Она припарковалась под деревом, которое было ближе, чем гараж, и вылезла из машины. Хотя Чарлмонт вряд ли был Манхэттеном, разница в окружающем шуме и суете была существенной. Здесь уживались древесные лягушки, светлячки, которые никогда ничего не говорили, и большая рогатая сова, поселившаяся над сараем около двух лет назад. Не гула шоссе, не сирен скорой помощи. Не дрейфующих отголосков музыки блюграс с парковок вниз по реке.

Впереди была ее закрытая дверь, звук отдавался эхом в темноте, она вздохнула с облегчением, когда прошла вперед и зажегся свет, среагировали датчики движения, установленные по обе стороны от блестящей красной входной двери. Ее туфли шаркали по пяти скрипучим ступенькам, и дверь приветствовала ее несмазанными петлями. Намертво установленный засов был латунный и относительно новый, 1942 года.

Внутри была полная темень, и войдя, она пожалела, что у нее не было собаки. Кошки. Золотой рыбки.

Дотронувшись до выключателя, она моргнула, и ее удобное/уютное помещение осветилось мягким желтым светом. Мебель даже близко не была к Брэдфордам. В ее доме, если что-то и было старинное, так это сделанное умельцами-мастерами из Кентукки: старая плетеная корзина, пара выцветших тканевых мягких одеял, которые она повесила на спинки кресло-качалке и скамейке из сосны, стоявшей под окнами, старинная тяпка и лопата, которые она нашла, чтобы обработать большой участок площади. У нее также была коллекция музыкальных инструментов, в том числе несколько скрипок, много кувшинов, несколько стиральных досок, и ее сокровище из сокровищ, ее Price & Teeple пианино 1907. Изготовленное из радиально-распиленного дуба, с невероятно медными петлями, педалями и внутренностями, она обнаружила его в старом сарае гниющим на западе страны и с любовью отреставрировала.

Ее мать позвонила в музей фольклора, и Лиззи удивилась, что такой существует. Для нее было большим утешением увидеть соединение поколений мужчин и женщин, которые работали на земле, передающие свои знания жизни и навыки, традиции будущим поколениям.

Сейчас? 3G, 4G и LTE и более быстрые компьютеры, самые умные смартфоны.

Да, это поколение будет явно — поколением чести и упорства, передавшее своим детям — борьбу в очереди ожидания нового iPhone за двадцать шесть минут, Старбакс в руке и онлайн блог о чем-то бессмысленном, чтобы скоротать время.

Ее кухня была сороковых голов, и она не купила ее в ИКЕА и Williams-sonoma или еще сделала из подделок. Кухня такой и была в этом доме, когда она купила сто акров земли семь лет назад. Она открыла холодильник и уставилась на недоеденный пирог из курицы, который испекла в понедельник вечером.

Идея есть его была настолько же привлекательной, как насыпать чипсы в сковородку с соусом и разогреть.

Зазвонил телефон, она оглянулась через плечо в том место, куда положила свою сумку в коридоре.

«Пусть звонит», — сказала она сама себе. Пусть...

Она подождала, пока звонки не прекратились, затем еще подождала, начиная рассуждать логически — что если что-то случилось экстренное у мамы, и стала прислушиваться не зазвонит ли телефон снова. Или, по крайней мере, включится голосовая почта.

Она не услышала ничего, поэтому подошла и выудила его из сумочки. Сообщений не было. Был один номер, с которого звонили, но она не знала его, но знала код города: 917.

Нью-Йорк. Номер сотового.

У нее были там друзья, которые звонили по этому коду города.

Ее руки дрожали, когда она зашла в журнал вызовов и нажала набор.

Ответили после первого же звонка, даже слишком быстро.

— Лиззи?

Она закрыла глаза, голос Лейна полился ей в ухо и прошелся волной по всему телу.

— Алло? — сказал он. — Лиззи?

У нее было много мест в гостиной, чтобы присесть или же в крайнем случае на кухне —стулья, скамейки, диваны, даже крепкий журнальный столик. Вместо этого, она прислонилась к стене и стала съезжать на пол.

— Лиззи? Ты здесь?

— Да, — она уперлась лбом на руку. — Здесь. Зачем ты звонишь?

