изгибам отполированного дерева, кривая, несимметричная мебель приобрела какие-то особые

очертания. Странный это был мир: такой утонченный, замысловато-сказочный и такой

жестокий!

После сеанса связи с Центром Погружений, они поужинали. Леган переоделся из своей

полосатой рубахи с ожерельями в костюм простого горожанина и стал наконец похож на

мужчину.

- Длинных поэм они не любят, - непринужденно рассказывал он, - зато обожают всякие

заумные четырехстишия. Бедным поэтам их надо помнить целый миллион, чтобы на весь вечер

хватило. Я, конечно, не помню. Я их на ходу сочиняю.

«За белым дымом - красный дым,

За красным дымом - черный дым,

За черным дымом - истины нагой ускользающая тень...

О, постой! Я задыхаюсь в черном дыму!»

«Река без конца, река без начала,

Река без ширины и глубины!

Но тону в ней и старею, покрываясь сединой...

О, не неси меня, река, так стремительно за крутой поворот!»

- Ты и в самом деле поэт, - усмехнулась Синтия.

- «Женщина родила меня в муках,

Женщина открыла мне путь наслаждения,

Женщина дала мне сыновей моих и дочерей...

О, почему же я так ненавижу тебя, о, женщина?!»

- Можешь ненавидеть меня, сколько угодно, - согласно кивнула она, - скажи только, где

Лафред.

- Не скажу, - жестко посмотрел на нее Леган, - чтобы ты не наделала глупостей, женщина.

Она ответила ему таким же непримиримым взглядом.

- Я ведь всё равно его найду. Ты же знаешь.

- Ты не можешь больше вмешиваться в ход истории, Синтия. Твоя жалость уже преступна.

Хочешь ты этого или нет, твоего Лафреда разрубят на куски.

Жутко было всё это выслушивать.

- 253 -

- Знаю, - сказала она, скрипя зубами, - я не собираюсь вмешиваться в историю. Мне нужно

только повидаться с ним перед смертью.

- Зачем?

- Как зачем? Проститься!

- Она права, - вступился за нее Тиберий, - почему бы и нет?

- Она что-то опять задумала, - возразил Леган, - только нам не признается. Посмотри на

нее. У нее же взгляд фанатички! Она выведет его из тюрьмы, он снова вернется в свое войско...

Ну, уж нет!

- Она не сможет его вывести. Центр Погружений контролирует каждый ее шаг.

- Значит, она еще что-то придумала!

Синтия прервала их спор.

- Да, - жестко сказала она, - я придумала. Я убью его сама. Убью без боли. А тело его

останется, и пусть его рубят хоть на тысячу кусков. Я не вмешаюсь в ход истории.

- В Хаахе три тюрьмы, - хмуро сказал Леган после долгой паузы, - насколько я знаю, твой

дикарь в Скорбной Обители, где маринуют неугодных пожизненно. Ему это, конечно, не

грозит.

- В Скорбной Обители? - повторила Синтия, даже язык не поворачивался это название

произнести, - где это?

- Вниз по улице Краснодеревщиков до самой площади Павших Рыцарей. Там увидишь

нечто вроде огромной бочки, окруженной частоколом. Это и есть Обитель.

Она огляделась вокруг, прощаясь со сказочным миром из резного дерева, который когда-то

показался ей грубым и неуклюжим, посмотрела на Тиберия и Легана, встала и сняла с вешалки

свой полушубок.

- Не ждите меня. Моя командировка сегодня закончится.

- Как?! - Леган вскочил.

- Очень просто, - улыбнулась она, в кармане платья у нее лежали таблетки Кристиана и

скальпель, - наш шеф об этом позаботился.

- Синти... тебе же еще рано.

- Да нет. В самый раз. Мне больше нечего тут делать, Лег.

Они стояли возле двери, раскосые глаза Легана с глубинной досадой смотрели на нее.

- Ты выстилала ложе лепестками цветов,

Ты омывала тело в самых чистых ручьях,

Ты внимала речам самых мудрых мудрецов...

Так почему же ты уходишь по тропе дикого зверя, о, женщина?

