Все равно, рано или поздно, он сведет счеты с ненавистной девчонкой. Только надо действовать по всем правилам. Прежде всего необходима самая тщательная разведка.

Ранним утром, вооружившись на всякий случай палкой и взяв с собой несколько лепешек — харч в разведке не последнее дело, — Алешка переплыл речку. Он проник в парк, окружавший МТС. В этом парке березовые рощицы перемежались с зарослями сирени, в низинках густо рос малинник. Тут старые дубы, словно придя на водопой, окружали чистые, неподвижные пруды, над ручейками горбились каменные замшелые мостики и в самых неожиданных местах — то рядом с аллеей, то на спуске к реке — возникали светлые зеленые лужайки. А в центре парка находилась усадьба МTC — огромный, вымощенный камнем двор, с низкими кирпичными сараями, в которых помещались ремонтные мастерские.

Над усадьбой стоял гул тракторов, из кузницы доносился перезвон молотков, ослепительно вспыхивали огни электросварки; отсюда в канун весны расходились по колхозам тракторы, в жаркую летнюю пору отсюда шли на уборку хлебов комбайны.

Алешка совсем забыл, зачем он пришел. Жадными глазами он проводил гусеничную машину, которую после ремонта обкатывал совсем молодой тракторист. В дальнем углу двора высилась куча лома. Сколько там несметных сокровищ — гайки, болты, поршни!..

Из конторы донеслись голоса. Алешка прислушался. Какой-то тракторист расплавил подшипники. Кто-то звонил из Серебрянки. Ну, конечно, Шугай. Просит срочно прислать втулочки. Алешка рванулся к окну. «Не надо никого посылать, — я снесу». Нет, ему не доверят.

Солнце поднялось над парком, и даже в темной, обсаженной елями аллее стало светло. Тут только Алешка вспомнил о Тане. Ну и разведчик!

Как бы прогуливаясь, он направился через усадьбу к директорскому дому. Но что это такое? Окна закрыты, да и дверь на замке. Вот так здорово! Он караулит девчонку с самого утра, а ее и дома нет. Уходи, Алешка, кончай разведку.

Он возвращался в Серебрянку с одной мыслью: как все-таки ему выследить эту Таньку? Надо завтра опять идти на усадьбу? А если ее и завтра не будет дома? Мало ли подружек! Нет, тут надо что-нибудь другое придумать.

Алешка миновал парк и спустился к реке. Там он разделся, нацепил штаны, как парус, на палку и поплыл на другую сторону. Неожиданно на середине реки Алешка громко рассмеялся. Он придумал, как выследить директорскую дочку. Берегись, Танька! От радости он нырнул, поболтал в воздухе ногами и, фыркая, вылез из воды. Первое, что увидел Алешка, были его собственные штаны. Вздувшись двумя черными пузырями, они плыли по течению. Держи, хватай, а то утонут!

На берегу Алешка выжал штаны и зашагал в Серебрянку. Ему было весело. Девчонка сама подаст о себе голос. Ведь она охотница. Стрельнет — он за пять километров услышит.

Алешка был доволен собой, словно он уже поймал Таню и даже отдубасил, чтобы впредь неповадно было выдавать будущих трактористов. И вдруг, едва он поднялся по извилистой тропе к густому кустарнику, совсем близко один за другим прогремели два выстрела. Она. Охотница!

Алешка выскочил на береговую кручу и пробрался сквозь кустарник к овощному полю.

В поле, склонившись над грядами, бабка Степанида убирала капусту.

— Бабушка, кто тут стрелял?

— Вот так простреляемся, — стала жаловаться Степанида. — Вон сколько капусты посадили…

— Бабушка, да я не о том…

— Все трактористами стали, а убирать капусту кому?

— Да я про выстрелы, бабушка. Ты тут никого не видела?

— Как же! Разве тут увидишь кого из твоих дружков? Вам бы баловаться да озорничать! А ну становись-ка лучше рядом да помоги вон в ту кучу капусту таскать.

Алешке ничего не оставалось, как подчиниться бабке, и он послушно согнулся над большим тугим кочаном. Но кто же все-таки стрелял? Алешка рубил кочерыги, таскал в кучу капусту и все время озирался по сторонам. Словно сквозь землю провалился охотник.

И вдруг выстрел раздался над самым ухом. Алешка шарахнулся в сторону, Рядом лежал, разорвавший свои тугие одежды, кочан капусты.