— Я хотел убедиться, что ты добралась домой и у тебя все в порядке.

Без причины слезы сами собой выступили у нее на глазах. Он всегда так делал. В прошлом, когда они были вместе, независимо от того, когда она уезжала, он звонил ей каждый раз, когда она входила в дверь, словно устанавливал на своем сотовом секундомер.

— Я не слышу у тебя там вечеринки, — произнесла она. — На заднем плане.

— Я не дома.

— А где ты?

— В Старом Хранилище с бочками, — послышался какой-то шорох, он тоже видно садился. — Я не был здесь очень давно. Пахнет так же, да и выглядит тоже.

— Я никогда там не была.

— Тебе бы понравилось. Здесь все просто, функционально и сделано вручную.

Она глянула на свою гостиную и сфокусировалась на первой вещи, которая попалась ей на глаза, в этих районах, где кукурузу высевали каждый год, вещь была старая и ржавая, но красивая.

Они помолчали, а потом у нее появилось такое чувство, будто он был в комнате вместе с ней.

— Я рад, что ты не повесила трубку, — наконец сказал Лейн.

— Я хотела.

— Знаю.

Она прочистила горло.

— Я размышляла о том, что ты мне сказал по дороге домой. Я вспоминала, как ты выглядел, когда говорил со мной. Я вспоминала... как все было.

— И?

— Лейн, даже если я соглашусь (а я не говорю, что смогу), что именно ты хочешь от меня?

— Все, что ты готова мне дать.

Она рассмеялась напряженно.

— По крайней мере, честно.

— У меня есть шанс? Потому что я скажу тебе правду сейчас… если существует хоть какой-нибудь шанс, что ты будешь со мной, я…

— Перестань, — выдохнула она. — Хватит.

Он замолчал, она потянула себя волосы, дернув, еще раз дернув, да так сильно, что слезы полились еще сильнее. Или, возможно, они лились по другим причинам.

— Я хочу, чтобы ты не приходил ко мне домой, — услышала она свои слова. — Я желала... я закончила с тобой, Лейн. Я привела себя в чувство и вернула свою жизнь. Я была... и вот ты здесь, говоришь слова, которые я так хотела услышать, и смотришь на меня такими глазами, будто сам веришь в то, что говоришь. Но я не хочу возвращаться. Я не могу.

— Тогда давай двигаться вперед.

— Как будто это так легко.

— Не легко. Но это лучше, чем ничего.

Опять наступила тишина, она почувствовала потребность объясниться по подробнее. Но слова так застряли у нее в горле, она не могла их произнести.

— Не было не ночи и не дня, чтобы я не думал о тебе, Лиззи.

То же самое касалось и ее, но она не хотела давать ему такой козырь о себе.

— Что ты делал все это время?

— Ничего. Я имею в виду, действительно ничего. Я остановился у моего друга Джеффа... пил, играл в покер. Ожидая и надеясь получить шанс поговорить с тобой.

— В течение двух лет?

— Я готов был ждать и десяток.

Лиззи перестала себя дергать за волосы.

— Пожалуйста, не говори так…

— Я хочу тебя, Лиззи.

Его слова потонули в ее сердце, колотившемся так сильно, что она чувствовала, как кровь прилила к ее шее и лицу.

— Я никогда не переставал желать тебя, Лиззи. Думал о тебе, хотел, чтобы ты была со мной. Черт, у меня такое чувство, словно я тогда был в отношениях с призраком. Мне казалось, что я видел тебя на улицах Нью-Йорка постоянно, блондинка мимо меня проходившая по тротуару… может, сама дорога, или ее волосы, или солнцезащитные очки, или цвет ее голубых джинсов. Я видел тебя во сне каждую ночь… ты была настолько реальной, что я мог прикоснуться к тебе, почувствовать тебя, быть с тобой.

— Прекрати.

— Я не могу, Лиззи... не могу.

Закрыв глаза, она продолжила плакать, сидя в одиночестве в своем таком скромном доме, который она купила и где уже закончила открещиваться от самого лучшего объяснения, почему ей не нужен мужчина сейчас и никогда.

— Ты плачешь? — прошептал он.

— Нет, — выдохнула она через секунду. — Не плачу.

— Обманываешь?

— Да, плачу.