ЯКОБСЕН LIFE 2

Едва ли не самой важной, и уж точно более чем значимой, должна была стать встреча дознавателя Якобсена с Таисьей Викторовной, матерью Сашки, который умер в конце мая совсем молодым. Встретились они. Сначала Таисья Викторовна долго переодевалась, причём в гостиной, на глазах у изумлённого и шокированного Якобсена. Она натягивала колготки, примеряла различные лифчики и даже спросила у него, смеясь, какой из них он советует ей надеть сейчас. Якобсен не знал, в самом дел не знал. Ему очень давно не доводилось видеть раздетых женщин, разве что на пляже, куда иногда приводила его витиеватая тропа дознавательской работы. Таисья Викторовна угостила Якобсена чаем, правда не твёрдым бретонским, а обычным, не очень вкусным, названным в честь какой-то мёртвой индийской принцессы, и они начали разговаривать о Сашке. В первую очередь, о том, сколько же ему было лет, когда он умер совсем молодым. Таисья Викторовна – она предложила Якобсену называть её просто Тасей – сказала, что точную дату Сашкиного рождения она не помнит, да и не знала её толком никогда, а что ей, Тасе, нет и сорока. Якобсен удивился. Получалось, что ежели Тасе (то есть, Таисье Викторовне; Якобсен не любил, терпеть не мог излишне фамильярного обращения) сейчас в самом деле лет тридцать семь-тридцать девять, то тогда Сашке, который умер совсем молодым, было в момент преждевременной его кончины не больше двадцати. А может быть, даже и не больше шестнадцати-семнадцати. Или девятнадцати. Тем не менее, все эти возрастные вариации запросто соответствовали характеристике «совсем молодой».

Сам же Якобсен был не стар и не молод, но постарше Таисьи Викторовны. Он хотел было спросить у неё о возрасте отца Сашки, однако тут она стала раскладывать на полу многочисленные рулоны с превосходными болгарскими обоями, сделанными вроде бы или из тёмного целлофана или из старой змеиной кожи. Якобсен прикинул: она сказала, что уже тридцать лет подряд в свободное от основной работы время занимается коллекционированием болгарских обоев, то, стало быть…

Нет, не складывалось! Пусть сейчас Таисье Викторовне около сорока лет – тридцать пять, тридцать восемь, неважно сколько, но тогда получалось, что собирать обои она стала, будучи маленькой девочкой, учащейся начальных классов. Кем же она могла в то время работать? Где? И кем, и где она работает сейчас? Неужели её основная работа не изменилась за тридцать долгих лет?

Забегая на несколько стадий вперёд, нельзя не заметить, что Тася не имела ни малейшего представления о португальском генезисе Якобсена. В отличии от тех женщин, с которыми он иногда пересекался на своей нелёгкой дознавательской службе. Нет, Таисья Викторовна ничего не знала об этом. Поэтому, несмотря на остро эротизированную примерку разнообразных лифчиков, она не возбудилась и отнюдь не намеревалась вступить с Якобсеном в интимную связь где-нибудь здесь, на территории своей просторной, заваленной болгарскими обоями гостиной. Или в других местах и пространствах.

ЯКОБСЕН LIFE 3

Якобсен запутался совершенно. Такого сложного дознания у него никогда ещё не было. Ещё два – два с половиной часа он провел у Таисьи Викторовны, но не продвинулся ни на шаг; Тася шуршала обоями, кокетливо смеялась, а потом резко и даже зло сказала, что ей уже пора идти на работу, и поэтому она решительно не видит никакого смысла в дальнейшей беседе. Что ж, он ушёл. Якобсен был хорошим, опытным, придирчивым дознавателем, но при этом совершенно неискушённым и по-детски наивным в тонких, извилистых вопросах плотского взаимоотношения полов, и к тому же он не имел ни малейшего представления о прелестях и достоинствах болгарских обоев.