— Во-во, еще один раскололся, — запричитала бабка Степанида. — Еще неделя пройдет, — не приведи господь, какая пальба начнется.

Близился конец беспокойного Алешкиного лета. Скоро в школу! С утра за парту, после обеда домашние уроки, и дня как не бывало. А тут еще разлучили Алешку с Колькой Лопатиным.

Как-то Алешка купался в речке. В это время Шугай и Колька возвращались в Серебрянку. Они спустились к воде, и вскоре Алешка с Колькой уже плыли наперегонки, спорили, кто глубже нырнет, кто дольше пробудет под водой. Алешка нет-нет, да и поглядывал в сторону Шугая. Когда одевались, Шугай спросил Лопатина:

— А не ты ли, Николай, приваживаешь своего дружка к моему трактору?

— Сами его привадили.

— Рассказывай, — ухмыльнулся тракторист. — Небось, ежели дружок залезет в кабинку, не прогонишь.

— А что мне, — ответил Колька. — Я ваш трактор сторожить не обязан.

— Нет, обязан!

— В сторожа не нанимался.

— Это ты серьезно? — насторожился Шугай. — Прицепщик, который не дорожит машиной, мне не очень-то нужен.

— Не нужен, пусть дадут другого, — совсем распалился Колька. — А мне все равно, за каким трактористом качаться на плугу да грачей на борозде считать.

Алешка подмигивал другу, дергал его за рубаху. «Ну, чего лезешь на рожон? Не спорь с Шугаем.» Но Кольку уже трудно было остановить.

— Ишь, пригрозили! Это Алешке в охотку на тракторе поездить, а мне вашего трактора хоть совсем не будь. Насмотрелся на его крюк, надышался его гарью.

Через несколько дней Колька пришел к Алешке, одетый по-дорожному — в комбинезоне, в тяжелых ботинках, с вещевым мешком на плечах.

— Ты куда собрался? — удивился Алешка.

— С молотилкой по бригадам… Председатель колхоза посылает.

— Не надо было с Шугаем ругаться.

— Подумаешь! — тряхнул маленькой головой Колька. — Уехал бы, куда глаза глядят.

Алешке без него стало совсем скучно. Он с большим нетерпением ждал начала занятий. В школе он наверняка встретит эту девчонку. И, может быть, они окажутся в одном классе. И тогда… Ну, конечно, Алешка вздует ее и проучит.

Однако Таня в школу не пришла. Заболела. Что это ей вздумалось ни с того, ни с сего, да еще в начале учебного года, болеть? Болеть можно лишь в дни, когда задают много уроков, а сейчас ну просто смысла в этом никакого нет.

Первые уроки вела историк и классный воспитатель — Серафима Сергеевна. Ей было не больше сорока. Но ребятам она представлялась уже старой. Для тех, кому четырнадцать, сорок лет — это много. К тому же Серафима Сергеевна всегда куталась в белый пуховый платок; казалось, что даже в теплый сентябрьский день ей холодно. После уроков Алешка вызвался помочь учительнице донести до дому тяжелую связку книг и по дороге спросил:

— Серафима Сергеевна, а что это Черешкова не захотела учиться в нашей школе?

— Какая Черешкова? — не сразу догадалась учительница.

— Да с усадьбы МТС.

— А, дочка Георгия Петровича… В город уехала.

— Чудно выходит. Отец здесь, а она нивесть куда учиться едет.

— У нее в городе мать, преподает пение в консерватории.

Алешка недоумевал, а спросить Серафиму Сергеевну стеснялся. Как это так? Отец Черешковой здесь, а мать осталась в городе. А разве не найдется дело учительнице пения в Серебрянке? И в школе, и при клубе. Но, может быть, они там квартиру сторожат? Колька Лопатин говорил, что самое опасное в городе — упустить квартиру. Уедешь, на новом месте не приживешься, — куда возвращаться? Колька в этих делах разбирается. Да, не удалось тебе, Алешка, отомстить охотнице.

Невесело начался для Алешки школьный год. Русский, литература, математика, география, история, зоология. Физика и химия. Еще что? Ах да, немецкий язык и физкультура. И на каждый день расписание. Оно висит на стене, оно в дневнике, оно в памяти. Однажды Серафима Сергеевна вызвала Алешку. Он обстоятельно рассказал заданный накануне трудный урок, и Серафима Сергеевна не замедлила поставить ему пятерку. Но, когда он подал дневник, она спросила строго: