Они говорили некоторое время обо всем, в большей степени ни о чем — об игре в покер, Уолл-Стрит, женщине, с которой Джефф трахался. И хотя Лейн не очень любил телефонные разговоры, а сейчас не много говорил, он вдруг поймал себя на мысли, что скучает по парню. Он привык к быстрым разговорам с ним, быстрой сообразительности, и к его акценту Нью-Джерси — слова заканчивались на «а» произносились с «ер», и они улавливали продолжение разговора, поскольку быстро понимали смысл сказанного друг другом, взамен недопонимаю. И у него «день рождения» было «деньфрождения».

— Итак, я предполагаю, что это прощание, — произнес его старый сосед по комнате университета.

Лейн нахмурился и тут же представил Лиззи, услышав ее голос, вспомнил свое предостережение.

Потом он смог справиться со своим стойким возбуждением.

«Существует ли возможность, что он не вернется в Нью-Йорк», — подумал он.

Потом он опять подумал, что ему не стоит себя ограничивать. Дело касается вернуть Лиззи — для танго всегда нужны двое. Всего лишь из-за того, что он готов возобновить отношения, не подразумевалось, что она готова прыгнуть в них снова. Кроме всего прочего существовал еще его семья. Он вообще способен себя представить, живущим в Истерли? Даже если мисс Аврора в скором времени встанет на ноги, и его отношения с Лиззи наладятся, сама идея сосуществования с отцом, заставляла его с вожделением поглядывать в сторону канадской границы. И даже в Канаде не будет так далеко от отца.

— Не знаю останусь ли я здесь.

— Ты всегда можешь вернуться сюда. Мой диван скучает по тебе, и никто не играет в техасский холдем так, как ты.

Они оба повесили трубки почти одновременно, после соответствующих прощаний, и Лейн еще раз, но уже более вялой рукой кинул телефон на бетонное покрытие, вперев взгляд напротив в поднимающиеся слишком древние, сделанные еще его предками, стеллажи, заставленные бочками. Они были сделаны десятилетия назад в начале века и теперь собственно являлись артефактом, на который смотрели десятки тысяч посетителей в год, приходивших в Старое Хранилище.

И его вдруг, как толкнула мысль, что он никогда не работал. Он считал своей «профессиональной деятельностью» избегать папарацци, которые были слишком тесно связаны с его жизнью, чем с какой-то его карьерой. И любезно предоставленный ему целевой фонд, своего рода полный хлам, он не знал ничего о начальстве или раздражающем партнере, или же о жуткой дороге на работу. Он даже не задумывался, чтобы поспеть куда-то к определенному времени, или аттестации, или головных болях, вызванных постоянным сидением у экрана монитора.

Смешно, но он действительно не задумывался, что имел так много общего с Шанталь. Какое же единственное различие между ними? У ее семьи не хватало денег, чтобы удержать ее от жизни, к которой она уже привыкла… поэтому ей пришлось выйти за него замуж.

И Лиззи, которая работала так усердно, чтобы выплатить за свой фермерский дом и землю. Зная ее, она уже, наверное, выплатила все до пенса.

Это заставило его уважать ее еще больше.

Также он понимал, что именно он, а никто иной, должен был обеспечивать женщину. Два года назад, он был одержим сексом и семейной драмой, так жаждал ее физически, так был очарован Лиззи, что никогда не рассматривал себя с ее позиции. Все его деньги и социальное положение было ценным для такой, как Шанталь. Лиззи же хотела большего, и она заслуживала большего.

Она хотела реальности.

Возможно, по существу он не на много отошел от своей жены, в конце-то концов.

«Бывшей жены», — поправил он себя, продолжая пить.

— Чем обязан такой чести?

Спросил отец Джину, скорее утверждая, чем спрашивая, всем своим видом показывая, что она вторглась в его личное пространство.

«Это совсем не хорошо», — подумала она.

— Я хочу знать, что за чертовые дела ты ведешь с Ричардом Пфордом?

Ее отец даже не дрогнул, продолжая вставлять золотые запонки в французские манжеты. Его пиджак от черного смокинга был разложен на спинке кресла, черно-красные подтяжки свисали вниз на бедрах, напоминая ленты.

