туда приложили раскаленное клеймо. К неприятным ощущениям он давно уже привык, тем

более, что это была только видимость боли. Никаких следов ожога на теле не оставалось.

Отец говорил, что ему так не жжет. Но он и восстанавливался медленнее.

Аггерцед среди Прыгунов был «спринтером», он быстро получал, быстро отдавал, почти

мгновенно восстанавливался, но удержать сферу долго он не мог. Поэтому и межзвездные

прыжки у него до последнего времени не получались.

Его сфера уже начала пульсировать от неустойчивости. При неосторожности это могло

кончится взрывом и проломанными стенами. Дворец, конечно, было жальче, чем теверское

посольство. Почувствовав предел своих возможностей, Аггерцед раскрыл сферу и

постепенно стал выпускать энергию в зал. Это тоже было опасно уже тем, что делалось в

подсаженном, усталом состоянии. Вампиры нормы не знали. Они могли даже Прыгуна

высосать до черного облака, если им вовремя не поставить барьер.

Всё прошло нормально. Герц поднялся сам, у него еще оставались на это силы, и

шатаясь пошел к себе. Горячие ванны он не любил и в постели восстанавливался быстрее.

Через час он пришел в норму. Как раз к обеду.

Обедали в белой столовой. Такое случалось редко, когда случайно собиралось всё

семейство. На сей раз была даже Риция. Она стояла этакой маленькой черной ласточкой на

фоне белых колонн и находилась в подозрительно интенсивном «синем луче». Отец что-то

говорил ей, он был спокоен. Аггерцед спустился по ступеням вниз, поймал испепеляющий

взгляд сестры и понял, что ему сегодня достанется. Интересно было знать, за что на этот раз?

Ждали Эдгара. На столе, на белоснежной скатерти блестела позолоченная черная посуда,

сверкали столовые приборы и фужеры, переливались разноцветные графинчики с винами,

соблазняли яркой зеленью салаты. Маленький придворный оркестрик выводил на флейте и

клавесине вторую, самую изысканную часть двенадцатой симфонии Карно Аргурстра.

Флейтист фальшивил.

- Я когда-нибудь увижу твое лицо? - вздохнула мать.

Ей очень шло летящее голубое платье и распущенные рыжие волосы. У нее даже

характер менялся, когда она из своих комбинезонов перелезала в женственные наряды.

- Мамочка, - сказал он ей глубоко выстраданную философскую мысль, - у меня пока нет

лица.

Но она не поняла.

- 61 -

- У тебя нет мозгов, - постучала она его по лбу кулачком.

Герц перехватил этот кулак и поднес к губам.

- Зато у меня есть прекрасная мамочка.

- Замолчи, негодяй, - сказала она и улыбнулась.

Он почему-то вспомнил ночного мальчишку, у которого убили мать. Тоже, наверно,

красивая была женщина. Что же за сволочи с ней расправились?

- Слушай, ма, - тут же родилась у него идея, - а наш дядя Ольгерд, он только будущее

видит, или прошлое тоже?

- Ольгерд? - удивилась Ингерда, - он давно уже ничего не видит.

- Но мог же?

- Ну, случалось.

- Отлично... жаль, что он меня терпеть не может. .

- Что ты задумал, Герц? - нахмурилась мать, - зачем тебе прошлое? Чье прошлое?

- Скучно, - признался он, - хочу раскопать одну историю.

- Какую историю?

- Не волнуйся, не нашу. У нас своих трупов хватает.

- Аггерцед, я тебя умоляю...

- Чего ты боишься? - искренне удивился он, - что мне может угрожать?

- Не зарекайся, - строго сказала мать, - вспомни Магусту.

- Сия чаша меня миновала, - усмехнулся он, - да и кому я нужен?

- Мне, - сказала Риция подходя, вид у нее был грозный, - ну-ка давай отойдем на пару

слов.

- Может, лучше после обеда? - внес он встречное предложение.

- Нет, - сверкнула она глазами, - это единственное время, когда ты бываешь трезвым. Так

что пошли.

- Рики, что он еще натворил? - еще больше встревожилась мать.

- Ничего. Мы сами разберемся.

Они закрылись в комнате для отдыха. Герц подумал, что глупо стоять, когда вокруг такая

мягкая мебель, и развалился на диване.

