- Конечно, решай, как я сказал уже – дело твое, - молвив, он отсалютовал пальцами ото лба и двинулся к выходу.

От этой встречи у Тимура остался осадок в душе, горькое послевкусие на губах, и он поспешил отвлечься – единственным способом, который знал: окунулся с головой в рабочие нюансы.

***

Море бушевало. Волны с дикой силой ударялись о скалы, пенясь и рассыпаясь миллионами брызг. Соленый ветер трепал волосы, ледяными объятиями забирался под короткую джинсовую курточку, заставляя ежиться и плотнее запахивать полы.

Солнце то выглядывало, даря мгновения тепла, то скрывалось под тяжелыми, плотными облаками, что, казалось, затмили небо от края до края.

Пронзительно кричали чайки, кидаясь в самую гущу белой пены, и выныривая с добычей, или без нее.

Скалы были влажные, местами поросшие мхом и оттого скользкие – стоять на краю и смотреть на бесконечный морской простор, сейчас темно-синий, почти черный, было опасно. Впрочем, об опасности думалось как-то безразлично, равнодушно – упасть, разбиться, и что?

Волны бились, ветер свистел, истошно надрывались чайки, ноги скользили. Определенно это было идеальное место – укромное, безлюдное. Да, превосходное место, чтобы навести порядок в голове, остыть, расставить все мысли по местам, по полочкам – педантично, не торопясь.

Со Святославом было… сложно. Тая, как ни старалась, не могла чувствовать себя комфортно, не могла быть самой собой рядом с ним, потому что голова сразу же наполнялась глупыми мыслями. Было страшно сделать что-то не так, спугнуть его, выставить себя дурой. И все же, без него было плохо. Тая прекрасно помнила, как обрывалось сердце, стоило ему выйти за порог. Глупое, оно стучало невпопад каждый раз! Очень страшно было оказаться снова одной – наедине со своей грустью и той всепоглощающей тоской, что надоела до зубового скрежета. Тая страшилась, что Святослав не вернется. Уйдет за хлебом и снова исчезнет из ее жизни на несколько лет. Странно было и то, что когда он возвращался, облегчение не наступало. Отчего-то Тая знала точно – однажды уйдет. Не сегодня, так завтра, через год.

Плевать было на всё: на ссоры с отцом, на начальника грубияна, на погодную мерзость и другую ерунду. Чувство страха затмило прочие ощущения напрочь. Даже любить Святослава – ласкать, смотреть в глаза, зарываться в его волосы, было не так. Не как раньше. В подобных мыслях Тая смогла признаться себе только здесь – среди холодных холмов и соленого бриза.

Пришлось признать, что слишком настрадалась, чтобы относиться к мужчине как раньше. Изменилось что-то едва уловимое в ней самой. Что-то, что играло важную роль в чувствах к Святославу. Будто сломалась маленькая шестеренка, без которой не мог функционировать большой механизм. Это было трудно описать, выразить словами, даже мысль эту удалось схватить едва ли не за хвост.

Тая ненавидела себя за хандру, что прилипла к ней намертво. Ведь еще совсем недавно она была веселой, беззаботной, не копалась в себе и не выискивала глубинные мотивы, которые никому не нужны. Она и представить не могла, что будет вздыхать и внутренне беситься, что будет недовольна реалиями, как циничная старушка, прожившая двести лет. Да, столько живут лишь черепахи, но, черт возьми, копаться в себе действительно осточертело.

Казалось бы, что не так? Страдала по возлюбленному, сетовала, что подставил, бросил, а он – милый, возьми и явись с извинениями, раскаянием. Чем не сказка? Радуйся. Но, нет. Надо покопаться, проанализировать, что да как. Тая злилась на себя так, как ни на кого в мире до этого.

Еще и Руслан пропал. Исчез, будто приснился. Отец был вечно занят, и общаться особенно не желал. То ли гневался на дочку нерадивую, то ли действительно было некогда. Поговорить, поделиться оказалось не с кем. Топить горе в вине было не в Таином характере, отвлечься работой не удавалось, хобби приелись, и получилось так, что хоть головой вниз со скалы, лишь бы разобраться. Отвлечься.

Чувства захлестывали, переполняли через край, и Тая вспомнила популярный психологический прием: крикнула на всю мощь легких. В небо взлетели птицы, зашуршали крыльями в такт бьющим волнам. Ветер подхватил крик и понес его над водой.

Что делать со своими взбесившимися эмоциями, Тая не знала.

Она не понимала, чего хочет от жизни, от отношений со Святославом. Запуталось, переплелось. Странным образом всё то, что раньше казалось очевидным, теперь утратило всякую значимость, смысл. Вот и бесилась – от недовольства, от недоумения, что получив то, чего так хотела, увы, не стала счастливой.

***

- Ну что, собралась? – спросил Святослав, заглядывая в комнату.

- Да, - кивнула Тая, - губы подкрашу и идем.

Ощутимо потеплело – за окном весна просыпалась, в скором времени еще предстояло пережить тоскливые, дождливые дни, но пока еще на улице было сухо – снега растаяли, земля жадно впитала в себя влагу, поглотив ее без остатка.

Собирались в театр. Приезжая труппа ставила «Мастера и Маргариту» и Тая предложила выйти в свет. Это было громко сказано, конечно, но сидеть в четырех стенах, пусть даже с возлюбленным, девушке порядком надоело.

Из шкафа Тая достала вечернее платье, что среди прочих привозил когда-то из-за рубежа отец. Надевать его еще не приходилось – все некуда было. А теперь вот, повод нашелся. Платье было золотое, чешуйчатое, порядком тяжеловатое из-за обильной, богатой фурнитуры. Наряд, длиною в пол, выигрышно обрисовывал фигуру: ярко выделял талию, подчеркивал грудь. Тая покрутилась перед зеркалом, поправила прическу – перебросила волосы на одну сторону, заметив, что локоны едва остыли, мазнула по губам помадой и вышла к Святославу.

Он тоже принарядился. Темно-синий костюм в сочетании с белоснежной рубашкой выгодно подчеркивал цвет глаз, да и в целом, на мужчину смотреть было приятно: высокий, стройный, с лукавыми искрами в хитрых глазах, сейчас он казался Тае самым прожженным из мошенников. И все же, вместо того, чтобы прогнать его прочь, она подошла, протянула руки, и он накинул ей на плечи шубу.

Зал блистал. Свет отражался в миллионах хрустальных, витиеватых капельках, какими была украшена помпезная люстра, многочисленные подсветки лож, бельэтажа слепили глаза. Билеты удалось заказать заранее, потому сели в зону амфитеатра.

Народу оказалось много – на премьеру, чтоб отвлечься от зимне-весенней скуки, пожелали выбраться многие пары. В глазах рябило от разноцветных, разнофактурных нарядов, украшений, сквозь гул и гомон пробивались отдельные возгласы и приветствия.

Через некоторое время люди расселись, постепенно в зале стал угасать свет. Уже зашевелился занавес, как вдруг Тае сделалось неуютно. В правый висок словно впилась игла, по шее побежали колючие, внезапные мурашки. Повернув голову, она тут же увидела Тимура, что как раз жег ее взглядом.

Даже когда в зале стало совсем темно, она продолжала чувствовать на себе тяжесть его взгляда.

Вот и выбралась отвлечься – подумала девушка, в досаде кусая губы. Какая теперь премьера, действие на сцене будет только раздражать.

Гордость закончилась, как только увидел ее – неземную, красивую, далекую. Было все равно, что променяла его на другого любовника. Тимур даже не взглянул на соперника, потому что оказалось неважным – ни кто он, откуда, ни насколько сильно Тая к нему привязана. Важным было лишь то, что его собственное нутро словно пронзило током, как бы пафосно это ни звучало. Тимур понял, что не сможет избавиться от этого наваждения работой, не сумеет отвлечься другими женщинами.

Как вообще он смог пропустить тот момент, когда из простой знакомой, девочки-попутчицы, что однажды угостила его «Сникерсом», она превратилась в незаменимую, родную. Как он прозевал, как допустил, почему увяз так глубоко? Их ночи, беседы, просмотренные фильмы, съеденные чипсы, откровения, вдруг трансформировались в совокупность, потребность – в воздух и воду.

Тимур осознал, что у него всего несколько вариантов: ждать пока что-либо изменится, постараться забыть, либо лезть напролом. И прежде, чем выбрать что-то из трех единиц, он решил поговорить с ней. Объясниться.