— Чудесно! — восторженно воскликнула юная великая княжна. — Это в самом деле чудесно. Я так рада, что вы приехали в Петроград, мистер Флеминг!

— Я тоже рад. Урок танцев великой княжне я ни на что не променяю!

Ему так понравилось танцевать, что он остался там надолго и ушел уже после полуночи. Попрощавшись с хозяевами и поблагодарив их, он покинул дворец, а поскольку ночь стояла чудесная, он решил вернуться в гостиницу пешком. Ник был в прекрасном настроении. Благодаря везению и удачному моменту, его миссия, похоже, завершилась вполне успешно. Он уже почти ощущал девятьсот тысяч комиссионных у себя в кармане. Запрокинув голову, он стал смотреть на усыпанное звездами петроградское небо. Ему вспомнился его детский бессильный гнев в день ареста матери и в день ее смерти в одиночестве, ему вспомнилась та горечь, которую он испытал во время той пародии на правосудие.

«Больше я никогда не буду беспомощным, — решительно думал он. — Никогда! Я богат и собираюсь быть еще богаче. Мир скоро услышит о Нике Флеминге».

Он был настолько захвачен своими мыслями, что не слышал, как за ним по улице медленно едет черный четырехместный автомобиль. Когда машина почти поравнялась с Ником, задние дверцы открылись и на улицу выскочили двое. Ник услышал за собой быстрые шаги и стал оборачиваться, чтобы узнать, в чем дело. Но в то же мгновение его чем-то сильно ударили по голове. Искры посыпались у него из глаз. Он потерял сознание.

Придя в чувство, он обнаружил, что сидит привязанным к деревянному стулу в центре небольшой тускло освещенной комнаты. Руки его были прикручены веревкой к спинке стула, а ноги — к его передним ножкам. Рот был заткнут отвратительно пахнувшей тряпкой. Голова раскалывалась. Он начал сильно нервничать.

Стены комнаты были покрыты потрескавшейся штукатуркой. Кроме стула, к которому он был привязан, в комнате имелся еще низкий стол, на котором стояла лампа под зеленым абажуром. Если дворец великого князя на Мойке был фантазией XVIII века, то эта комната являлась воплощением кошмара века XX. Проклиная свое давешнее бахвальство насчет того, что он никогда больше не будет беспомощным, Ник со всей отчетливостью осознал: сейчас он находится полностью во власти своих похитителей. Но кто они, черт возьми? И какого дьявола им от него нужно?

В комнате было всего одно окно, да и то задернули темной занавеской. Ник понятия не имел о том, сколько было времени. Минуты тянулись долгими часами, во всяком случае, ему так казалось. Он приказывал себе сохранять спокойствие: его оставили в одиночестве специально для того, чтобы психологически подавить. И все же он не мог бороться с нараставшим страхом. Веревки, туго стянувшие его руки и ноги, нарушали нормальное кровообращение, и скоро Ник чувствовал уже, как в его ноющие конечности впились тысячи мелких игл.

Наконец он услышал за дверью голоса. Дверь открылась, и в комнату вошел лжеграф Разумовский в сопровождении неуклюжего на вид молодого крепыша в рабочей одежде и картузе. Граф уже не изображал из себя веселого и добродушного толстяка. Не было ни монокля, ни красивого дорогого костюма. На носу покачивались очки без оправы, на плечах висел дешевый пиджачок, придававший Разумовскому вид мелкого чиновника. Молодой человек закрыл за собой дверь, а Разумовский подошел к Флемингу и встал напротив него.

— Вынь у него кляп, — приказал он по-русски молодому человеку, затем обратился к Флемингу на английском: — Позвольте представить вам своею коллегу. Родион Григорьевич Селиванов. Разумеется, это не настоящее его имя. Полагаю, теперь вы уже догадались, что и я не являюсь графом Разумовским. Зовите меня просто — Радикс. Этим псевдонимом я подписываю статьи в подпольной газете «Правда», которую мы издаем. «Радикс» — латинское слово, которое переводится как «корень». От него происходит и английское слово «радикальный». А я, доложу вам, Флеминг, весьма и весьма радикален.

