– Да, конечно, – испуганно согласился Якобсен. – Но если учесть, что Володя старше Сашки, который умер совсем молодым лет на пять или шесть, то тогда ведь…

– Твою мать! – «Твою Мать» совсем рассвирепел. – Твою Мать! Твою Мать! Твою Мать!

Якобсен стоял перед генералом и дрожал. Если бы «Твою Мать» кричал хотя бы немного потише, то дрожащий и перепуганный дознаватель мог бы сказать ему, что если Тасе в самом деле было тридцать восемь или даже тридцать шесть лет, то тогда получается, что Сашку, который умер совсем молодым, она родила в двенадцать или даже в десять, а его старшего брата Володю в шесть… Незаметно для себя самого он вдруг стал громко кричать, он уже не слышал «Твою Мать», не обращал внимания на его рёв, ему уже всё равно было, знает ли «Твою Мать», что Тася в течении тридцати лет в свободное от основной работы время занимается коллекционированием болгарских обоев, и что она в течении пятнадцати минут примеряла у него на глазах свои лифчики, и что он, дознаватель Якобсен, никогда не был в Болгарии, и что он честный человек, и что плевать он хотел и на эту Болгарию, и на Румынию, и на Сербию, и на Грецию, и на прочие южные европейские страны, в которых тоже никогда не был, и что в отпуск он поедет только в Бейстегуи, только в Страну Грёз, в Страну Грёз, в Страну Грёз…

Потом Якобсен упал. Упал и захрипел. «Твою Мать» в каком-то священном ужасе смотрел на упавшего дознавателя. Изо рта Якобсена вытекла тоненькая струйка крови и, перерезав красной линией тщательно выбритую худенькую левую щёку, сползла на старый потрескавшийся линолеум.

– Твою Мать… – растерянно и тихо сказал «Твою Мать», а потом закричал. – Врача, врача надо, твою мать! «Скорую»! Твою мать!

Он подошёл к Якобсену, взял его руку, нащупал хрупкую, рвущуюся, угасающую веточку пульса. «Скорая» приехала довольно быстро, минут через девяносто, но бывалый экстра-генерал ещё до приезда врачей понял, что никакая помощь дознавателю Якобсену теперь уже не требуется.

Через два дня Якобсена похоронили. Немного было народу на его похоронах. «Твою Мать» хотел было проводить преданного службе дознавателя, но накануне запил горькую, и поэтому в день похорон никуда пойти не смог. Решили дать знать о смерти Якобсена его родным, только их адресов никто не знал, и даже в бездонной центральной картотеке не нашлось информации о якобсеновских родственниках. Получалось, что как бы и не было никогда дознавателя Якобсена, португальца по национальности. Компьютерщики сделали запросы через поисковые системы типа Яндекс, Рамблер, Апорт, но везде получили один скупой ответ: Error. Полный и сплошной Error.

Прошло некоторое время. Пять дней, две недели, три месяца, полтора года. Может быть, и больше. Иногда шёл дождь, иногда светило солнце. О дознавателе Якобсене забыли. Менялись политические партии и хит-парады. Ещё что-то менялось. Пин-код иногда не срабатывал. Однажды, трезво оценив происходящее и детально проанализировав гипотетическое негативное воздействие некоторых априори антиобщественных иерархических структур на постоянно выпадающих из общей колеи отдельных индивидуумов, высшие и средние полицейские чины вновь поручили разобраться другому, живому пока ещё дознавателю, в ситуации с Сашкой. Который умер весной, в конце мая, совсем молодым.

Володя, брат Сашки, который умер совсем молодым, не был знаком с леди Сильвией. Что-то прежде рассказывал ему про неё Сашка, только не запомнил он его рассказ. Вернее, Володя думал, слушая путаные речи младшего своего брата, что Сашка опять, снова, как всегда, как обычно, говорит, несёт, гонит какую-то ерундовую несусветицу. Нередко, даже очень часто, так бывало.

Сначала Володя немного удивлялся рассказанным Сашкой историям. Но, как правило, не подавал вида. Потом поменьше стал удивляться. Ну и вида, соответственно, тоже не подавал, тем более, что для подачи вида всё меньше и меньше было оснований. К тому же изрядно надоело Володе слушать Сашкины рассказы про его мелкие амурные игрища. То в лифте кто-то частично ему отдастся, то он в трамвае кого-то изнасилует. Правда, о том, что Сашка изнасиловал Дельфию в забитом пассажирами трамвае, рассказывала Володе и сама Дельфия. Но он всё же мало ей доверял. Хотя и догадывался, что нравился Дельфии больше Сашки. Который умер совсем молодым.

