Как работник, она была обязана пользоваться служебным въездом на своем транспортном средстве, поскольку не принимались никакие оправдания и не делалось никаких исключений.

Не дай Бог ее машину с рекомендованной ценой от производителя около ста тысяч долларов, кто-нибудь увидит перед домом…

Ой, она становилась стервозной, решила она. И после Дерби, она собиралась уйти в отпуск, перед тем, как ее коллеги окончательно решат, что у нее наступила менопауза на два десятилетия раньше, даже слишком рано от такой работы.

Тарахтящая под капотом Yaris, как швейная машинка, набирала обороты, пока она маневрировала по дороге вокруг основания холма. Кукурузное поле первым попалось на глаза, навоз уже был выложен и распределен, подготовив почву к посеву. Потом шли ухоженные сады, сначала многолетники и однолетники, бутоны ранних крупных пионов, как мячи софтбола, цвета не темнее румян у наивной девушки на щеках. Дальше, следовали оранжереи орхидей и рассад, за ними шли хозяйственные постройки фермы и все возможного оборудования, а затем линия двух— и трехкомнатных коттеджей, пятидесятых годов.

Их количество и стиль напоминали набор сахара и муки в жестяных банках, стоявших на пластиковом прилавке.

Въехав на парковку для обслуживающего персонала, она вышла из машины, оставив переносной холодильник, шляпку и сумку с солнцезащитным кремом внутри.

Она быстрым шагом направилась в главное здание садового и ландшафтного дизайна, войдя в помещение, пропахшее бензином и маслом, дальше через открытый слева дверной проем. Офис Гари МакАдамса, главы землекопов, был в стороне, огороженный матовыми стеклянными панелями, но достаточно прозрачными, чтобы она смогла разглядеть, что там горел свет и какая-то фигура вышагивала внутри.

Она даже не удосужилась постучать. Толкнула хлипкую дверь, проигнорировав полуголых девиц на календаре «Pirelli».

— Гари…

Шестидесяти двухлетний мужчина держал руку, словно медвежью лапу, на телефоне его загорелое лицо с кожей, как у дерева кора, было мрачным, она никогда его таким не видела. Он смотрел на свой заваленный стол, и она поняла за кем приехала скорая, еще до того, как он назвал имя.

Лиззи приложила руки к щекам и прислонилась к косяку.

Ей было так жаль эту семью, разумеется, было невозможно не испытывать личных чувств к трагедии, но, с другой стороны, хотелось пойти и проблеваться где-нибудь.

Мужчина, которого она больше никогда не хотела видеть... собирался вернуться домой.

Время пошло. Она даже могла с таким же успехом включить секундомер.

Нью-Йорк, Нью-Йорк

— Давай. Я знаю, что ты хочешь.

Джонатан Тулейн Болдвейн взглянул вниз и осмотрел кучу покерных фишек, подпирающих его бедро.

— Раскошеливайтесь, парни!

— Я говорю тебе, — и пара частично, полностью поддельных грудей возникла над веером карт в его руках. — Привеееет.

«Время простимулировать интерес к кому-то или что-нибудь в этом духе», — подумал Лейн. Очень жаль, что двухкомнатные апартаменты на среднем этаже, в тихом центре города были полностью холостяцкой берлогой и не предназначены для ничего-что-ни-не-было-бы-функциональным. И ради чего, пристально глядя в потерянные лица четырех ублюдков, с которыми он начал играть восемь часов назад. Ни один из них не оказался достойным игроком, чтобы ответить на высокую ставку.

Разгадав их треп, и несмотря на то, что пришлось уклониться от стратегии, что в конечном итоге не принесло никакой ценности, теперь даже не стоит напрягать глаза, которые стали слишком чувствительными в семь тридцать утра.

— Привеееет.

— Сдавайся, дорогая, он не заинтересован, — пробормотал кто-то.

— Все заинтересованы во мне.

— Но не он, — Джефф Штерн, хозяин и сосед, кинул тысяча долларовые фишки. — Не так ли, Лейн?

— Ты что, гей? Он что, гей?

Лейн передвинул королеву червей рядом с червовым королем, поставил валет рядом с дамой. Хотел толкнуть сиськи вниз и заставить их поработать ртом.

— Двое из вас еще не внесли.