— Отец, — резко произнесла она. — Что ты наделал?

Он несколько секунд молчал, завязывая галстук и освобождая ворот рубашки.

— Пора тебе остепениться...

— Ты вряд ли способен агитировать меня за вступление в брак.

—… а Ричард — идеальный муж.

— Не для меня.

— Поживем-увидим, — он повернулся и взглянул ей в лицо, его глаза были холодными, красивое лицо осталось бесстрастным. — И не думай совершить ошибку, ты выйдешь за него замуж.

— Как ты смеешь! Мы же живем не в начале века. Женщины не движимое имущество, мы владеем собственностью, имеем счета в банке, мы можем даже голосовать. И черта с два, но мы сами можем решать, хотим или нет идти к алтарю… я не собираюсь даже пойти на свидание с этим мужчиной, а тем более выйти за него замуж. Особенно, если он в некотором роде, делает тебе выгодное предложение в бизнесе.

— Пойдешь, — на долю секунды его взгляд поднялся вверх, через плечо, и он, кажется даже отрицательно покачал головой, слово до конца не веря, что его дочь стоит здесь. — И ты выйдешь за него замуж, как можно скорее.

Джин оглянулась назад, предполагая, что кто-то стоит позади нее за дверью, но там никого не было.

Она повернулась к отцу.

— Ты не заставишь меня этого сделать, даже под дулом пистолета.

— Я не собираюсь заставлять, ты сделаешь это по своему собственному желанию, добровольно.

— Я не… буду.

— Будешь.

В последовавшей тишине, ее сердце пропустило несколько ударов. За всю свою жизнь она научилась ненавидеть и бояться своего отца… и в этой напряженной, словно выкачали весь воздух, тишине, установившейся между ними, она впервые задалась вопросом, на что он действительно был способен.

— Ты можешь бороться, — спокойной сказал он. — Или принять более здравомыслящее решение. Ты только навредишь себе, если не сделаешь этого для семьи. Теперь, если позволишь, мне нужно подготовиться к вечеру…

— Ты не можешь обращаться со мной подобным образом, — она заставила свой голос звучать более уверенно. — Я не какой-то корпоративный руководитель, которого ты можешь нанять или уволить, и ты не в праве мне приказывать, тем более, когда твое решение, готово разрушить мою жизнь.

— Твоя жизнь уже разрушена. Ты родила ребенка в семнадцать лет, здесь в этом доме, Господи ты мой, и продолжала свое распутное поведение, которое, как правило, больше подходит стриптизерше в Лас-Вегасе. Ты едва закончила Sweet Bria из-за интрижки с женатым профессором английского языка, но как только вернулась сюда, переспала с моим шофером. Ты позоришь этот дом, и что еще хуже, у меня такое чувство, что ты получаешь истинное удовольствие, совершая свои подвиги, тем самым меня и маму вводя в полное смущение перед окружающими.

— Возможно, если бы у меня был хороший образец для подражания, но передо мной был мужчина во многих отношениях непривлекательный.

— Хотелось бы, чтобы ты находила мужчин в большей степени непривлекательными. Но это мало тебя заботит. По какой-то причине Ричарда не устрашила твоя репутация и ошибочное суждении о тебе, несомненно, он пожалеет об этом. Но к счастью, это не моя забота.

— Я тебя ненавижу, — прошипела она.

— Самое печальное, дорогая моя, что тебе не хватает чувств, для такого глубоко уровня неприязни. Если бы у тебя был интеллект, ты бы поняла, что Ричард Пфорд способен предоставить тебе соответствующую жизнь до конца твоих дней, которая тебе необходима как воздух. И ты сможешь обеспечить дальнейший успех и финансовое благополучие семьи, которая подарила тебе эти высокие скулы и прекрасный овал и такой цвет лица. Будет именно так, поскольку все сказано и сделано, и это единственный вклад, который ты сможешь внести во имя имени Брэдфорд.

Джин смутно понимала, что говорит, тяжело дыша.