Родион Григорьевич вынул изо рта американца кляп. Переведя дух, Ник сказал по-русски:

— Нельзя ли немного ослабить веревки? У меня затекли руки.

Радикс усмехнулся и закурил сигарету.

— Так вы говорите по-русски, Флеминг? Мне нужно было быть более осмотрительным. Ну, кто же без греха? Ладно, к делу, друг мой. Буду краток. Нам известно, для чего вы прибыли в Петроград, нам известно, что царь согласился выплатить недостающие девять миллионов для того, чтобы заполучить себе корабль с оружием «Рамсчайлд армс».

— Откуда вы это узнали?

— Скажем так, у нас есть свои источники информации во дворце. Мы похитили вас с целью воспрепятствовать таким образом передаче корабля с оружием Николаю Второму.

— Зачем вам это понадобилось?

— Мы революционеры, посвятившие свою жизнь делу свержения существующего режима. По нашему мнению, эта война — великий наш союзник. Царь ее проигрывает, и русский народ начинает его за это ненавидеть. В России не осталось ни одной деревни, в которой бы кто-нибудь не потерял сына, мужа или брата. В наших интересах сорвать военные усилия самодержавия. Поэтому мы и не хотим, чтобы Рамсчайлд передавал России свой товар.

— А с чего вы взяли, что мое похищение сорвет сделку?

— Все просто. Мы уже направили в американское посольство депешу на имя Альфреда Рамсчайлда, в которой он уведомляется, что если все-таки надумает продать царю оружие, Ник Флеминг будет убит. — Он сделал небольшую паузу, давая время американцу осмыслить сказанное. — Рад, Флеминг, что вы не заканючили стереотипное: «Вы не посмеете!» Потому что мы, конечно же, посмеем. Не исключена возможность того, что Альфред Рамсчайлд больше все же оценит свою выгоду, чем вашу жизнь, и не изменит решения послать в Россию свой товар. Что ж, в этом случае мы проигрываем оба. Но я не думаю, что так случится. Особенно учитывая то обстоятельство, что американский газетный король Ван Нуис Клермонт, беспокоясь о вашем благополучии, прислал даже к вам в гостиницу своего здешнего корреспондента, чтобы тот приглядывал за вами.

— А это как вы пронюхали? Будете говорить о своих источниках в гостинице?

— Именно. Не думаю, что Альфред Рамсчайлд будет рисковать своей репутацией в глазах общественного мнения, которое формируется, как известно, прессой, и променяет жизнь симпатичного и молодого торгового агента на поставку оружия деспотическому и исключительно непопулярному русскому царю. Поэтому я довольно высоко оцениваю шансы на успех нашего скромного проекта.

Во всем этом деле вы предстаете в роли этакого невинного простофили. Появилась возможность использовать вас в качестве инструмента для достижения цели, и я эту возможность не упущу. Я не имею намерения причинить вам какой-либо вред и буду избегать этого по мере возможности. Сотрудничайте с нами, и ваше пребывание здесь может стать даже в некотором смысле приятным. Вашим главным сторожем будет Родион. Вы выглядите как несомненно крепкий и сильный молодой человек, но уверяю вас: Родион сильнее. Сегодня ночью вас доставят в избушку, которая находится в нескольких сотнях верст от Петрограда. Там вы и будете содержаться. Если даже вам и удастся совершить побег — что, конечно, маловероятно, — то вам никогда не найти обратной дороги к цивилизации. Поэтому мой совет: смиритесь со случившимся и рассматривайте будущие несколько недель или месяцев в качестве удачной возможности предаться философским размышлениям. Если вы не дурак, то поймете, что помогаете в одной из важнейших в истории человечества акции: свержении царского самодержавия. Будем надеяться, что это станет первым шагом к мировой революции. Какие-нибудь вопросы?

— И немало. Что вы делали в Америке?

— Искал финансовую поддержку. Вы удивились бы, узнав о том, как много людей в вашей капиталистической стране симпатизируют нам.

— А кто была эта Надежда Ивановна?

— А, ну, скажем, коллега. А теперь, дорогой друг, вынужден покинуть вас. И, Флеминг… — опять эта невыносимая ухмылочка, — надеюсь, вы на меня не в обиде?