************************************************************

Она шла «по тропе дикого зверя» вниз по улице Краснодеревщиков, и мокрый снег летел в

лицо, тая на щеках. Город затих перед новым штурмом, прохожих почти не было, окошки

светились тускло, за ними мелькали бледные, перепуганные лица. Ей жаль было бедных

рургов, жаль было и обреченных дуплогов... и вообще она не могла разобраться, кто из них

прав, кто виноват. У каждого народа была своя жестокая правда, нагая истина, как выразился

Леган. И эта нагая истина была уродлива и беспощадна! Всем хотелось есть, пить и

размножаться. Даже за счет других.

Скорбная Обитель и правда напоминала огромную бочку. Она была деревянная, как и все

строения в Плобле, сделанная из толстых бревен, плотно, как зубы людоеда, подогнанных друг

к другу. В этих бревнах кое-где были прорублены маленькие щелки окон. Сердце сжалось от

жути и боли. Где-то, за одним из этих окошек, томился Лафред!

Сквозь стены ее матрикат, включая платье, проходил достаточно свободно. А полушубок

был настоящий, не матричный, его пришлось бросить у частокола. Холод сразу навалился на

плечи, как будто только того и ждал. Поежившись, она пересекла внутренний двор и вошла

прямо в закрытые ворота тюрьмы.

- 254 -

Стены не были ей преградой, да и для охранников она могла быть невидимой. Она была

богиней на этой несчастной дикой планете, но она не знала, где именно находится Лафред. Все

двери были одинаковы, толстые деревянные двери, обитые бронзовыми решетками. Она

заходила за каждую и видела заросших, тощих, выживших из ума стариков, давно забывших,

что где-то за пределами их вонючих темниц существует совсем другая жизнь. Кошмарное было

место - эта Скорбная Обитель!

Синтия поняла, что долго она этого выдержать не сможет. К тому же искать с таким

успехом можно хоть до утра. Она решила пойти на крайние меры, если не воспротивится

Центр Погружений, который четко отслеживает невмешательство. Какое-то время Синтия еще

сомневалась, но тут услышала дикий крик и, уже не раздумывая, бросилась туда.

Она очутилась в пыточной. Палачи были рослые и плечистые, а несчастный

подследственный, которого привязали к пыточному столбу - худенький юнец, в глазах у него

был полный ужас, по лицу струился пот, тело трепетало. Синтия сама чуть в обморок не упала,

когда увидела соответствующий набор инструментов, далеко не похожий на ее медицинский.

В дальнем углу за столом сидел еще один рург в полосатой робе и ожерельях, он зевал и

почесывал бритый затылок.

- Так о чем они говорили, Юлзурхаах? Вспоминай быстрее!

- Не знаю! - весь дрожа, выкрикнул несчастный парнишка, - я ничего не слышал!

- Не упрямься, глупец. Всё равно мы всё узнаем... только ты уже не сможешь ни ходить, ни

жевать.

- Я, правда, не знаю! Ну, сами посудите, какой вор будет мешкать, если услышит голоса? Я

как услышал, сразу и выскочил в окно!

- Так ты совсем не любопытен?

- Я же вор, а не шпион!

- Что ж, твое любопытство мы сейчас проверим.

Полосатый встал. Палач с раскаленными щипцами тоже.

- Отвечай в последний раз, о чем была беседа, негодяй!

Больше ждать Синтия не стала. Мучений она насмотрелась уже достаточно. Палачи

разлетелись по углам как мешки с соломой да там и остались. А перед опешившим

делопроизводителем она явилась во плоти.

- Боги свирепые! - завопил он, пятясь к стене, - царица тьмы и ночи!

- Замолчи, - сказала она строго, его волю она подчинила себе сразу, как только заглянула

ему в глаза, - сейчас ты пойдешь со мной и покажешь мне, где Лафред.

- Самозванец, госпожа?

- Да. Самозванец.

- Он глубоко в подвале, госпожа.

- Ничего. Спустимся в подвал.

Делопроизводитель покорно, мелкими шажками двинулся к дверям.

- А я? - вытаращенными глазами уставился на нее парнишка.

Синтия подошла к нему.

- Ты вор?

- Вор, - заморгал он.

- Я запрещаю тебе воровать. Во веки веков.