— Я выхожу, Болдвейн. Слишком дорого для меня.

— Я в игре… если кто-нибудь одолжит мне штуку.

Джефф посмотрел через зеленый, заваленный фишками, стол и улыбнулся.

— Снова ты и я, Болдвейн.

— С нетерпением жду, когда заберу твои деньги, — Лейн соединил и спрятал карты. — Твоя ставка…

Женщина наклонилась к нему снова.

— Мне нравится твой южный акцент.

Джефф прищурился за своими черепаховыми очками.

— Ты должна оставить его, детка.

— Я не дурочка, — произнесла она невнятно. — Я точно знаю, кто ты и сколько денег у тебя имеется. Я пью твой бурбон…

Лейн сидел спиной и обратился к идиоту, который привел с собой «болтливый аксессуар».

— Билли? Серьезно.

— Да, да, — парень, который хотел занять штуку, встал. — Солнце встает, уже пора. Пойдем.

— Я хочу остаться…

— Нет, мы закончили, — Билли взял бимбо с раздутым чувством собственного достоинства за руку и эскортировал ее к двери. — Я отвезу тебя домой, и нет, он не тот, кем ты его считаешь. Пока, придурки.

— Да, это он… я видела его в журналах…

Пока дверь не закрылась, другой парень, которого тоже обобрали до нитки поднялся на ноги.

— Я тоже пойду. Напомните мне никогда не играть с тобой в паре.

— Я ничего подобного делать не собираюсь, — возразил Джефф, подняв ладонь. — Передай от меня привет жене.

— Ты можешь сам ей передать, когда мы увидимся в субботу.

— Опять?

— Каждую пятницу, и если тебе это не нравится, почему же ты продолжаешь появляться у меня в доме?

— Из-за еды. Это же так просто.

— Похоже тебе необходимо подаяние.

И теперь они остались одни, с покерными фишками стоимостью больше чем двести пятьдесят тысяч долларов, двумя колодами карт, пепельницей, наполненной выкуренными сигарами и без услуг бимбо.

— Твоя ставка, — сказал Лейн.

— Я думаю, что он хочет жениться на ней, — пробормотал Джефф, бросив фишки в центр стола. — В Билли это есть. Вот двадцать штук.

— Тогда ему следует сначала проверить голову, — Лейн ответил на ставку своего давнего студенческого друга, а затем удвоил ее. — Он жалок. Они оба жалко смотрятся.

Джефф опустил карты на стол.

— Позволь мне кое-что спросить.

— Только не слишком жестко, я пьян.

— Ты любишь их?

— Фишки для покера? — начал звонить сотовый телефон. — Да, люблю. Так что, если ты не против, может ты тоже поднимешь…

— Нет, женщин.

Лейн посмотрел ему в глаза.

— Прости?

Его давний друг положил локти на зеленое сукно стола и наклонился вперед. Галстук куда-то испарился еще в начале игры, и его ранее накрахмаленная пепельно-белая рубашка была теперь помятой и спереди расстегнута на несколько пуговиц. Его глаза, несмотря ни на что, смотрели печально остро и сосредоточено.

— Ты слышал меня. Послушай, знаю, это не мое дело, но ты появляешься здесь уже как давно? Почти два года. Ты спишь на моем диване, ты не работаешь… учитывая, из какой ты семьи, я понимаю. Но у тебя нет женщин, нет…

— Перестань думать так, Джефф.

— Я серьезно.

— Итак ставка.

Сотовый телефон затих, но его приятель продолжал:

— Университет Вирджинии был тысячу лет назад. Многое уже изменилось.

— Видимо нет, если я все еще на диване…

— Что случилось с тобой, парень.

— Я умер, ожидая твоей ставки или сбрось карты.

Джефф пробормотал что-то, взял стопку красных и синих фишек и швырнул их в центр стола.

— Двадцать тысяч.

— Это уже больше походит на игру, — сотовый телефон начал звонить опять. — Я принимаю и набавлю еще пятьдесят, если ты заткнешься.

— Ты уверен, что хочешь это сделать?

— Заставить тебя замолчать? Ага.

— Играть в агрессивный покер с инвестиционным банкиром, вроде меня. Клише существуют не просто так… я жадный и очень хорош в математике. В отличие от твоего рода.

— Моего рода.