— Из-за чего мы воюем? — просто спросил Наполеон

Что мог ответить русский царь «невиданному и неслыханному со времен Александра Македонского и Юлия Цезаря полководцу, коих он несомненно но многом превзошел»?

— Я ненавижу англичан… — поторопился высказан, свое новое политическое кредо.

Наполеон засмеялся и увлек его в павильон, где они беседовали почти два часа. Русскому императору смутно запомнились эти два часа. Но что-то и врезалось в память. Бонапарт сказал, что он лично руководил сражением под Фридландом и видел, с каким бесстрашием и презрением к смерти дрались зажатые в излучине реки Алле русские батальоны.

— С такими солдатами невозможно проигрывать сражения, — серьезно заметил он. — Генералиссимус Суворов, кажется, не проиграл ни одного, не так ли?

Бонапарт говорил об этом без задней мысли. Он не обращал внимания на то, что такие слова быть истолкованы Александром как насмешка над бездарным командованием русских. Александр ведь тоже… лично руководил сражением под Фридландом. Нет, Наполеон не ломал комедии. Он говорил то, что считал нужным сказать, и его обязаны были слушать. А быть понятым Наполеон не стремился.

— Я ненавижу англичан, — снова сказал Александр, — и буду вашим помощником во всем, что вы станете делать против них.

Разговор походил на школьную сценку, когда ученик просит прощения у классного наставника и обещает вести себя примерно. — Из-за чего мы воюем? сдержанно усмехнувшись, повторил свой вопрос французский император.

Александру, видимо, трудно было изловить мысль, носившуюся где-то неподалеку. Наполеон помог ему.

— Воюет не Россия. Воюют — Россией! Разве это не правда?

— Правда, ваше величество! — выдохнул покрасневший царь.

— Не переживайте! Вы еще так молоды. Все устроится. Мы заключим мир. Забирайте себе Восток, а мне пусть останется Запад. Александр напрягся. Все это была прелюдия. Теперь начинался торг. Он не готов был ни воевать г Наполеоном, ни следовать фарватером его политики Он боялся Наполеона и не верил ни одному его слову Восток — означало Константинополь: проливы, Айя София… Несбывшаяся и скорее всего несбыточная византийская мечта «Третьего Рима».

— Валахию и Молдавию я тоже пока не спешу отнять у Порты. Может быть, настало время решать их судьбу — Наполеон цепко следил за реакцией Александра — в Валахии и Молдавии уже стояли русские войска. — Есть еще Галиция… Поляки умоляют меня создать им суверенную Польшу, но не понимают, что когда триста панов претендуют на престол и никто из них не намерен подчиняться другому, то получится то, что всегда у них получалось.

— А Тадеуш Костюшко? Если не ошибаюсь, этот… национальный герой у вас в Париже?

— Я тоже считал его подходящей фигурой и даже велел своему министру Фуше переговорить с ним, когда маршал Мюрат занял Варшаву. Туповатый и честный правитель тут был бы к месту, даже если он и ненавидит Наполеона Бонапарта. А польский национальный патриотизм — вещь неуловимая и пустая потому именно, что каждый — сам себе патриот Словом, дело не в воззрениях Костюшко. Таковых нет по существу. Есть некий миф. Есть кичливое кичливость. Больше ничего нет. Так я считал, когда подумал про Костюшко. Фуше переговорил с ним и явился ко мне на грани помешательства. Я успокоил его, выслушал и понял, что Костюшко — это археологическая находка. Ископаемый дурак. Между прочим, такая же редкость, как и гений. Потому и держу его при себе. Но оставим это. Меня чисто по-человечески волнует один вопрос, который, возможно, неприятен для вас…

— Понимаю. Мой отец…

— О вашем отце я знаю все! — Наполеон нетерпеливо прервал Александра. Мне не вполне понятно ваше участие в его трагической судьбе. Поймите, ваше величество, я проникся к вам личной симпатией и только поэтому позволил себе коснуться такой щекотливой темы.

