— И вот я с вами! — смеется Инесса. — Рада. Пусть маленькая, но навсегда ваша помощница, Владимир Ильич. Люблю вашу мечту, Владимир Ильич! Вы политик, философ, ученый, реалист, и всегда в каждом вашем замысле и деле большая мечта. Вы писали: «Надо мечтать». Люблю вашу мечту.

Жюстен домывал кастрюлю после обеда, когда прибежал Андрей.

— Жюстен! Жюстен! Знал бы ты! Нет, не скажу, ну же, быстрее, сам увидишь. И там не скажу, сам угадывай.

Касе-Ку снял с гвоздя соломенную, поношенную донельзя шляпу с широченными полями, она надевалась в особенно жаркие дни. Нынче день стоял особенно жаркий, солнце немилосердно пекло, раскаленная земля через подошвы жгла ноги.

— Не спрашивай, не спрашивай, — торопливо говорил на ходу Андрей.

— Не подумаю спрашивать, — небрежно бросил Жюстен, хотя любопытство его разбирало.

— К Влади… — Андрей спохватился, — к месье Ильину приехали еще люди.

— Из Парижа?

— Нет, из России.

— Из Рос-сии? Так далеко? Там морозы, бураны.

— Ха-ха-ха! — залился Андрей. — В России тоже бывают май и лето. В России много рек и теплых и холодных морей и…

— Наш школьный учитель рассказывал: французскую армию императора и знаменитого полководца Бонапарта победили в России морозы.

— Мало смыслит твой школьный учитель. То Кутузов, не знаешь? Эге… Русский полководец, познаменитее твоего Бонапарта. Кутузов и русские солдаты победили Бонапартову армию. Морозы, правда, помогли, но главная сила — солдаты.

— Может, ты тоже русский? — начал догадываться Жюстен.

Андрюша смутился. Он прекрасно знал, что такое конспирация, и если скажет про себя, что он не русский, а француз, это не будет враньем — конспирация требует тайны. А надо ли скрываться? Он не успел переговорить об этом с мамой, мама не предупредила его.

Но они как раз приблизились к цели, и вопрос о национальности был отложен. Град новых вопросов обрушился на Андрюшу:

— Что они делают? Зачем? Откуда они? А! Ты сказал, из России. Почему они здесь? Непонятно.

В самом деле, непонятное что-то происходило во дворе дома № 17 по Гран-рю. Дом как дом в глубине замощенного крупными плоскими камнями двора. Впрочем, немного отличный от других домов Лонжюмо. К боку его прилепился сарай под островерхой крышей из черепицы. Одна стена сарая глухая, позади хозяйский огород. Другая — наполовину застеклена, как бы протянулось длинное окошко.

Когда-то в сарае помещалась столярная мастерская, сейчас здесь кипела другая, не столь тонкая, скорее плотницкая работа. Через застекленную стену сарая было видно: человек десять или больше мужчин сооружают самую простецкую мебель. Сколачивать из досок стол и скамьи — дело плотников, не так ли?

— Ах, и мама здесь! — хлопая в ладоши, воскликнул Андрэ.

Да, мадам Инесса в простеньком платьице и фартучке усердно мыла окна застекленной стены сарая. Кто-то из мужчин ей помогал. Кто-то подметал цементный пол, сгребая граблями щепки, опилки от досок, тащил в мусорную яму.

Однако что же это все означает?

— Угадай, угадай! — веселясь и прыгая на одной ножке, поддразнивал Андрей.

Жюстен сдвинул шляпу на затылок, наморщил лоб, силясь угадать, не угадал бы, конечно, но счастливое обстоятельство подоспело на помощь. Во двор вошел мужчина лет сорока, одетый, несмотря на жару, в темный солидный пиджак, на голове темная шляпа — котелок. Владимир Ильич спешил из сарая навстречу пришедшему. Тот приподнял шляпу-котелок.

— Позвольте представиться — мэр Лонжюмо. А вы, насколько я понимаю, месье Ильин?

— Правильно поняли, — улыбнулся Владимир Ильич.

— Мне надобно с вами переговорить, месье Ильин. Где для вас будет это удобно?

— Да хотя бы здесь. Вон у стены сарая немного тени, посидим. Мальчики, принесите-ка нам…

Мальчики, не дослушав команды, опрометью кинулись в сарай, притащили два табурета. Навострив уши, стали в сторонке.