А леди Сильвию Володя встретил в лифте. Изящная женщина, полуодетая. Да, конечно, Сашка многого не понимал, и многое делал неправильно, однако вкус у него, конечно, был. Только вот как же леди Сильвия не мёрзнет в таком одеянии? Сейчас ведь не жарко, осень. Или зима сейчас? Или лето? Или весна?

Володя запутался в карте времён года. Но он понимал, что в такой лёгкой одежде в любое время года можно простудиться по полной самой схеме. В общем, удивился, но вида не подал.

– Нет, я совсем не боюсь простудиться, – приветливо улыбаясь, сказала леди Сильвия. – Мне никогда не бывает холодно.

Володя внутренне удивился. Вида ни в коем случае не подал. Всякое ведь бывает. Лифт остановился, что-то загудело, заскрипело и затрещало. Володя вновь внутренне удивился. И опять не подал вида. Потом, содрогнувшись немножечко несколько раз, лифт снова поехал, правда не вниз – как, собственно, и нужно было Володе, а вверх. Володя снова внутренне удивился.

– Вы не беспокойтесь, – продолжала улыбаться изящная и полуодетая леди Сильвия.– Лифт в итоге поедет туда, куда вам нужно.

В самом деле, лифт снова остановился, опять раздались скрип и треск, потом их вновь сменило лёгкое содрогание и началось движение вниз, в изначально заданном Володей направлении. Володя ещё раз удивился внутренне. Снова вида не подал. Он хотел спросить у леди Сильвии о чём-то, и тут же понял, что не знает о чём говорить. Или знает, но не может. Или даже может, но всё-таки не знает. К тому же у него всё равно ничего не получалось, вместо слов выдавливались разные нелепые междометия.

Сильвия, леди Сильвия улыбалась. Володя, старший брат Сашки, который умер совсем молодым, вдруг осознал, что увидев изящную полуодетую леди Сильвию в лифте, он сразу понял, что её зовут леди Сильвия. Да, конечно, слышать-то он про неё слышал что-то от Сашки, но вот видел впервые. Володя по новой сильно удивился внутренне. Опять-таки вида ни капельки не подал.

– Вы хотели говорить о чём-то, – леди Сильвия смотрела прямо ему в глаза, но в тоже время и сквозь него. – Но вы не знаете, о чём говорить. Это очень часто бывает, даже и в Бейстегуи.

– Бейстегуи? Где это?

– Бейстегуи – это чудесный город в Стране Грёз.

– Страна Грёз? Что ещё за Страна Грёз такая? Где она находится, эта страна?

Но Сильвии, изящной, полуодетой леди Сильвии, уже не было в лифте. Володя автоматически не подал вида, хотя и удивлён был немало.

Кабина минут через одиннадцать, примерно, доехала до первого этажа. Володя ехал, удивлённый, упорно не подающий вида, и вертелся на месте, пытаясь понять, куда же подевалась эта странная, ни на кого не похожая женщина. Которую прежде он никогда не видел. Которая, тем не менее, всё вроде бы знала и про него, и про Сашку, который умер совсем молодым.

Где же она, Страна Грёз?

Как туда можно попасть?

Большая ли это страна?

Как найти в ней город Бейстегуи?

Володе никто ничего не ответил, ведь леди Сильвия исчезла. Он вышел из лифта. На улице, возле входа в его подъезд, догорала чья-то машина. «Волга» или «Рено»? Не понял. Не разобрался. Не удивился. Поэтому и вида не подал. Да и снова некому было подавать вид. Володя пошёл по радикально сужающемуся бульвару и постоянно, ничуть не поддавая при этом вида, оглядывался.

Никого. Нигде. Никто.

Володя, старший брат Сашки, который умер совсем молодым, часто вспоминал о том, как в прошлом году Сашка со всеми перессорился. Сашка сам Володе об этом рассказывал. Володя ему не верил. Сашка, однако, каким-то образом почувствовал Володино недоверие и потом поссорился и с Володей. Ссора братьев продолжалась около четырёх месяцев. Нельзя сказать, что они во время размолвки совсем не разговаривали. Нет, они разговаривали – и пурпурное пиво пили вместе, и синее вино, и сухую перцовку, и чёрную водку, и даже коньяк – красный, азербайджанский, семидесятипятизвёздочный – как-то перед завтраком «по чуть-чуть» отведали. Ходили зачем-то в кино. На концерт внежанровый однажды вместе пошли. Только всё равно их отношения были далеки от нормы.