— Я был обманут заговорщиками дважды! — быстро заговорил Александр, словно только и ждал возможности излить душу. — Меня ввели в заблуждение. Я поверил, что отец решил расправиться со всей семьей и сочетаться браком с княгиней Гагариной, которая уже родила ему сына… Это непросто понять со стороны. Я хочу быть с вами предельно откровенным… Вы, вероятно, не знаете, что мой брат Николай был… прижит императрицей Марией Федоровной от гофкурьера Бабкина. У сестры Анны отцом является статс-секретарь Муханов. Павел I терзался этим и никому не верил в семье… Еще моя царственная бабка Екатерина предвидела такой исход… Я не хотел убивать, даже не помышлял об этом. Меня и сейчас бросает в дрожь, как вспомню весь этот ужас!.. Командир Преображенского полка генерал Талызин уверял, что отца какое-то время подержат в изоляции, а потом отправят в Гатчину или за границу. Речь шла только об отречении Павла. Эти отпетые негодяи Зубовы!..

— Успокойтесь, ваше величество, — тронул его за рукав Наполеон. — Вы были жестоко обмануты заговорщиками, я понимаю. Это, разумеется, меняет дело. Но существует еще одно обстоятельство… Когда на кладбище под Эйлау я со своими батальонами четыре часа стоял под ядрами артиллерии генерала Беннигсена, и потом… Потом, когда вы наградили этого разбитого мною генерала орденом Андрея Первозванного, я поневоле подумал, что к злостным заговорщикам, способным цинично обманывать своего государя, судьба на удивление милостива в России…

— Это не совсем так, — возразил Александр. — Просто Беннигсен неплохой генерал. А Суворова у меня, к сожалению, нет.

— Скорее — к счастью для меня! — засмеялся Наполеон. — Это хорошо, что вы не злопамятны. Но вы, ваше величество, подали своим мягкосердечием не очень хороший пример. Заговор, попрание присяги, государственная измена остались безнаказанными, породив тем самым опасный прецедент. Я уже не говорю о рядовой подлости, каковая ныне приравнена к добродетелям.

— А вот это уже совсем не так, ваше величество! — твердо сказал Александр. — Судьба не осталась к негодяям ни милостивой, ни даже равнодушной.

— Вот как? Я, признаться, ничего не знаю об этом. Где сейчас люди, погубившие вашего отца? Вы сказали, что генерал Талызин…

— Он умер два месяца спустя. Тридцати трех лет от роду. Похоронен в Невском монастыре… Чья-то рука начертала на его памятнике — «с христианскою трезвостью живот свой скончавший…». Мне даже неловко стало. Я велел заменить слово «трезвость» на «твердость». Не был он трезвым.

— Отчего же умер генерал Талызин?

— Устриц объелся, — мрачно ответил Александр.

— Уж не хотите ли вы сказать, что устрицы были из Парижа? — пошутил французский император.

Александр улыбнулся с видимым усилием. Однако | Бонапарт, еще более повеселевший, не унимался.

— А братья Зубовы, что — не любят устриц?

— Мне ничего не известно об этом. Николай Зубов скончался вскоре после генерала Талызина. Валериан — чуть позднее, или наоборот, я уже не помню. Платон Зубов сходит с ума где-то в Саксонии. Граф Пален укрылся в курляндском своем имении, названном некогда им же самим «Милость Павла»…

— Следовательно, «милостью Павла» не обойден никто. А мне докладывали, что граф Платон Зубов стал членом государственного совета…

— Пребывал в этом статусе некоторое время… Если бы Зубов был графом только российского достоинства, то…

— Он бы непременно отведал устриц?

— Не знаю, — еле заметно поморщился Александр. — Преображенцы никому не простили измены. Они и мне не хотели присягать. Что же до Платона Зубова, он пожалован Габсбургами титулом светлейшего князя, и мне немалых усилий стоило уберечь его одиозную персону от… превратностей судьбы.

— Чтобы не восстанавливать против себя Австрии?… — продолжил за него откровение Наполеон. — Ну что ж, кто не повелевает судьбою, тот вынужден ей подчиняться… Скажите мне прямо, что вас интересует, И мы обсудим все без утайки.

— Я прошу вернуть Пруссии Магдебург и еще часть земель, включая Померанию, Силезию… Это вопрос моей чести.

— Чести?.. Но при чем же здесь Пруссия? Я сотру это отвратительное государство с лица Европы! У меня от него изжога.