— Я представитель власти в Лонжюмо, — начал мэр. — Я должен обеспечивать порядок, спокойное проживание односельчан. Должен наблюдать, что происходит в доверенном моим заботам селении. Приезжает группа русских, снимает на лето заброшенный сарай, я должен знать, с какой целью.

— Конечно! — охотно согласился Владимир Ильич. — Из России приехала группа школьных учителей, здесь мы сообща займемся самообразованием. Углубим свои познания истории, литературы, искусства…

— Почему нужно было приезжать из России повышать свое образование к нам в Аонжюмо, а не заняться этим благородным делом дома?

— Вполне резонный вопрос, — живо, даже обрадованно подхватил Владимир Ильич. — В Париже много русских эмигрантов или временно там поселившейся высокообразованной публики. Они согласились читать лекции приехавшим учителям бесплатно. А Лонжюмо мы выбрали потому, что у вас дешевле прожить, чем в каком-нибудь дачном месте, курорты нам не по средствам. И еще для нас весьма важна близость Парижа — средоточие мировой культуры, искусства. Мы будем совершать экскурсии в Париж. Резонно?

— Кажется, да, — помедлив, согласился мэр. — Вы, русские, немного странные люди. Немного чудаки.

Достал из кармана белоснежно чистый платок, вытер влажный от пота лоб. Жара даже в тени донимала.

«У него добрые глаза. Он не будет нам мешать», — подумал Владимир Ильич. Но неожиданно лицо мэра приняло строгое выражение.

— Месье Ильин, у нас в Лонжюмо нет полиции. Вся власть в руках мэра, то есть моих. Я отвечаю за все. Вам ясно, что я хочу сказать?

— Нет, — сознался Владимир Ильич.

— Вы, русские, любите заниматься политикой. Предупреждаю, никаких политических разговоров ваши учителя не должны вести с жителями Лонжюмо, никаких агитаций.

— Помилуйте! Какая политика, какая агитация! — в недоумении ответил месье Ильин. — Наших учителей интересуют проблемы педагогики. Кроме того, никто из них не знает французского языка.

— В таком случае я удовлетворен, — подвел мэр итог встречи. — Рад знакомству, месье Ильин. Желаю вам успеха в вашем благородном предприятии… Будьте здоровы.

Он приподнял котелок и, довольный исполненной дипломатической миссией, удалился с достоинством.

— Э-э! — разочарованно протянул Жюстен, когда они с Андреем остались вдвоем у стены сарая. — Проблемы педагогики, хэ! Вот так скука.

Андрей, смышленый мальчуган, кое-что знал о том, какими науками будут заниматься «учителя» в школе, но конспирация не позволяла хоть чуть-чуть открыть истину даже другу. Русский и французский мальчишки успели подружиться, однако дружба дружбой, а чужую тайну нельзя выдавать. Подмывает, но стоп: нельзя.

— Если месье Ильин берется за дело, скуки не жди, — объяснил Андрей. — Но все-таки взрослые, у них свое… Им нескучно, а нам…

— Да уж, да! Я больше люблю иметь дело с ребятами. Бежим на речку, — позвал Жюстен.

А в сарае дома № 17 не оставляли работу. Час от часа сарай все более становился похожим на класс. Правда, вместо парт скамьи вдоль дощатого стола; учительской кафедры нет, есть старенький столик и старенький стул перед ним — так или иначе к концу дня русская партийная школа в Лонжюмо была готова к открытию.

Невзрачна квартирка из двух тесных комнатушек в черном от заводской копоти доме. Зеленоватые кляксы плесени растекались по углам. Обои от сырости то вздулись пузырем, то повисли лохмотьями. Под низким потолком духота.

Елизавета Васильевна искала прохлады в тени чужого дерева. Возле дома, где они жили весной и летом 1911 года, ни кустика.

Владимир Ильич и Надежда Константиновна целые дни не бывают дома: подготовка школы, устройство учеников по квартирам — забот и дел тьма. Обдумывать план лекции, беседы с учениками, очередной статьи Владимир Ильич часто уходил в поле, на луг.

— Просторный у тебя кабинетик, — шутила Надежда Константиновна.