Якобсен уныло брёл по кривому и грязному центральному проспекту – мимо весны, мимо осени, мимо офисов и обменников, мимо лысеющих старых рокеров и многочисленных аптек, в соответствии с последними зарубежными ноу-хау торгующих обувью и овощами. Иногда наблюдались и обратные процессы, то есть, при большом желании в обувных магазинах и ларьках, и на овощных развалах можно было достать некоторые лекарства. Только печального Якобсена это совершенно не интересовало. Он не знал, он впервые не понимал, куда же и как пойдёт дальше поезд дознания. Тупик, просто тупик какой-то! Ведь если Тасе, или Таисье Викторовне было в самом деле тридцать восемь или даже тридцать шесть, то её сыну Сашке, который умер совсем молодым, могло быть и пятнадцать, и даже тринадцать, и восемнадцать, и даже двадцать лет. Ну, в крайнем случае, двадцать два – двадцать четыре года. Но не больше. Потому что если бы ему было двадцать пять, то не было бы никаких оснований считать, что он умер таким уж совсем молодым, и Таисья Фёдоровна (тьфу, то есть, Викторовна!), тридцать лет занимающаяся коллекционированием болгарских обоев, никак не могла иметь сына, которому было бы больше двадцати трех. Иначе выходило, что Сашку она родила, когда ей самой было от двенадцати до четырнадцати. Теоретически это, разумеется, возможно. Но как же тогда быть с Володей? Ежели он в самом деле был старшим Сашкиным братом?

«Сомневаться в этом не приходится, с таким же успехом, – думал усталый Якобсен, – можно сомневаться в существовании Солнца, Луны и Земли. Пусть Володя был ненамного старше Сашки, лет эдак на пять-шесть, то получается, что его, Володьку, она родила, будучи десятилетней девочкой? Несколько маловато…»

Якобсен остановился. Попробовал мыслить последовательно. Итак, предположим, что Сашке, который умер совсем молодым, было девятнадцать лет. Хорошо. Это вписывается в категорию «совсем молодой». Далее. Володя был старше на пять, на шесть лет – значит, ему было в момент смерти Сашки двадцать четыре года. Или двадцать пять лет. Годится. Таисье же Викторовне, выходит, было в период Сашкиной смерти не более пятнадцати. Но если она уже тридцать лет занималась коллеционированием, то…

Якобсен даже и не заметил, как оказался в своём родном полицейском офисе, в коридоре возле главного дежурного ундерштаба, метрах в пяти от входа в кабинет генерала «Твою Мать». Вообще-то у экстра-генерала, возглавлявшего контору, в которой служил дознаватель Якобсен, была другая фамилия, более привычная. Однако на протяжении многих десятилетий доблестного экстра-генеральского руководства за ним как-то незаметно неуловимо закрепился лейбл «Твою Мать», поскольку именно эти два слова составляли основную содержательную линию его речевых высказываний.

Якобсен не собирался заходить к экстра-генералу, ведь докладывать ему не о чём было. Но в этот миг «Твою Мать» неожиданно вышел из кабинета.

– Якобсен, твою мать, – добродушно сказал он. – Ну что, твою мать, как там у тебя, твою мать, дела идут, твою мать, с этим, твою мать, Сашкой, который, твою мать, умер совсем молодым?

– Да идут как-то, – неуверенно ответил Якобсен. – Как-то идут, да…как-то…идут дела, идут…Да…

Генералу «Твою Мать» ответ дознавателя Якобсена не понравился.

– Твою мать, – недовольно прорычал «Твою Мать». – Я вот только, твою мать, домой, твою мать, собрался, а у тебя, твою мать, вроде бы как хреново дела идут, твою мать, а? Ну, заходи, заходи, твою мать, расскажешь, твою мать, что там ещё за проблемы, твою мать.

И дознаватель Якобсен с трепетом и страхом зашёл в просторный, как Дворцовая площадь, кабинет генерала «Твою Мать». Путаясь в прилагательных, в глаголах, в местоимениях с деепричастиями, он рассказал своему суровому начальнику всё, о чём думал, когда шёл мимо весны, мимо аптек, мимо всего, по грязному и кривому центральному проспекту. Рассказ Якобсена ничем не обрадовал «Твою Мать».

– Твою Мать! – ревел «Твою Мать». – Да что из того, твою мать, что эта блядовитая Таисья Викторовна, твою мать, родила Сашку или, твою мать, Володю, в двенадцать лет! Да хоть в десять, твою мать, хоть в пять!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: