острова, и теперь оно уносит их куда-то дальше?

Если так, то они оказались в мешанине свободно плавающих бревен и обломков корабля. Не они ли и напирают со всех сторон на него и Логу?

Логу застонала и пожаловалась:

— Мне кажется, у меня сломаны ноги, Дик. Очень уж болят.

Бревно, за которое они уцепились, было толстое и длинное, такое, что его концы терялись в туманной мгле. Им приходилось изо всех сил хвататься слабеющими пальцами за грубую кору. Еще немного, и хватка непременно ослабнет.

Неожиданно сквозь серый туман донесся голос Моната:

— Дик! Логу! Вы здесь?

Бёртон крикнул в ответ, и минуту спустя что-то с силой ударилось о бревно. Эта штука больно стукнула Бёртона по пальцам, заставив его вскрикнуть и опять соскользнуть в воду. Он с трудом вскарабкался обратно, но тут конец шеста стремительно вылетел из тумана подобно змее, кидающейся на добычу из засады. Чуть-чуть правее, и шест оглушил бы его, а может, и проломил бы ему череп.

Он ухватился за шест и прокричал Монату, когда тот уже подтягивал его куда-то:

— Логу тоже здесь! Поосторожней с этим шестом!

Монат подтянул Бёртона к тому, что было краем плота, и Казз одним рывком вытянул его на бревна. Монат снова сунул шест в туман. Через минуту он вытащил и Логу. Она находилась в полубессознательном состоянии.

— Достаньте одежду и заверните ее. Ей надо согреться, — приказал Бёртон Каззу.

— Будет сделано, Бёртон-нак, — ответил неандерталец. Он повернулся и пропал в волнах тумана.

Бёртон сел на мокрую гладкую поверхность плота.

— Где остальные? Алиса жива?

— Они тут все, кроме Оунан, — ответил Монат. — У Алисы, по-видимому, сломано несколько ребер. Фрайгейт поранил колено. Что касается корабля, то его больше нет.

Бёртон еще не успел оправиться от шока, когда увидел свет нескольких факелов. Огни приближались, давая достаточно света, чтоб он мог разглядеть самих факельщиков. Их было около дюжины — низкие, смуглые, явно белой расы, с большими крючковатыми носами, одетые с головы до ног в полосатые и разноцветные одежды. Вооружены они были только ножами, покоившимися сейчас в ножнах.

Один из них заговорил на языке, который Бёртон определил как принадлежащий к группе семитских. Если так, то он, должно быть, относится к древнейшим языкам этой группы. И все же Бёртону удалось понять несколько отдельных слов. Он ответил на эсперанто, и говоривший тут же перешел на него.

Последовал быстрый диалог. По-видимому, человек, стоявший на вышке, заснул, напившись спирта. Он выжил после падения, когда плот налетел на остров, и их вместе с человеком, которого Бёртон видел взбирающимся вверх по лестнице, сбросило вниз.