- Моему терпению приходит конец, - заявила сестра.

- Моему тоже, - сказал он, - так чего мы ждем, ласточка? Прыгай ко мне!

- Прекрати паясничать! - вспыхнула она «синим лучом».

- По-моему, это ты меня позвала, - усмехнулся Герц.

Он давно понял, что обыкновенный секс - только бледное подобие того наслаждения,

которое может дать энергия. Свою он раздавал направо и налево, а взамен не получал

ничего. Хотелось попробовать. Но все Прыгуны были мужчинами, а единственной

женщиной-Прыгуньей была его сестра. Собственно, его бы устроило и то, и другое, энергия

беспола, не всё ли равно, с кем ею обмениваться? Лишь бы взаимно! Но эта его мысль

почему-то натыкалась на полное непонимание.

- Так вот слушай, - раздраженно заявила Риция, - ты можешь вытворять, что хочешь:

пьянствовать, распутничать, стены крушить... Меня это не волнует. Но я не позволю тебе

втягивать в это Льюиса. Понятно!

- Какого Льюиса? - удивился Герц.

- Ты уже не помнишь, с кем вчера напился?

- С Гоббом.

- С каким, к черту, Гоббом! Зачем ты напоил Льюиса и затащил к себе на квартиру?

- Ангелочка? - наконец дошло до Герца, ему стало забавно: что еще припишет ему

разъяренная сестрица?

- Это Льюис Тапиа, мой практикант, - объявила она, - и я за него отвечаю.

- Плохо отвечаешь, - усмехнулся он, - парень совсем не знает наших обычаев. И пить не

умеет. И... вообще ничего не умеет. Ничему ты его не научила!

Риция вспыхнула на этот раз уже «белой сиренью». Это было плохим признаком.

- Не смей развращать мальчишку! И приучать его к своей энергии!

- Да ничего подобного!

- 62 -

- Это ему можешь рассказать. А я прекрасно понимаю, что ты вытворял на самом деле!

- Дорогая, это было так невинно!

- Ах, невинно?!

- Не смотри на меня так, Рики. Я расплавлюсь. Тебе что, этот земной ангелочек дороже

родного брата?

- Да ты мизинца его не стоишь, чтоб ты знал!

Тут он уже разозлился. Он мог спокойно выносить ругань, упреки, угрозы, вопиющую

неблагодарность... но сравнения с кем-то другим да еще не в свою пользу не выносил.

- А я-то еще на что-то надеялся! - усмехнулся он, - но во всем этом радует только одно: у

занудного дяди Ольгерда скоро вырастут рога!

- Не смей трогать Ольгерда! - визгнула Риция.

- Они ему даже пойдут, - ухмыльнулся Герц.

- У тебя извращенное сознание, и понимаешь ты всё в меру своей испорченности.

Просто некому прочистить твои воспаленные мозги!

- Уж не ты ли собираешься этим заняться?

- Придется мне, раз больше некому.

- Знаешь что, дорогая, - окончательно разозлился на нее Герц, - у тебя, как я вижу,

воспалился родительский инстинкт. Так ты сначала заведи своих детей, а потом уже их

воспитывай. А если не можешь - так при чем здесь я?

Она подошла и влепила ему пощечину. Уже молча, без всяких комментариев. С минуту

он тоже молчал: не мог понять, что же произошло, как это возможно посягательство на его

божественную щеку, и как уважающий себя бог должен на это реагировать?

Щека горела. Вариантов было несколько: рассвирепеть, схватить ее и изнасиловать на

этом диване; извиниться и объяснить ей, что он вовсе не спаивал ее драгоценного Льюиса;

сказать какую-нибудь сальную гадость; отшутиться.

Он никак не стал реагировать, так ничего и не выбрав. Насиловать ее было жалко и

чревато скандалом, объяснять ей что-то - бесполезно, гадостей он наговорил уже достаточно,

а для шуток было не то настроение. Надо было поскорее этот разговор закончить, потому что

возмущенная энергия уже вскипала в нем и рвалась наружу как пар из котла.

- Уйди, - сказал он сквозь зубы.

- Хочу тебя предупредить, - грозно начала сестра, - если ты еще раз...

- Уйди! - повторил он со злостью.